.. На четвереньках-то далеко не продвинешься...
— Танки — это сила. Только я полагаю, что пешком, по-пластунски, надежнее. Уже без тебя в январе мы снова наступали, только операция без успеха оказалась. Танки были, но в снегу застряли.
Александр молчит, потом спрашивает:
— Где же взвод?
— При деле все. А санинструкторы в обороне безработные.
— Холмик с ребятами? Каневский отводит взгляд в сторону:
— После, как отнесли тебя на носилках, Холмик приуныл основательно. Не ел, скулил без передышки — прямо беда. А вскорости ветврач объявился, пристал: отдай пса и вся недолга. Его, говорит, научат мины таскать под немецкие танки. Задание, видишь ли, вышло — собирать собачью команду. Думаю: погибнет пес не за понюх табаку. А после рассудил: люди бросаются под гусеницы, себя не .жалея. И отдал я Холмика. Решил: одинаково без своего хозяина он тут лапы протянет.— Каневский достает расческу, приглаживает редкие волосы, считая на этом все сообщения законченными.
— Толковали, что истребителей танков будут обучать, а про собак слышать не приходилось.
— Пугин наказывал, чтобы пса кормили всем взводом, до твоего возвращения...
Наступает молчание и длится оно, пока Легкий не выкуривает папиросу.
— Душно в землянке,— притворно стонет Каневский, снимая шинель и вытирая платком шею.—Того и гляди вспотеешь.
— Да тебя же надо поздравить,— тянет руки Легкий.— Когда успел?
Каневский растроган, он и не ожидал, что Александр Яковлевич сразу же заметит награду и так искренне обрадуется.
— Сегодня вручили. Буду помнить этот день — девятнадцатое февраля сорок второго. Жаль, что Пугин не дождался... Понимаешь, и сейчас вижу его позу. Прислонился к брустверу. Сперва я подумал, что он задремал. Пуля прямо в грудь угодила... Они помолчали.
— Ты не представляешь, как было торжественно. Нас обнимали, целовали. Всего награжденных тридцать семь человек. Хотели всех вместе на карточку снять, да Прядкина не нашли в тот момент. Ордена Красного Знамени нам двоим с комбатом дали; он у нас взводом командовал, а там, на острове Малдаван, батальон принял и здорово управлялся. Тяжело нам тогда пришлось. Еще не рассвело, а фашисты идут в полный рост. Мы подняли навстречу им такой частокол штыков, что враг попятился. Комбат впереди...— Каневский говорит горячо, неожиданно перескакивая с одного на другое.— Выходит, работу санинструктора приравняли к заслугам батальонного командира. А помнишь артиллериста белобрысого, Северин его фамилия? Ему дали Красную Звезду. Из артполка такую же награду получил младший политрук Задорожный. Связисты Мацай и Шульга, ты их тоже должен знать, получили медали... Понимаешь, из медицинской службы я один... Но теперь пойдет.
В землянку входят бойцы, вернувшиеся с боевого дежурства. После поздравлений, Каневский продолжает разговор:
— Задумал я записывать адреса всех, кого выношу с поля бой. Думаю, жив останусь — напишу им. Сказал об атом в штабе дивизии, а юркий писарь, что красные коробочки с орденами подавал, посоветовал вкладывать каждому раненому карточки какие-то. Всерьез ли?
— Мы с тобой не дипломаты, чтобы визитными карточками запасаться,— улыбается Легкий.
— И Ольга Юрасова такими же словами меня успокоила. Помнишь, под Полтавой девичий комсомольский секретарь к полку пристал? Так она теперь в политотделе. В" военной форме, держится самостоятельно,
заправский политбоец. И вот о чем я подумал: живем мы на войне не сами по себе, а вместе с людьми, со всей страной.
На следующий день в переполненном сельском клубе демонстрировался кинофильм «Суворов». Политрук Рожков, радиокиномеханик, устанавливал аппаратуру. Вдруг, оторвавшись от своих дел, провозглашает:
— Товарищу Каневскому вчера вручили орден. Послушаем, что он нам расскажет...— и ведет санинструктора к сцене.
В отсветах неяркого фонаря «летучая мышь» собравшиеся видят первого в полку орденоносца, аплодируют долго и искрение. Он, растерянный от счастья, не знает, с чего начать. Говорит, будто подстегивает себя:
— Вынес я с поля боя больше сотни раненых. Вот за это и орден дали... Скажу еще, если кого, нужда заставит быть санитаром, то в этом случае поспешать надо. Чем меньше времени раненый пролежит до твоей повязки, тем больше шансов его вылечить в медсанбате или госпитале. И вообще, каждый из нас должен быть уверен, что в случае ранения его не оставят под огнем. А после излечения бойцов в любой роте встречают с охотой — они же с опытом... Наш командир полка велит всем возвращаться после ремонта в свой полк...
Высказав эти наставления, Семен Филиппович замечает в задних рядах майора Тымчика, военкома полка Заседателева, командира своего батальона. Смущается пуще прежнего и заканчивает речь, уверяя собравшихся:
— И у вас будут награды!
После просмотра фильма к политруку Рожкову подступает разведчик Марк Мирошниченко.
— Вот, почитайте,— протягивает четвертушку тетрадного листа, мелко исписанного поперек линеек.— Заметка о сегодняшнем фильме.
«...Наши великие предки вдохновляют нас на бой с заклятым фашизмом. Никому не победить тот народ, который знает и любит историю своей страны»...
— Годится? — разведчику не терпится услышать оценку своему творчеству.— Такие фильмы отогревают душу, почаще б их показывать. И хорошо заодно знакомить нас с фронтовыми сводками. «Дивизионка» выходит три раза в неделю. Газет мало и не всегда их прочтешь,— сетует Мирошниченко.
— Примем к сведению,— обещает Рожков, прикрывая шапкой свои пышные черные волосы.— А заметку передам в редакцию.
Каневский уходит из клуба почти последним. Теперь дни в обороне не кажутся ему столь скучными.
В степи гуляет обжигающий холодом ветер, выравнивая по ранжиру уже наметенные сугробы. Днем мороз спадает и разыгрывается пурга. Под ее вихрящимся покровом дивизия выдвигается на исходное положение для наступления: приказано атаковать противника в районе Красный — Задонецкие хутора — Петровское.
Резко меняется настроение людей. Сегодня у всех на устах одно слово — наступление. Прежде отходили, а теперь повернулись через левое плечо — и в атаку. Удивительно крут перелом в сознании людей. За какие-то сутки!
— Молодцы, политсоставовцы, поработали,— майор Тымчик смахивает с лица колючий снежный песок.
Заседателев улыбается.
— Бойцы сами рвутся в бой. Истосковались в обороне...
— Думаю, успех поднимет настроение всем,— говорит Тымчик, прикрывая глаза шерстяной перчаткой.— Удачные контратаки на Днепре, под Полтавой и под, Харьковом носили кратковременный характер и были рассчитаны на достижение тактического успеха, теперь замысел стратегический. Если все пойдет, как сплани-рованно, то вернем Харьков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
— Танки — это сила. Только я полагаю, что пешком, по-пластунски, надежнее. Уже без тебя в январе мы снова наступали, только операция без успеха оказалась. Танки были, но в снегу застряли.
Александр молчит, потом спрашивает:
— Где же взвод?
— При деле все. А санинструкторы в обороне безработные.
— Холмик с ребятами? Каневский отводит взгляд в сторону:
— После, как отнесли тебя на носилках, Холмик приуныл основательно. Не ел, скулил без передышки — прямо беда. А вскорости ветврач объявился, пристал: отдай пса и вся недолга. Его, говорит, научат мины таскать под немецкие танки. Задание, видишь ли, вышло — собирать собачью команду. Думаю: погибнет пес не за понюх табаку. А после рассудил: люди бросаются под гусеницы, себя не .жалея. И отдал я Холмика. Решил: одинаково без своего хозяина он тут лапы протянет.— Каневский достает расческу, приглаживает редкие волосы, считая на этом все сообщения законченными.
— Толковали, что истребителей танков будут обучать, а про собак слышать не приходилось.
— Пугин наказывал, чтобы пса кормили всем взводом, до твоего возвращения...
Наступает молчание и длится оно, пока Легкий не выкуривает папиросу.
— Душно в землянке,— притворно стонет Каневский, снимая шинель и вытирая платком шею.—Того и гляди вспотеешь.
— Да тебя же надо поздравить,— тянет руки Легкий.— Когда успел?
Каневский растроган, он и не ожидал, что Александр Яковлевич сразу же заметит награду и так искренне обрадуется.
— Сегодня вручили. Буду помнить этот день — девятнадцатое февраля сорок второго. Жаль, что Пугин не дождался... Понимаешь, и сейчас вижу его позу. Прислонился к брустверу. Сперва я подумал, что он задремал. Пуля прямо в грудь угодила... Они помолчали.
— Ты не представляешь, как было торжественно. Нас обнимали, целовали. Всего награжденных тридцать семь человек. Хотели всех вместе на карточку снять, да Прядкина не нашли в тот момент. Ордена Красного Знамени нам двоим с комбатом дали; он у нас взводом командовал, а там, на острове Малдаван, батальон принял и здорово управлялся. Тяжело нам тогда пришлось. Еще не рассвело, а фашисты идут в полный рост. Мы подняли навстречу им такой частокол штыков, что враг попятился. Комбат впереди...— Каневский говорит горячо, неожиданно перескакивая с одного на другое.— Выходит, работу санинструктора приравняли к заслугам батальонного командира. А помнишь артиллериста белобрысого, Северин его фамилия? Ему дали Красную Звезду. Из артполка такую же награду получил младший политрук Задорожный. Связисты Мацай и Шульга, ты их тоже должен знать, получили медали... Понимаешь, из медицинской службы я один... Но теперь пойдет.
В землянку входят бойцы, вернувшиеся с боевого дежурства. После поздравлений, Каневский продолжает разговор:
— Задумал я записывать адреса всех, кого выношу с поля бой. Думаю, жив останусь — напишу им. Сказал об атом в штабе дивизии, а юркий писарь, что красные коробочки с орденами подавал, посоветовал вкладывать каждому раненому карточки какие-то. Всерьез ли?
— Мы с тобой не дипломаты, чтобы визитными карточками запасаться,— улыбается Легкий.
— И Ольга Юрасова такими же словами меня успокоила. Помнишь, под Полтавой девичий комсомольский секретарь к полку пристал? Так она теперь в политотделе. В" военной форме, держится самостоятельно,
заправский политбоец. И вот о чем я подумал: живем мы на войне не сами по себе, а вместе с людьми, со всей страной.
На следующий день в переполненном сельском клубе демонстрировался кинофильм «Суворов». Политрук Рожков, радиокиномеханик, устанавливал аппаратуру. Вдруг, оторвавшись от своих дел, провозглашает:
— Товарищу Каневскому вчера вручили орден. Послушаем, что он нам расскажет...— и ведет санинструктора к сцене.
В отсветах неяркого фонаря «летучая мышь» собравшиеся видят первого в полку орденоносца, аплодируют долго и искрение. Он, растерянный от счастья, не знает, с чего начать. Говорит, будто подстегивает себя:
— Вынес я с поля боя больше сотни раненых. Вот за это и орден дали... Скажу еще, если кого, нужда заставит быть санитаром, то в этом случае поспешать надо. Чем меньше времени раненый пролежит до твоей повязки, тем больше шансов его вылечить в медсанбате или госпитале. И вообще, каждый из нас должен быть уверен, что в случае ранения его не оставят под огнем. А после излечения бойцов в любой роте встречают с охотой — они же с опытом... Наш командир полка велит всем возвращаться после ремонта в свой полк...
Высказав эти наставления, Семен Филиппович замечает в задних рядах майора Тымчика, военкома полка Заседателева, командира своего батальона. Смущается пуще прежнего и заканчивает речь, уверяя собравшихся:
— И у вас будут награды!
После просмотра фильма к политруку Рожкову подступает разведчик Марк Мирошниченко.
— Вот, почитайте,— протягивает четвертушку тетрадного листа, мелко исписанного поперек линеек.— Заметка о сегодняшнем фильме.
«...Наши великие предки вдохновляют нас на бой с заклятым фашизмом. Никому не победить тот народ, который знает и любит историю своей страны»...
— Годится? — разведчику не терпится услышать оценку своему творчеству.— Такие фильмы отогревают душу, почаще б их показывать. И хорошо заодно знакомить нас с фронтовыми сводками. «Дивизионка» выходит три раза в неделю. Газет мало и не всегда их прочтешь,— сетует Мирошниченко.
— Примем к сведению,— обещает Рожков, прикрывая шапкой свои пышные черные волосы.— А заметку передам в редакцию.
Каневский уходит из клуба почти последним. Теперь дни в обороне не кажутся ему столь скучными.
В степи гуляет обжигающий холодом ветер, выравнивая по ранжиру уже наметенные сугробы. Днем мороз спадает и разыгрывается пурга. Под ее вихрящимся покровом дивизия выдвигается на исходное положение для наступления: приказано атаковать противника в районе Красный — Задонецкие хутора — Петровское.
Резко меняется настроение людей. Сегодня у всех на устах одно слово — наступление. Прежде отходили, а теперь повернулись через левое плечо — и в атаку. Удивительно крут перелом в сознании людей. За какие-то сутки!
— Молодцы, политсоставовцы, поработали,— майор Тымчик смахивает с лица колючий снежный песок.
Заседателев улыбается.
— Бойцы сами рвутся в бой. Истосковались в обороне...
— Думаю, успех поднимет настроение всем,— говорит Тымчик, прикрывая глаза шерстяной перчаткой.— Удачные контратаки на Днепре, под Полтавой и под, Харьковом носили кратковременный характер и были рассчитаны на достижение тактического успеха, теперь замысел стратегический. Если все пойдет, как сплани-рованно, то вернем Харьков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78