Жаль...
Гитлеровец жадно курит, точно в последний раз.
— Покажите, где проходит линия фронта... Кузнецов ждет, пока комендант расстелет на столе
карту-десятиверстку, и принимается чертить круг, не оставляющий у обер-лейтенанта никаких надежд. Тот наблюдает за ним, как за фокусником на сцене, с ухмылкой недоверия. Однако и вид русского парламентера, спокойный, уверенный, и искренний тон листовки-обращения роняют в душу фашиста искру сомнения. Воцаряется тишина. Лицо немца судорожно кривится от напряженной работы мысли. Он извлекает из пачки одну сигарету за другой, поспешно прикуривает. Наконец, выдавливает:
— Мир сошел с ума. Везде — зло. Я хочу сделать добро и потому сдаюсь на милость победителя. Позора не испытываю и поражения не ощущаю,— зубы его стучат в нервном ознобе.
— ...Наши требования выполнены безоговорочно. Гарнизон форта капитулировал,— голос Леонида- Дмитриевича Кариды ликует в трубке.
Утром в штаб 43-й армии поступит донесение, что части 87-й гвардейской, форсировав за ночь канал Ланд-Грабен (река Голубая), захватили плацдарм на его противоположном берегу, овладели, наконец, фортом № 5/а и тем самым открыли прямую дорогу на северо-западную окраину Кенигсберга.
ДРУГОГО НЕ ДАНО
«Линдорф» пал. Но продвижение к городу наших войск по-прежнему затруднено. Мешают доты. Их множество как на внешнем, так и на внутреннем обводах Кенигсберга. Искусно замаскированные под окружающую местность, они обнаруживают себя лишь в момент прямой атаки.
Один из таких крепких орешков предстоит разгрызть 264-му гвардейскому стрелковому полку в районе населенного пункта Вальдгартен. Дот, построенный по принципу круговой обороны, издали не достать; подступы к нему спло.шь заминированы, обведены двумя линиями траншей и проволочных заграждений.
— Какие будут соображения насчет дота? — спрашивает Тымчик, выслушав доклад помощника начштаба полка гвардии капитана Андрианова, прибывшего на КП дивизии с докладом о состоянии дел в полку.
— Возьмем этот дот, товарищ гвардии генерал, только немного позже, с наступлением темноты. Есть у нас старшина Мельников. Пойдет со своим взводом. Если что, артиллеристы поддержат.
К вечеру Семен Мельников с группой бойцов отправился на задание. В полку с нетерпением ждали возвращения смельчаков.
В полночь на НП командира дивизии поступила телефонограмма:
«Дот подавлен. Гвардии старшина Мельников, использовав момент внезапности, скрытно подобрался к
огневой точке с тылу. Он забросал гранатами амбразуры. Бойцы ворвались вовнутрь. Уничтожено до сорока фашистов, тринадцать пленных послано в штаб...
Утром, едва солнце пробивает туман, на гарнизон Земландского (Калининградский) полустрова, вознамерившегося примкнуться к Кенигсбергу, один за другим обрушиваются бомбовые удары. Это ощутимая помощь войскам, штурмующим город-крепость.
...Сколько метров прополз Алексей Семенович Кон-тушный по-пластунски — сказать трудно. Но вот и стена дома. Шершавая. Холодная. Заслышав шорох во дворе, шумно взлетают галки. Пора заходить с фасада. Нет, сначала надо сориентироваться.
Вон там огневая точка. Батальон 262-го полка залег у площади. К ней ведут жилые дома. Оказывается, все они соединены между собой ходами сообщения.
Контушный проверяет автомат. У него три противотанковые гранаты. Две бросит в окна-амбразуры подвала, одну в ту комнату на первом этаже, где установлен пулемет.
Три взрыва гремят один за другим с равными проежутками времени секунд в двадцать. Что будет с потолком и стенами, Алексей Семенович не берется угадать, но окна и двери уж точно выпадут на улицу. Собственно, на это рассчитывает. Ничего подобного, однако, не происходит — дом лишь чуть вздрагивает, из уцелевших окон и дверей начинает валить густой дым. Глаза слезятся, горло перехватывает кашель. Грохот боя вроде поубавился, это умолк пулемет. Сейчас подоспеют бойцы его роты. Уже доносится топот их сапог. Алексей Семенович шарит растопыренной пятерней на земле, находит свалившуюся с головы каску. Пытается сдвинуться с места, но не может. Будто в кошмарном сне. «Это от перенапряжения»,— догадывается. С трудом заносит ногу на ступеньку лестницы, поднимается на следующую. Добрался до второго этажа. Резко толкает дверь и стреляет из автомата. И тут поспевают товарищи. Опережая Контушного, они бегут вверх по мраморной лестнице. Хлопают на этажах
дверьми. Вскоре выводят наружу сдавшихся в плен гитлеровцев. Их человек двадцать. Значит, в доме оборонялся взвод, не меньше.
Контушный чувствует непомерную усталость. Кто-то благодарит его, жмет руку. Гвардеец через силу улыбается: «Послал бы командир, кого-то другого из бывалых, тот повел бы себя точно так же». А вообще он доволен, что все обошлось благополучно. И для него, и для товарищей по роте.
— Дайте кто-нибудь прикурить...— щурится Николай Шевцов.
Контушный тянется с зажигалкой.
— Алексей Семенович, да у вас руки виноградом пахнут...
— Чему удивляться,— жмурится Контушный,— я ведь колхозник. Слыхали о херсонских арбузах? Сам выращивал. А виноград в Голопристанском районе у каждого в огороде растет. Вот Григорий Черный может подтвердить. Кстати, в уличных боях он здорово дрался. А вы, товарищ гвардии лейтенант, поговаривают бойцы, в рукопашной четверых прикончили? Неплохо, однако.
....Ветер кружит по улице гусиный пух из рассыпавшихся подушек. «Впечатление, будто камни покрыты плесенью»,— отмечает про себя Алексей Семенович. Издали доносится приглушенная стрельба. Похоже, бой скоро смолкнет. Надолго ли?
— Готовьтесь, ребята, через полчаса новая атака,— предупреждает командир роты.— Другого не дано.
Вопреки желаемому, на этот раз приходится не наступать, а обороняться. Гвардии младшему сержанту Владимиру Дровнику определена позиция — крайнее окно верхнего этажа в третьем подъезде. Отсюда просматривается почти 'вся улица.
— Глядите, идут...— молодой боец, наверное, одногодок Владимира, ставит на пол цинковую коробку, суетливо снаряжает запасной диск. Двоякое чувство испы-
тывает сейчас Дровник — уверенность и тревогу. Им овладевает нервное возбуждение. Из практики знает: оно исчезнет, как только начнется бой.
Фашисты все ближе. Метров двести до них — не больше. Идут молча. На лицах блики, будто кто-то в еркальных зайчиков играет. Это отсветы его строчащео пулемета.Под ноги идущим падают убитые, раненые, но гитеровцы не останавливаются. Дровник то и дело ме-
яет диски. Сейчас его пулемет стоит взвода, а то и роты.Вдруг, словно по команде, немцы разбегаются по подъездам. Неподалеку от трамвайных вагонов появляется противотанковая пушка. Ее ствол направлен на дом, занимаемый 5-й стрелковой ротой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
Гитлеровец жадно курит, точно в последний раз.
— Покажите, где проходит линия фронта... Кузнецов ждет, пока комендант расстелет на столе
карту-десятиверстку, и принимается чертить круг, не оставляющий у обер-лейтенанта никаких надежд. Тот наблюдает за ним, как за фокусником на сцене, с ухмылкой недоверия. Однако и вид русского парламентера, спокойный, уверенный, и искренний тон листовки-обращения роняют в душу фашиста искру сомнения. Воцаряется тишина. Лицо немца судорожно кривится от напряженной работы мысли. Он извлекает из пачки одну сигарету за другой, поспешно прикуривает. Наконец, выдавливает:
— Мир сошел с ума. Везде — зло. Я хочу сделать добро и потому сдаюсь на милость победителя. Позора не испытываю и поражения не ощущаю,— зубы его стучат в нервном ознобе.
— ...Наши требования выполнены безоговорочно. Гарнизон форта капитулировал,— голос Леонида- Дмитриевича Кариды ликует в трубке.
Утром в штаб 43-й армии поступит донесение, что части 87-й гвардейской, форсировав за ночь канал Ланд-Грабен (река Голубая), захватили плацдарм на его противоположном берегу, овладели, наконец, фортом № 5/а и тем самым открыли прямую дорогу на северо-западную окраину Кенигсберга.
ДРУГОГО НЕ ДАНО
«Линдорф» пал. Но продвижение к городу наших войск по-прежнему затруднено. Мешают доты. Их множество как на внешнем, так и на внутреннем обводах Кенигсберга. Искусно замаскированные под окружающую местность, они обнаруживают себя лишь в момент прямой атаки.
Один из таких крепких орешков предстоит разгрызть 264-му гвардейскому стрелковому полку в районе населенного пункта Вальдгартен. Дот, построенный по принципу круговой обороны, издали не достать; подступы к нему спло.шь заминированы, обведены двумя линиями траншей и проволочных заграждений.
— Какие будут соображения насчет дота? — спрашивает Тымчик, выслушав доклад помощника начштаба полка гвардии капитана Андрианова, прибывшего на КП дивизии с докладом о состоянии дел в полку.
— Возьмем этот дот, товарищ гвардии генерал, только немного позже, с наступлением темноты. Есть у нас старшина Мельников. Пойдет со своим взводом. Если что, артиллеристы поддержат.
К вечеру Семен Мельников с группой бойцов отправился на задание. В полку с нетерпением ждали возвращения смельчаков.
В полночь на НП командира дивизии поступила телефонограмма:
«Дот подавлен. Гвардии старшина Мельников, использовав момент внезапности, скрытно подобрался к
огневой точке с тылу. Он забросал гранатами амбразуры. Бойцы ворвались вовнутрь. Уничтожено до сорока фашистов, тринадцать пленных послано в штаб...
Утром, едва солнце пробивает туман, на гарнизон Земландского (Калининградский) полустрова, вознамерившегося примкнуться к Кенигсбергу, один за другим обрушиваются бомбовые удары. Это ощутимая помощь войскам, штурмующим город-крепость.
...Сколько метров прополз Алексей Семенович Кон-тушный по-пластунски — сказать трудно. Но вот и стена дома. Шершавая. Холодная. Заслышав шорох во дворе, шумно взлетают галки. Пора заходить с фасада. Нет, сначала надо сориентироваться.
Вон там огневая точка. Батальон 262-го полка залег у площади. К ней ведут жилые дома. Оказывается, все они соединены между собой ходами сообщения.
Контушный проверяет автомат. У него три противотанковые гранаты. Две бросит в окна-амбразуры подвала, одну в ту комнату на первом этаже, где установлен пулемет.
Три взрыва гремят один за другим с равными проежутками времени секунд в двадцать. Что будет с потолком и стенами, Алексей Семенович не берется угадать, но окна и двери уж точно выпадут на улицу. Собственно, на это рассчитывает. Ничего подобного, однако, не происходит — дом лишь чуть вздрагивает, из уцелевших окон и дверей начинает валить густой дым. Глаза слезятся, горло перехватывает кашель. Грохот боя вроде поубавился, это умолк пулемет. Сейчас подоспеют бойцы его роты. Уже доносится топот их сапог. Алексей Семенович шарит растопыренной пятерней на земле, находит свалившуюся с головы каску. Пытается сдвинуться с места, но не может. Будто в кошмарном сне. «Это от перенапряжения»,— догадывается. С трудом заносит ногу на ступеньку лестницы, поднимается на следующую. Добрался до второго этажа. Резко толкает дверь и стреляет из автомата. И тут поспевают товарищи. Опережая Контушного, они бегут вверх по мраморной лестнице. Хлопают на этажах
дверьми. Вскоре выводят наружу сдавшихся в плен гитлеровцев. Их человек двадцать. Значит, в доме оборонялся взвод, не меньше.
Контушный чувствует непомерную усталость. Кто-то благодарит его, жмет руку. Гвардеец через силу улыбается: «Послал бы командир, кого-то другого из бывалых, тот повел бы себя точно так же». А вообще он доволен, что все обошлось благополучно. И для него, и для товарищей по роте.
— Дайте кто-нибудь прикурить...— щурится Николай Шевцов.
Контушный тянется с зажигалкой.
— Алексей Семенович, да у вас руки виноградом пахнут...
— Чему удивляться,— жмурится Контушный,— я ведь колхозник. Слыхали о херсонских арбузах? Сам выращивал. А виноград в Голопристанском районе у каждого в огороде растет. Вот Григорий Черный может подтвердить. Кстати, в уличных боях он здорово дрался. А вы, товарищ гвардии лейтенант, поговаривают бойцы, в рукопашной четверых прикончили? Неплохо, однако.
....Ветер кружит по улице гусиный пух из рассыпавшихся подушек. «Впечатление, будто камни покрыты плесенью»,— отмечает про себя Алексей Семенович. Издали доносится приглушенная стрельба. Похоже, бой скоро смолкнет. Надолго ли?
— Готовьтесь, ребята, через полчаса новая атака,— предупреждает командир роты.— Другого не дано.
Вопреки желаемому, на этот раз приходится не наступать, а обороняться. Гвардии младшему сержанту Владимиру Дровнику определена позиция — крайнее окно верхнего этажа в третьем подъезде. Отсюда просматривается почти 'вся улица.
— Глядите, идут...— молодой боец, наверное, одногодок Владимира, ставит на пол цинковую коробку, суетливо снаряжает запасной диск. Двоякое чувство испы-
тывает сейчас Дровник — уверенность и тревогу. Им овладевает нервное возбуждение. Из практики знает: оно исчезнет, как только начнется бой.
Фашисты все ближе. Метров двести до них — не больше. Идут молча. На лицах блики, будто кто-то в еркальных зайчиков играет. Это отсветы его строчащео пулемета.Под ноги идущим падают убитые, раненые, но гитеровцы не останавливаются. Дровник то и дело ме-
яет диски. Сейчас его пулемет стоит взвода, а то и роты.Вдруг, словно по команде, немцы разбегаются по подъездам. Неподалеку от трамвайных вагонов появляется противотанковая пушка. Ее ствол направлен на дом, занимаемый 5-й стрелковой ротой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78