.. «Я хотеть ее... иметь моя жена, а без жена не хотеть никакой драгоценный камень, ни деньги, не хотеть ничего».
И тогда Царь указал ему на дорогу, по которой шла закутанная в плащ женщина с закрытым лицом, и сказал, что это и есть его жена, но за ней надо идти, вернее, гоняться, потому что суженая его легка на ногу, как газель. Сказав эти слова, Царь соизволил исчезнуть, а с ним исчезли все, кто с ним был: и свита, и всадники, и женщины в белом, остался лишь пряный запах росного ладана, да в холодной ночной дали замирал лай двух собак, как будто они в страхе убегали в горы. После этого необычайного происшествия Мордехай три месяца пролежал больной на воде и ячменной муке без соли. Исхудал настолько, что мог на ощупь пересчитать вде свои косточки. Наконец он смог кое-как передвигаться и потащился по необъятному миру в поисках женщины, которую Самдай назначил ему в жены.
— И ты много-много лет не мог ее найти, пока наконец не повстречал Николасу,— пришла Петра на помощь летописцу собственной судьбы.
— Что ты знать? Николаса — нет.
— Тогда, наверно, она и есть эта самая сеньора,— нахально заявила Диега, показывая пальцем на бедную Бенину, которая до той минуты не проронила ни слова.
— Я?.. Господи Иисусе! Я не из тех ведьм, что бродят по разным дорогам.
Затем Альмудена рассказал, что из Феса он пошел в Алжир, жил подаянием сначала в Тлемсене, потом в Константине и Оране; из Орана отплыл на корабле в Марсель, обошел всю Францию: Лион, Дижон, Париж — большой город, сильно большой, там столько оливковых рощ, а мостовая на улицах такая гладкая, как ладонь. Дойдя до города Лилля, повернул обратно в Марсель, дошел до Сета и оттуда морем добрался до Валенсии.
— А в Валенсии повстречал Николасу и с ней побирался в разных городах и получал в каждом по два реала от аюнтамьенто,— подхватила Петра,— а из Мадрида вы перебрались к португалам, и три года ты с ней блаженствовал, нечего прибедняться, пока наконец эта потаскушка не ушла от тебя с другим.
— Ты ничего не знать.
— Пусть он вам расскажет про Николасу и про то, как в Мадриде его забрали, чтоб отправить в приют Сан-Бер-нардино, а она попала в больницу; и как-то ночью во сне ему явились с того света две женщины, ну, вроде душ, и сказали ему, что Николаса в больнице поладила с каким-то мужиком, которого вот-вот должны были выписать...
— Это есть не так, не так, замолчи.
— В другой раз расскажет,— решила Бенина; хоть ей и нравились такие занимательные истории, она вспомнила о своих не терпящих отлагательства делах и собралась уходить.
— Подождите, сеньора, куда вы так спешите? — сказала Диега.— Чем плохо вам здесь?
— Другой день я рассказать еще,— улыбнувшись, пообещал слепой.— Мой повидать мир много-много.
— Да, Хай, сейчас ты устал. Закажи всем по полстаканчика, а то у тебя глотка пересохла и задубела, как подметка.
— Я вас не приглашать, пьянчужки. У меня нет больше деньги.
— За деньгами дело не станет,— великодушно заявила Диега.
— Я не пью,— сказала Бенина,— и к тому же тороплюсь, так что извините, составить вам компанию не могу.
— Ты посидеть еще немного. Только-только часы бить одиннадцать.
— Да не держи ты ее,— поддержала Бенину Петра,— раз ей надо идти добывать пропитание, мы-то уже кое-что добыли.
Альмудена поинтересовался, что именно, и ему рассказали, что Диеге неожиданно вернули долг девки с улицы Чопа, и обе женщины тут же пустились в коммерцию, потому что и той и другой хватало склонности к купле-продаже и необходимой для этого занятия сметки. Петра чувствовала себя серьезной и порядочной женщиной, только когда занималась торговлей, и ей все равно было, чем торговать, пусть даже грошовыми мелочами: зубочистками, смолистой растопкой или лепешками. А ее подруга собаку съела в торговле платками и кружевом. На доставшиеся им чудом деньги они тотчас накупили товару в лавке, торгующей разными остатками, и устроились с лотками у фонтана на углу улицы Аргансуэла; им повезло: довольно быстро продали несколько вязок пуговиц, не одну вару кружев и два байонских жилета. Завтра они выставят глиняную посуду, святых и картонные лошадки, которых дает на комиссию фабрика на улице Карнеро. Негоциантки долго говорили о своей торговле, хвалили одна другую: Четвертинка не имела себе равных в приобретении товара оптом, а Петра отличалась ловкостью и хитроумием в розничной торговле. Видно, ей на роду было написанно заниматься торговлей, а не чем-нибудь другим, и доказательством тому служил любопытный факт: деньги, добытые куплей-продажей, задерживались в ее карманах, пробуждая в ней неясное стремление к накопительству, меж тем как монеты, приобретенные иным способом, уплывали между пальцев раньше, чем она успевала зажать их в кулаке.
Бенина внимательно слушала эти рассуждения, они даже пробудили в ней симпатию к пьянчужке: ведь и сама она считала себя негоцианткой, в душе ее не раз пробуждалась мечта о купле-продаже. О, если бы вместо того чтобы лезть из кожи, прислуживая господам, она торговала бы на улице, это был бы совсем другой коленкор. Но — увы! — ее старость и нерасторжимый духовный союз с доньей Пакой не пускали ее в торговлю.
Героиня наша все же настояла на том, чтобы покинуть приятное общество, попрощалась и встала, но тут уронила карандаш, подарок дона Карлоса, а когда нагнулась поднять его, из-под мышки упала на пол и приходо-расходная книга.
— Да вы ходите не с пустыми руками,—заметила Петра, поднимая и листая книгу с таким видом, будто она ее читает, хотя едва разбирала слова по складам.— Ого! Да это же книга, чтоб вести счета. Какая красота! Вот тут написано: март, а здесь — пе...сеты, потом — сентимо. Сюда очень удобно записывать, что уходит и что приходит. Буквы-то я пишу еще ничего, а вот в цифрах сбиваюсь, восьмерки как будто обвиваются у меня вокруг пальцев, и как начну прибавлять одно к другому, никак не могу упомнить, сколько в уме.
— Эту книгу,— сказала Бенина, моментально сообразив, что тут можно совершить выгодную сделку,— дал мне родственник моей госпожи, чтоб мы записывали наши расходы, только не знаю... Как говорится, не в коня корм... Вот я и подумала, уважаемые, что вам при вашей коммерции книга эта — в самый раз. Что ж, я ее продам, если хорошо заплатите.
— Сколько?
— Для вас — два реала.
— Дорого,— сказала Четвертинка, глядя, как ее компаньонка листает книгу.— Да и на что она нам, когда у . ас от букв да цифр в глазах рябит?
— Гляди-ка,— показала Петра, по-детски смеясь и водя пальцем по странице.— Тут линеечки, сколько линеечек, столько записей, все понятно, ясней ясного... За один реал — куда ни шло.
— Да вы взгляните, она же совсем новая! А вот тут и цена обозначена: две песеты.
Поторговались.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
И тогда Царь указал ему на дорогу, по которой шла закутанная в плащ женщина с закрытым лицом, и сказал, что это и есть его жена, но за ней надо идти, вернее, гоняться, потому что суженая его легка на ногу, как газель. Сказав эти слова, Царь соизволил исчезнуть, а с ним исчезли все, кто с ним был: и свита, и всадники, и женщины в белом, остался лишь пряный запах росного ладана, да в холодной ночной дали замирал лай двух собак, как будто они в страхе убегали в горы. После этого необычайного происшествия Мордехай три месяца пролежал больной на воде и ячменной муке без соли. Исхудал настолько, что мог на ощупь пересчитать вде свои косточки. Наконец он смог кое-как передвигаться и потащился по необъятному миру в поисках женщины, которую Самдай назначил ему в жены.
— И ты много-много лет не мог ее найти, пока наконец не повстречал Николасу,— пришла Петра на помощь летописцу собственной судьбы.
— Что ты знать? Николаса — нет.
— Тогда, наверно, она и есть эта самая сеньора,— нахально заявила Диега, показывая пальцем на бедную Бенину, которая до той минуты не проронила ни слова.
— Я?.. Господи Иисусе! Я не из тех ведьм, что бродят по разным дорогам.
Затем Альмудена рассказал, что из Феса он пошел в Алжир, жил подаянием сначала в Тлемсене, потом в Константине и Оране; из Орана отплыл на корабле в Марсель, обошел всю Францию: Лион, Дижон, Париж — большой город, сильно большой, там столько оливковых рощ, а мостовая на улицах такая гладкая, как ладонь. Дойдя до города Лилля, повернул обратно в Марсель, дошел до Сета и оттуда морем добрался до Валенсии.
— А в Валенсии повстречал Николасу и с ней побирался в разных городах и получал в каждом по два реала от аюнтамьенто,— подхватила Петра,— а из Мадрида вы перебрались к португалам, и три года ты с ней блаженствовал, нечего прибедняться, пока наконец эта потаскушка не ушла от тебя с другим.
— Ты ничего не знать.
— Пусть он вам расскажет про Николасу и про то, как в Мадриде его забрали, чтоб отправить в приют Сан-Бер-нардино, а она попала в больницу; и как-то ночью во сне ему явились с того света две женщины, ну, вроде душ, и сказали ему, что Николаса в больнице поладила с каким-то мужиком, которого вот-вот должны были выписать...
— Это есть не так, не так, замолчи.
— В другой раз расскажет,— решила Бенина; хоть ей и нравились такие занимательные истории, она вспомнила о своих не терпящих отлагательства делах и собралась уходить.
— Подождите, сеньора, куда вы так спешите? — сказала Диега.— Чем плохо вам здесь?
— Другой день я рассказать еще,— улыбнувшись, пообещал слепой.— Мой повидать мир много-много.
— Да, Хай, сейчас ты устал. Закажи всем по полстаканчика, а то у тебя глотка пересохла и задубела, как подметка.
— Я вас не приглашать, пьянчужки. У меня нет больше деньги.
— За деньгами дело не станет,— великодушно заявила Диега.
— Я не пью,— сказала Бенина,— и к тому же тороплюсь, так что извините, составить вам компанию не могу.
— Ты посидеть еще немного. Только-только часы бить одиннадцать.
— Да не держи ты ее,— поддержала Бенину Петра,— раз ей надо идти добывать пропитание, мы-то уже кое-что добыли.
Альмудена поинтересовался, что именно, и ему рассказали, что Диеге неожиданно вернули долг девки с улицы Чопа, и обе женщины тут же пустились в коммерцию, потому что и той и другой хватало склонности к купле-продаже и необходимой для этого занятия сметки. Петра чувствовала себя серьезной и порядочной женщиной, только когда занималась торговлей, и ей все равно было, чем торговать, пусть даже грошовыми мелочами: зубочистками, смолистой растопкой или лепешками. А ее подруга собаку съела в торговле платками и кружевом. На доставшиеся им чудом деньги они тотчас накупили товару в лавке, торгующей разными остатками, и устроились с лотками у фонтана на углу улицы Аргансуэла; им повезло: довольно быстро продали несколько вязок пуговиц, не одну вару кружев и два байонских жилета. Завтра они выставят глиняную посуду, святых и картонные лошадки, которых дает на комиссию фабрика на улице Карнеро. Негоциантки долго говорили о своей торговле, хвалили одна другую: Четвертинка не имела себе равных в приобретении товара оптом, а Петра отличалась ловкостью и хитроумием в розничной торговле. Видно, ей на роду было написанно заниматься торговлей, а не чем-нибудь другим, и доказательством тому служил любопытный факт: деньги, добытые куплей-продажей, задерживались в ее карманах, пробуждая в ней неясное стремление к накопительству, меж тем как монеты, приобретенные иным способом, уплывали между пальцев раньше, чем она успевала зажать их в кулаке.
Бенина внимательно слушала эти рассуждения, они даже пробудили в ней симпатию к пьянчужке: ведь и сама она считала себя негоцианткой, в душе ее не раз пробуждалась мечта о купле-продаже. О, если бы вместо того чтобы лезть из кожи, прислуживая господам, она торговала бы на улице, это был бы совсем другой коленкор. Но — увы! — ее старость и нерасторжимый духовный союз с доньей Пакой не пускали ее в торговлю.
Героиня наша все же настояла на том, чтобы покинуть приятное общество, попрощалась и встала, но тут уронила карандаш, подарок дона Карлоса, а когда нагнулась поднять его, из-под мышки упала на пол и приходо-расходная книга.
— Да вы ходите не с пустыми руками,—заметила Петра, поднимая и листая книгу с таким видом, будто она ее читает, хотя едва разбирала слова по складам.— Ого! Да это же книга, чтоб вести счета. Какая красота! Вот тут написано: март, а здесь — пе...сеты, потом — сентимо. Сюда очень удобно записывать, что уходит и что приходит. Буквы-то я пишу еще ничего, а вот в цифрах сбиваюсь, восьмерки как будто обвиваются у меня вокруг пальцев, и как начну прибавлять одно к другому, никак не могу упомнить, сколько в уме.
— Эту книгу,— сказала Бенина, моментально сообразив, что тут можно совершить выгодную сделку,— дал мне родственник моей госпожи, чтоб мы записывали наши расходы, только не знаю... Как говорится, не в коня корм... Вот я и подумала, уважаемые, что вам при вашей коммерции книга эта — в самый раз. Что ж, я ее продам, если хорошо заплатите.
— Сколько?
— Для вас — два реала.
— Дорого,— сказала Четвертинка, глядя, как ее компаньонка листает книгу.— Да и на что она нам, когда у . ас от букв да цифр в глазах рябит?
— Гляди-ка,— показала Петра, по-детски смеясь и водя пальцем по странице.— Тут линеечки, сколько линеечек, столько записей, все понятно, ясней ясного... За один реал — куда ни шло.
— Да вы взгляните, она же совсем новая! А вот тут и цена обозначена: две песеты.
Поторговались.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71