Марокканец поведал ей, что с того дня, когда Самдай показал ему его единственную женщину, он обошел всю землю. Но чем дальше шел, тем дальше шла и женщина, никак не удавалось ее догнать. Одно время бедняга думал, что эта женщина — Николаса, с которой он три года вел бродячую жизнь, но потом понял, что это не она. Его женщина по-прежнему шла впереди, не открывая лица, и он не знал, какая она... Видел ее внутренним взором, глазами души... И вот однажды утром Элисео привел к церкви святого Севастиана Бенину, и сердце Альмудены, едва не выскочив из груди, сказало ему: «Это она, единственная, других для меня на свете нет!» Чем больше он с ней говорил, тем больше убеждался, что она и есть «его женщина», однако не спешил объявить ей об этом, пока не обретет полной уверенности. Наконец такая уверенность наступила, и Альмудена ждал лишь удобного случая, чтобы открыться ей... И тут вдруг ему сказали, что Бенина любит «шикарного кавалера», которого увезла к себе домой — подумать только!— в карете... И его охватило отчаяние, а потом — такая дикая ярость, что он не мог решить, убить ли себя или ее. Лучше бы и то и другое разом, а перед тем отправить на тот свет полмира, разя направо и налево.
Бенина с интересом и состраданием выслушала этот рассказ, который мы, дабы не утомлять читателя, передали как можно короче, и, так как она была женщиной здравомыслящей, не возгордилась тем, что пробудила в душе Альмудены такую неистовую африканскую страсть, но и не посмеялась над нею, что было бы вполне естественным, если принять во внимание ее возраст и физическое состояние несчастного слепца. Избрав золотую середину между такими двумя крайностями, она стала думать лишь о том, как бы успокоить своего друга и отвлечь его от мрачных мыслей о смерти и смертоубийстве. Для этого она рассказала, каков на самом деле «шикарный кавалер», и постаралась убедить марокканца, что отвезла беднягу в дом своей госпожи из одного лишь сострадания, а вовсе не из-за каких-то других чувств, возникающих между мужчиной и женщиной. Но Мордехай, как видно, до конца убежден не был, ибо поставил вопрос так, как того требовали искренность и серьезность его чувства к ней, а именно: пусть Бенина докажет правдивость своего рассказа поступками, а не словами, которые уносит ветер. А что же надо сделать, чтобы он поверил ей до конца и совершенно успокоился? Да очень просто: бросить все — свою госпожу, свой дом, шикарного кавалера и жить с Альмуденой, соединиться с ним на всю жизнь.
Старушка не отказалась наотрез, чтобы не возбудить нового взрыва страстей, а лишь объяснила, что вот так внезапно не может бросить свою госпожу: без ее поддержки та просто-напросто умрет. Но слепой на эти доводы приводил свои, основанные на законах любви, которые выше всех других законов:
— Если ты любить меня, я будет на тебе жениться, амри.
Услышав такое предложение руки и сердца, подкрепленное нежным вздохом и смущенной улыбкой, растянувшей рот до ушей, после чего губы собрались трубочкой в умильную гримасу, Бенина чуть было не захохотала. Но сдержалась и прибегла к весьма разумному доводу:
— Сынок — я так тебя называю, потому что гожусь тебе в матери... — спасибо за любезность, но пойми, что мне уже стукнуло шестьдесят.
— Какой мой дело, шестьдесят, сто шестьдесят, если я тебя любить.
— Так я же ни на что не годная старуха.
— Годная, амри, я любить тебя... Ты прекрасная, как белый свет, ты молодая.
— Какая чушь!
— Я будет с тобой жениться, и мы ехать, ты и я, в мой страна, где город Сус. Мой отец Саул, он есть богатый, мои братья, они тоже богатые, моя мать, Римна, богатая, хорошая, она тебя будет полюбить, называть дочка... Ты увидишь мой страна: много оливка, много апельсин... у мой отец много бараны... много деревья возле река, большой дом... нория с прохладный вода... хороший погода, не жарко, не холодно.
Хотя описание такого благоденствия не могло не затронуть душу Бенины, она не поддалась соблазну и трезвым оком тотчас оценила неудобства внезапного отъезда в неведомую далекую страну, к чужому народу, говорящему на немыслимой тарабарщине, у которого другие обычаи, другая вера и наверняка другая одежда — там скорей всего ходят в набедренных повязках... Хороша она будет в набедренной повязке! Ох уж этот Мордехай, надо же что удумал! Но его она ласково поблагодарила и сослалась на то, что замужество — дело серьезное, и решать его второпях, с бухты-барахты, не годится, да к тому же еще надо сорваться с места и ехать не куда-нибудь, а в Африку, где, говорят, берут начало Пиренеи. Нет, нет, необходимо все хорошенько обдумать, повременить, чтобы второпях не наделать глупостей. На ее взгляд, намного разумней отложить пока что это дело со свадьбой и свадебным путешествием, а поскорей заняться заклинанием царя Самдая, собрав все, что нужно для успеха этого предприятия. Если дело выгорит, как уверял ее Альмудена, и она завладеет корзинами с драгоценными камнями, которые без труда можно превратить в банковские билеты, вот тогда все их проблемы будут решены, и остальное нетрудно будет уладить. Деньги — самое верное средство для преодоления всех на свете трудностей. В общем, она принимает его предложение и дает слово соединить с ним свою судьбу и идти за ним на край света, как только царь Самдай дарует ей то, о чем она его попросит, соблюдя все правила обряда и произнеся нужную святую молитву.
Услышав такую речь, африканец задумался, потом снова начал бить себя кулаками в лоб, что выражало крайнее расстройство и отчаяние.
— Прости меня ты... Я забыл сказать тебе один вещь.
— Как? Теперь ты идешь на попятный? Чего-нибудь не хватает, чтоб все получилось как надо?
— Я забывал один вещь... Ничего не выходить, потому что ты есть женщина.
— Ах ты, такой-сякой!— вскричала Бенина, не на шутку рассердившись.— Что же ты сразу не сказал? Значит, первое условие — быть мужчиной... Ничего себе!
— Ты меня прости... Я забывал.
— Ну что у тебя за голова! Хорошенькое дело! Хотя я сама виновата, поверила сказкам, которые выдумывают в твоей проклятой стране, где поклоняются царям из преисподней. Да нет, не то чтоб я поверила... Это бедность меня лишила разума. А я в это не верю, нет. Прости, господи, мои грешные мысли, ведь я собиралась улещать самого дьявола, прости меня и ты, пресвятая дева.
— Раз уж дело не выходить из-за того, что ты есть женшена,— пристыженно пробормотал Альмудена,— я знать еще один вещь... Если ты его сделать, ты получай вся деньга, какой хотел...
— Нет уж, в другой раз меня не обманешь. Ишь какой хитрец!.. Я теперь ни одному твоему слову не поверю.
— Белым светом клянусь, это есть правда... Пусть меня разрази гром небесный, если я обманывал тебя... Будешь получить много, много деньги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71