.. Моя уважаемая свекровь доверяет мне во всем, отдала все деньги, чтоб я вела хозяйство и выделяла ей, когда потребуется. И пусть благодарит бога, что ее деньги попали в такие руки.
— В хорошие руки, сеньора Хулиана.
— Идите устраивайтесь, а потом я скажу вам, что делать дальше.
— Ну, я-то, может, и без подсказки знаю, что мне делать.
— Как вам угодно... Если не хотите искать себе пристанища...
— Поищу.
— Тогда — до завтра, сенья Бенина.
— Ваша покорная слуга, сеньора Хулиана.
И Бенина быстро спустилась по ступеням, ей хотелось поскорей выйти на улицу. Когда дошла до слепого, поджидавшего ее неподалеку, тяжкое горе, от которого сжималось ее сердце, излилось горючими слезами, в отчаянии она стучала себя по лбу кулаком и восклицала:
— Неблагодарная, неблагодарная, неблагодарная!
— Ты не плачь, амри,— нежно сказал Альмудена, но голос и у него дрожал.— Твой госпожа плохой, ты есть ангел.
— Боже мой, какая неблагодарность! Что за мир, что за люди! Творить добро — только бога гневить...
— Мы уехать далеко, амри... далеко. Ты презирать этот дурной мир.
— Бог видит, что у кого в душе, и что у меня — тоже видит... Гляди, владыка земной и небесный, гляди хорошенько!
XXXIX
После этих слов Бенина дрожащей рукой отерла слезы и стала думать о практических делах, каких требовали сложившиеся обстоятельства.
— Уйти, мы уйти отсюда,— повторил Альмудена, беря ее за руку.
— Куда? — отупело спросила Бенина.— А, знаю! К дону Ромуальдо.
И сама изумилась, произнеся это имя,— она уже сама себя не понимала.
— Румуальдо есть выдумка,— заявил слепой.
— Да, да, это я его выдумала. А тот, который принес моей госпоже богатство, должно быть, другой, не настоящий... сам черт его придумал... Да нет, что это я, это мой не настоящий... Поди разберись. Ладно, Альмудена. Давай думать о том, что ты болен и что тебе надо провести ночь под крышей. Сенья Хулиана, которая теперь заделалась главной в доме моей госпожи и всем заправляет... и слава богу... дала мне дуро. Я отведу тебя во дворец Бернарды, а завтра видно будет.
— Завтра мы уходить в Хиерусалайм.
— Куда, говоришь? Ах, в Иерусалим? А где это? Ничего себе, ты так говоришь, будта зовешь меня, скажем, в Хетафе или в Нижний Карабанчель!
— Далеко, далеко... Ты выходить за меня замуж, ты и я всегда вместе. Сначала будем пойти в Марсель, по дорога просить милостыня... В Марсель садиться на пароход... пим, пам... Яффа... Хиерусалайм!.. Жениться в твой вера, мой вера, какой хочешь... Ты увидать гроб господень, я ходить синагога молиться Адонай...
— Погоди, дружок, успокойся и не дури мне голову всякой всячиной, мало ли что в горячке взбредет на ум. Сначала тебе надо поправиться.
— Я уже поправляться... горячка нет... совсем успокой-ный. Ты и я всегда вместе, мир большой, много-много дорог, много радость: земля, море, свобода...
— Все это очень хорошо, но пока что, как я понимаю, мы оба голодные и нам надо где-нибудь поесть* Если ты не против, пойдем в какую-нибудь таверну на Кава-Баха...
— Куда ты сказать...
Они сносно поужинали, Альмудена все продолжал мечтать, как они вместе отправятся в Иерусалим, прося милостыню на земле и на море, идти будут не спеша, без забот и печалей. Проведут в пути много месяцев, может, целый год, но в конце концов придут в Палестину, хотя бы пришлось идти пешком до самого Константинополя. А сколько прекрасных стран будет у них на пути! Нина возражала: не для ее ног такие длинные дороги, и тогда африканец, не зная, чем еще ее убедить, напомнил:
— Испания — неблагодарный страна... Надо ходить далеко, бежать от неблагодарные люди.
Поужинав, устроились на ночлег в доме Бернарды, в нижних залах, где койки — по два реала за ночь. Альмудена провел ночь беспокойно, долго не мог уснуть, бредил путешествием в Иерусалим; Бенина, чтобы успокоить его, сказала, что согласна на такое дальнее путешествие. Морде хай беспокойно ворочался на койке, словно лежал на колючках, жаловался на зуд и болезненные уколы, будто его кто кусал, однако, скажем сразу, причина была не в насекомых, спутниках нищеты, против которых придуманы разные порошки. А дело было в том, что болезнь марокканца перешла в другую стадию: наутро лихорадка сменилась красной сыпью на руках и ногах. Несчастный отчаянно чесался, и Бенина повела его на улицу в надежде, что на свежем воздухе ему станет легче. Останавливаясь в разных местах, они просили милостыню, чтобы не забыть свое ремесло, потом пошли на улицу Сан-Карлос, где жила Хулиана, и Бенина поднялась к ней за своими вещами. Та вынесла ей небольшой узел и посоветовала, пока они будут хлопотать насчет ее принятия в «Милосердие», снять где-нибудь комнату подешевле, с этим мужчиной или без него, что было бы лучше для ее репутации, подобный союз — нарушение приличий. И еще Хулиана сказала, что, когда Бенина смоет с себя всю грязь, собранную в Эль-Пардо, она может навестить донью Паку, та с радостью ее примет; но о возвращении в дом пусть и не думает, этого не желают дети, они хотят, чтобы их мать всегда была обихожена и обеспечена всем необходимым. С этим старушка согласилась, в подобной перемене она видела повеление свыше. Хулиана не была злой, а лишь властолюбивой, ей больше всего хотелось проявлять свои богоданные хозяйственные таланты, она умела цепко держать все, что попадало ей в руки. Не лишена была она и любви к ближнему, жалела Бенину и, когда та сказала, что слепой ждет ее у дома, захотела взглянуть, что он за человек. Вид несчастного африканца произвел на нее удручающее впечатление: она страдальчески поморщилась и, махнув рукой, сказала презрительным тоном:
— Да я его знаю, видела, как он просил милостыню на улице Герцога Альбы. Место неплохое, у него губа не дура. Сеньор Альмудена, правда, что вы любите женщин?
— Я любить Бенина, амри...
— Ха-ха-ха... Бедняжечка Бенина, ничего себе кавалера отхватила! Если вы с ним возитесь из милосердия, я тоже скажу, что вы святая.
— Он болен, и без помощи ему не обойтись. Мавра одолевал нестерпимый зуд, и он, засучив рукава,
вовсю царапал руки и грудь; швея подошла, взглянула и охнула:
— Да у него проказа! Господи Иисусе, как есть проказа! Я такое уже видела, сенья Бенина, у одного нищего, тоже из мавров, тот был родом из Орана, просил недалеко от площади Пуэрта-Серрада, у мастерской моего отчима. И так одолела его эта болезнь, что никто не решался к нему подойти, и в больницу для бедных его не принимали...
— Кусать, сильно кусать,— только и твердил Альмудена, проводя ногтями по руке от предплечья до кисти, словно расчесывал спутавшиеся волосы.
Не показывая своего отвращения, чтобы не обидеть несчастную пару, Хулиана сказала Нине: — Ну и забота вам выпала с этим молодчиком! Ведь болезнь-то заразная.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
— В хорошие руки, сеньора Хулиана.
— Идите устраивайтесь, а потом я скажу вам, что делать дальше.
— Ну, я-то, может, и без подсказки знаю, что мне делать.
— Как вам угодно... Если не хотите искать себе пристанища...
— Поищу.
— Тогда — до завтра, сенья Бенина.
— Ваша покорная слуга, сеньора Хулиана.
И Бенина быстро спустилась по ступеням, ей хотелось поскорей выйти на улицу. Когда дошла до слепого, поджидавшего ее неподалеку, тяжкое горе, от которого сжималось ее сердце, излилось горючими слезами, в отчаянии она стучала себя по лбу кулаком и восклицала:
— Неблагодарная, неблагодарная, неблагодарная!
— Ты не плачь, амри,— нежно сказал Альмудена, но голос и у него дрожал.— Твой госпожа плохой, ты есть ангел.
— Боже мой, какая неблагодарность! Что за мир, что за люди! Творить добро — только бога гневить...
— Мы уехать далеко, амри... далеко. Ты презирать этот дурной мир.
— Бог видит, что у кого в душе, и что у меня — тоже видит... Гляди, владыка земной и небесный, гляди хорошенько!
XXXIX
После этих слов Бенина дрожащей рукой отерла слезы и стала думать о практических делах, каких требовали сложившиеся обстоятельства.
— Уйти, мы уйти отсюда,— повторил Альмудена, беря ее за руку.
— Куда? — отупело спросила Бенина.— А, знаю! К дону Ромуальдо.
И сама изумилась, произнеся это имя,— она уже сама себя не понимала.
— Румуальдо есть выдумка,— заявил слепой.
— Да, да, это я его выдумала. А тот, который принес моей госпоже богатство, должно быть, другой, не настоящий... сам черт его придумал... Да нет, что это я, это мой не настоящий... Поди разберись. Ладно, Альмудена. Давай думать о том, что ты болен и что тебе надо провести ночь под крышей. Сенья Хулиана, которая теперь заделалась главной в доме моей госпожи и всем заправляет... и слава богу... дала мне дуро. Я отведу тебя во дворец Бернарды, а завтра видно будет.
— Завтра мы уходить в Хиерусалайм.
— Куда, говоришь? Ах, в Иерусалим? А где это? Ничего себе, ты так говоришь, будта зовешь меня, скажем, в Хетафе или в Нижний Карабанчель!
— Далеко, далеко... Ты выходить за меня замуж, ты и я всегда вместе. Сначала будем пойти в Марсель, по дорога просить милостыня... В Марсель садиться на пароход... пим, пам... Яффа... Хиерусалайм!.. Жениться в твой вера, мой вера, какой хочешь... Ты увидать гроб господень, я ходить синагога молиться Адонай...
— Погоди, дружок, успокойся и не дури мне голову всякой всячиной, мало ли что в горячке взбредет на ум. Сначала тебе надо поправиться.
— Я уже поправляться... горячка нет... совсем успокой-ный. Ты и я всегда вместе, мир большой, много-много дорог, много радость: земля, море, свобода...
— Все это очень хорошо, но пока что, как я понимаю, мы оба голодные и нам надо где-нибудь поесть* Если ты не против, пойдем в какую-нибудь таверну на Кава-Баха...
— Куда ты сказать...
Они сносно поужинали, Альмудена все продолжал мечтать, как они вместе отправятся в Иерусалим, прося милостыню на земле и на море, идти будут не спеша, без забот и печалей. Проведут в пути много месяцев, может, целый год, но в конце концов придут в Палестину, хотя бы пришлось идти пешком до самого Константинополя. А сколько прекрасных стран будет у них на пути! Нина возражала: не для ее ног такие длинные дороги, и тогда африканец, не зная, чем еще ее убедить, напомнил:
— Испания — неблагодарный страна... Надо ходить далеко, бежать от неблагодарные люди.
Поужинав, устроились на ночлег в доме Бернарды, в нижних залах, где койки — по два реала за ночь. Альмудена провел ночь беспокойно, долго не мог уснуть, бредил путешествием в Иерусалим; Бенина, чтобы успокоить его, сказала, что согласна на такое дальнее путешествие. Морде хай беспокойно ворочался на койке, словно лежал на колючках, жаловался на зуд и болезненные уколы, будто его кто кусал, однако, скажем сразу, причина была не в насекомых, спутниках нищеты, против которых придуманы разные порошки. А дело было в том, что болезнь марокканца перешла в другую стадию: наутро лихорадка сменилась красной сыпью на руках и ногах. Несчастный отчаянно чесался, и Бенина повела его на улицу в надежде, что на свежем воздухе ему станет легче. Останавливаясь в разных местах, они просили милостыню, чтобы не забыть свое ремесло, потом пошли на улицу Сан-Карлос, где жила Хулиана, и Бенина поднялась к ней за своими вещами. Та вынесла ей небольшой узел и посоветовала, пока они будут хлопотать насчет ее принятия в «Милосердие», снять где-нибудь комнату подешевле, с этим мужчиной или без него, что было бы лучше для ее репутации, подобный союз — нарушение приличий. И еще Хулиана сказала, что, когда Бенина смоет с себя всю грязь, собранную в Эль-Пардо, она может навестить донью Паку, та с радостью ее примет; но о возвращении в дом пусть и не думает, этого не желают дети, они хотят, чтобы их мать всегда была обихожена и обеспечена всем необходимым. С этим старушка согласилась, в подобной перемене она видела повеление свыше. Хулиана не была злой, а лишь властолюбивой, ей больше всего хотелось проявлять свои богоданные хозяйственные таланты, она умела цепко держать все, что попадало ей в руки. Не лишена была она и любви к ближнему, жалела Бенину и, когда та сказала, что слепой ждет ее у дома, захотела взглянуть, что он за человек. Вид несчастного африканца произвел на нее удручающее впечатление: она страдальчески поморщилась и, махнув рукой, сказала презрительным тоном:
— Да я его знаю, видела, как он просил милостыню на улице Герцога Альбы. Место неплохое, у него губа не дура. Сеньор Альмудена, правда, что вы любите женщин?
— Я любить Бенина, амри...
— Ха-ха-ха... Бедняжечка Бенина, ничего себе кавалера отхватила! Если вы с ним возитесь из милосердия, я тоже скажу, что вы святая.
— Он болен, и без помощи ему не обойтись. Мавра одолевал нестерпимый зуд, и он, засучив рукава,
вовсю царапал руки и грудь; швея подошла, взглянула и охнула:
— Да у него проказа! Господи Иисусе, как есть проказа! Я такое уже видела, сенья Бенина, у одного нищего, тоже из мавров, тот был родом из Орана, просил недалеко от площади Пуэрта-Серрада, у мастерской моего отчима. И так одолела его эта болезнь, что никто не решался к нему подойти, и в больницу для бедных его не принимали...
— Кусать, сильно кусать,— только и твердил Альмудена, проводя ногтями по руке от предплечья до кисти, словно расчесывал спутавшиеся волосы.
Не показывая своего отвращения, чтобы не обидеть несчастную пару, Хулиана сказала Нине: — Ну и забота вам выпала с этим молодчиком! Ведь болезнь-то заразная.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71