ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

четвертый этаж, квартира чистая, заново оштукатуренная и оклеенная обоями, светлая, много воздуха, просторная кухня — и все за умеренную плату. Донье Паке квартира понравилась, когда она поднялась наверх, едва не задохнувшись на бесконёчной лестнице, а если что и не понравилось, вдова об этом умолчала, начисто отрекшись от своей воли и собственного мнения. Мягкий, более того, совершенно податливый характер ее целиком приспосабливался к мыслям и чувствам Хулианы, и если та отщипывала от хлеба мякиш, донья Пака катала из него шарик. Донья Пака и вздохнуть не могла без соизволения тиранки, а та диктовала ей свою волю по любому, самому ничтожному поводу. У доньи Паки выработался какой-то детский страх перед невесткой, в железных руках которой она совсем размякла — не столько из страха, сколько из уважения и даже восхищения. Сеньора отдыхала от треволнений дня, после того как вся мебель была расставлена, утварь и цветочные горшки заняли свои места в новой квартире, но душу ее грызла тоска, и тогда она позвала тиранку и сказала:
— По дороге ты о чем-то рассказывала, я не совсем поняла. Что говорит Нина о своем мавре? И как он выглядит?
Хулиана дала своей верноподданной все объяснения, не пытаясь очернить Нину, выставить ее в невыгодном свете, а напротив, проявив весьма тонкое чувство такта.
— Так вы договорились... что она не может навестить меня, чтобы не заразить этой страшной болезнью. Ты поступила правильно. Если б не ты, видит бог, я подверглась бы опасности подцепить какую-то там чуму... И ты обещала отдавать ей остатки пищи. Но этого мало, мне очень хотелось бы назначить ей какую-то ежедневную сумму, скажем одну песету. Как ты на это смотришь?
— Я думаю так, донья Пака: если мы начнем с таких штучек, то очень скоро понесем что-нибудь в ломбард. Нет и нет, песета — это песета... Хватит с нее и двух реалов. Я так решила, а если вы считаете иначе, я умываю руки.
— Два реала, говоришь, два... ну и ладно, хватит. Ты знаешь, какие чудеса делает Нина на полпесеты?
Тут прибежала встревоженная Даниэла и объявила, что пришел Фраскито; Обдулия, заглянув в глазок, пришла к мнению, что отворять ему не следует, дабы не повторился такой же скандал, как на улице Империаль. Но кто дал ему новый адрес? Наверно, этот болтун Полидура, и Хулиана заявила, что надерет ему уши. И надо же было случиться такой беде: пока Понте яростно дергал ручку колокольчика, словно хотел ее оторвать, по лестнице поднялась вернувшаяся из лавки Илария и открыла дверь своим ключом, так что преградить путь непрошеному гостю стало невозможно, он ворвался, прихрамывая, в гостиную и предстал перед испуганными женщинами в надвинутой на глаза шляпе и забрызганной грязью одежде; в руках он вертел трость. Рот его был перекошен, как и в прошлый раз.
— Фраскито,— взмолилась донья Пака,— ради бога, не пугайте нас. Вы нездоровы, вам надо лежать в постели.
Обдулия с драматическим пафосом воззвала к его тщеславию:
— Фраскито, такой светский человек, как вы, воспитанный, утонченный, не может говорить с дамами в подобных выражениях!.. Опомнитесь, придите в себя.
— Сеньора и мадама,— сказал Понте, с трудом стаскивая с головы шляпу.— Я кабальеро и горжусь тем, что знаю, как обращаться с дамами из общества, но произошел нелепый случай, и я вынужден просить объяснений. Этого требует моя честь.
— Да нам-то какое дело до вашей чести, пугало вы огородное? — вскричала Хулиана.— Порядочный человек женщинам не грубит! Когда-то вы их величали императрицами, а теперь...
— И теперь...— отвечал Понте, задрожав, как осиновый лист, от резких слов Хулианы.— И теперь я оказываю женщинам полное уважение. Обдулия — дама, донья Франсиска — тоже дама. Но эти дамы... оклеветали меня, задели мои самые чистые чувства, утверждая, будто я ухаживал за Бениной... склонял ее к тайной любовной связи, чтобы ради меня она поступилась верностью арабскому кабальеро...
— Да никогда мы не говорили подобной чепухи!
— А весь Мадрид это повторяет... Отсюда, из этой гостиной, разошлось по всему городу это недостойное измышление. Меня обвиняют в подлом преступлении, дескать, я строил куры ангелу небесному с белоснежными крыльями незапятнанной чистоты. Знайте же, что ангелов я почитаю; другое дело, если бы Нина была земной женщиной, тогда я не пощадил бы ее чистоты, потому что я мужчина... Знавал я блондинок и брюнеток, замужних, вдов и девиц, испанок и француженок, и ни одна не могла передо мной устоять, ибо я того стою, красота моя не увядает... Но ангелов я не совращал и не собираюсь совращать... Так н знайте, Франсиска, так и знайте, Обдулия... Нина не принадлежит этому миру... ее место — на небесах... Одевшись нищенкой, она просила милостыню, чтобы поддерживать вас и меня... Женщину, которая способна на такое, я не стал бы соблазнять, не мог бы пленить и злоупотребить слабостью... Моя красота земная, а ее — божественная; мое красивое лицо — это бренная плоть, а ее лицо сияет небесным светом... Нет, нет, не совращал я ее, не была она моей, она принадлежит господу богу... Это вам говорю я, Курра Хуарес из Ронды. Вы теперь еле передвигаете ноги оттого, что отягощены грузом неблагодарности... А я легок, как перышко, потому что преисполнен благодарностью... Вы сами это видите... Вы, неблагодарная, налиты свинцом, который гнет вас к земле... сами видите...
Дочь и мать, придя в отчаяние, стали кричать, взывая о помощи, может, соседи услышат. А Хулиана, как женщина смелая и решительная, возмутилась наглыми речами несчастного Понте, храбро подступила к нему, схватила за лацканы сюртука и, сверкая глазами, крикнула:
— Убирайтесь отсюда, да поживей, чучело несчастное, не то я выкину вас с балкона.
Наверняка так бы она и поступила, если бы Илария и Даниэла, подхватив под мышки злосчастного кавалера из Альхесираса, не поволокли его к двери. Привлеченные криками, прибежали привратники и кое-кто из соседей, все четыре женщины вышли на лестничную площадку и объяснили, что человек этот лишился рассудка и из любезнейшего и учтивейшего кабальеро превратился в бесстыдника и наглеца. Фраскито доковылял до следующей площадки, остановился, глянул вверх и крикнул:
— Неблагодарная, неблагодаррр...
И тут страшная конвульсия не дала ему договорить. Из уст его вырвалось лишь хриплое клокотанье,-будто чья-то невидимая рука сжала ему горло. Все увидели, как исказились черты его лица, глаза полезли из орбит, а рот скривился совсем на сторону, чуть ли не к уху... Воздев руки, он горестно воскликнул: «Ах!» и рухнул на каменные плиты так, что задрожала вся ветхая лестница.
Четыре женщины подняли его и снесли наверх, чтобы оказать помощь, в которой несчастный уже не нуждался. Удостоверившись в этом, Хулиана сухо сказала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71