Потому и раны, нанесенные серебром, закрывались неохотно — а особо глубокие могли и вовсе не закрыться. Примерно так же относились и к осине, хотя чем, казалось бы, отличается это дерево от любого другого. Пробить вампиру стрелой сердце — лишь испытает боль и слабость, чтобы убить, надо буквально рассечь на куски. А воткни в сердце осиновый кол — умрет сразу же.
Но больше всего они боялись огня. Может, в этом было просто нечто из памяти прошлого, во все времена пойманных за своим кровавым делом вампиров тут же волокли на костер. Не раз случалось, что так поступали даже с теми, кто отчаянно пытался никому не навредить, пробавляясь кровью лесной живности, В каждом вампире была частичка огня — та, что в глазах. Может, именно поэтому тела их горели охотно, быстро, как будто политые горючим зельем. Когда солдаты намеревались напасть на семью вампиров, ежели не было приказа брать живыми, вооружались в первую очередь факелами — а потом уж просто железом.
Мясо наконец подостыло, и Шенк с наслаждением вцепился зубами в горячий ломоть, разбрасывающий вокруг капли ароматного сока. Желудок взвыл от радости, давая понять хозяину, что холодное мясо, сыр и хлеб хоть и еда, но отнюдь не самая приятная. С каждым куском в тело вливалась сила, острый перец заставлял гореть и рот, и даже лицо, а на лбу выступили капельки пота. Цапнув флягу, он попытался залить пожар внутри себя слабым, слегка кисловатым вином — что поделать, в крепости, где запасались провизией, не оказалось ничего лучшего. Немного полегчало, но он знал, что огонь вернется. И все же не мог заставить себя отказаться от мысли тщательно посыпать красным порошком и следующий кус. Такая уж зараза — кто распробовал раз, будет стремиться к этой жгучей приправе всегда.
Закончив трапезу, Легран принялся жарить ломти впрок — не бросать же мясо здесь. Неизвестно, близок ли храм — пастух лишь сумел указать общее направление да дать две-три «верных» приметы. Но растолковать, сколько дней добираться до руин, не смог — сам ходил туда давно, еще когда был лишь подростком, а тогда все, что длиннее «сегодня», называется уже «долго». Правда, признался, что в храм не полез — видно же, что там давно уж нет ничего ценного, а вот какой-нибудь камень на голову обрушиться может очень даже легко. Так что он просто постоял, посмотрел на храм издалека и побрел обратно.
— Почему ты? — вдруг спросила Синтия, не сводя взгляда с переливающихся ало-оранжевыми отблесками углей.
— Что? — переспросил он, хотя уже понимал, что она имела в виду.
— Почему ты? Почему на поиски храма… или нет, на поиски этого «Синего Пламени», знать бы еще, что это такое, отправили именно тебя? Как я понимаю, здесь лучше всего подошел бы опытный фаталь, они умеют быть скрытными.
— Ты много знаешь об Ордене…
— Не так много, как хотелось бы, — пожала она плечами. — Читать меня научила мать…
Ее плечи чуть вздрогнули, а багровые глаза заискрились, словно в них набежали капельки слез. Шенк положил руку на плечо девушки, погладил… она вдруг прижалась к нему, в поисках ласки и утешения. Потеря родича всегда тяжела, но для вампира тяжела вдвойне. Люди знают, что те, кто дал им жизнь, скоро уйдут в лучший мир — по крайней мере каждый верит, что тот, другой мир будет лучшим. А вампир верит, что мать и отец будут с ним рядом всегда… или очень долго. Для детей «очень долго» и «всегда» — это почти одно и то же.
Он гладил ее шелковистые волосы, а она всхлипывала и прижималась к нему все теснее и теснее. В который раз он подумал о несправедливости этого мира.., Да, вампиры пьют кровь, но разве сами люди, дабы насытиться, не отправляют на бойню животных? Кто-то может сказать, что человек и животное не есть одно и то же, и все-таки… К тому же люди с удовольствием истребляют других людей просто за то, что те иначе говорят, иначе одеваются… а то и просто ради пары монет, нехитрого скарба. Или просто ради потехи. Но еще никто и никогда не слышал о вампире, который просто так, из удали, напал бы на сородича.
А может, все дело в зависти? Разбойник нападает на купца, который богаче, — чтобы вывернуть карманы, отобрать добро. Армия идет на армию ради земель, ради того же золота… Но все золото мира не поможет человеку прожить сотню лет, что для вампира — еще почти юность. Вот и душит злоба, растет ненависть, отращенная против тех, кто одарен долгой жизнью, И вот уже руки с радостным предвкушением «справедливой» расплаты строгают колья, серебрят оружие, зажигают факелы. А все призывы — мол, вампиры есть порождение Тьмы — не более чем способ оправдаться перед самим собой за смертоубийство.
А вопрос Синтия задала интересный, и он сам был бы не прочь узнать ответ на него. Шенк закрыл глаза, вспоминая тот разговор с магистром Ворохом.
— Храм Арианис расположен на территории Империи Минг.
Шенк помолчал, раздумывая. Безусловно, бумага, написанная самой Сикстой, имеет немалый вес, но не настолько большой, чтобы ради нескольких невразумительных строк начинать войну. И ведь не объяснишь — скажи кому, что война ради захвата храма, посвященного Проклятой, — обвинят в святотатстве, а то и в прямом пособничестве Тьме. Обвинят кого угодно, даже Великого Магистра. Пусть и не вслух, только в душе — но это и опаснее.
— Ты все понимаешь, сын мой. — На лице темплара его мысли отражались достаточно четко, и Вороху даже не приходилось прилагать усилий, дабы догадаться, о чем думает молодой рыцарь. — Да, в храм придется проникнуть тайно. Отправитесь вдвоем, ты.., и твоя спутница.
— Почему я? — удивленно вскинул брови Шенк, хотя и понимал, что разговор этот затеян в большей мере для проформы. Никто его согласия спрашивать не намерен, все уже Решено. Да и решено, вероятно, самим Великим Магистром, Борох же служит лишь гласом Ордена, донося до темплара волю высшего руководства. Хотя со старого учителя станется небось сам и порекомендовал, Магистр отвел глаза.
— Ты хороший воин.
Шенк усмехнулся. Комплимент был приятен, хотя он и понимал его цену.
— Таких много, Я могу владеть мечом, но тот же Дрю скрутил бы меня в бараний рог прежде, чем я успел бы обнажить клинок.
— К тому же ты отменно владеешь Знаками,., владеешь всеми, даже Бесполезным.
Сикста оставила своим детям восемь Знаков Силы. Хотя считалось, что их было всего семь… Знак Истины, не дававший солгать, и Знак Покорности, превращающий человека в послушного раба, хотя и на краткое время. Знак Исцеления, заживляющий раны, и Знак Покоя, освобождающий от боли, Боевые Знаки — Укрытия, Огня… с ними опытный темплар сможет подойти к врагу незамеченным, а затем сжечь его, превратив в дымящийся пепел. Знак Последней Надежды, дающий невероятную силу, но стремящийся отобрать в уплату саму жизнь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145
Но больше всего они боялись огня. Может, в этом было просто нечто из памяти прошлого, во все времена пойманных за своим кровавым делом вампиров тут же волокли на костер. Не раз случалось, что так поступали даже с теми, кто отчаянно пытался никому не навредить, пробавляясь кровью лесной живности, В каждом вампире была частичка огня — та, что в глазах. Может, именно поэтому тела их горели охотно, быстро, как будто политые горючим зельем. Когда солдаты намеревались напасть на семью вампиров, ежели не было приказа брать живыми, вооружались в первую очередь факелами — а потом уж просто железом.
Мясо наконец подостыло, и Шенк с наслаждением вцепился зубами в горячий ломоть, разбрасывающий вокруг капли ароматного сока. Желудок взвыл от радости, давая понять хозяину, что холодное мясо, сыр и хлеб хоть и еда, но отнюдь не самая приятная. С каждым куском в тело вливалась сила, острый перец заставлял гореть и рот, и даже лицо, а на лбу выступили капельки пота. Цапнув флягу, он попытался залить пожар внутри себя слабым, слегка кисловатым вином — что поделать, в крепости, где запасались провизией, не оказалось ничего лучшего. Немного полегчало, но он знал, что огонь вернется. И все же не мог заставить себя отказаться от мысли тщательно посыпать красным порошком и следующий кус. Такая уж зараза — кто распробовал раз, будет стремиться к этой жгучей приправе всегда.
Закончив трапезу, Легран принялся жарить ломти впрок — не бросать же мясо здесь. Неизвестно, близок ли храм — пастух лишь сумел указать общее направление да дать две-три «верных» приметы. Но растолковать, сколько дней добираться до руин, не смог — сам ходил туда давно, еще когда был лишь подростком, а тогда все, что длиннее «сегодня», называется уже «долго». Правда, признался, что в храм не полез — видно же, что там давно уж нет ничего ценного, а вот какой-нибудь камень на голову обрушиться может очень даже легко. Так что он просто постоял, посмотрел на храм издалека и побрел обратно.
— Почему ты? — вдруг спросила Синтия, не сводя взгляда с переливающихся ало-оранжевыми отблесками углей.
— Что? — переспросил он, хотя уже понимал, что она имела в виду.
— Почему ты? Почему на поиски храма… или нет, на поиски этого «Синего Пламени», знать бы еще, что это такое, отправили именно тебя? Как я понимаю, здесь лучше всего подошел бы опытный фаталь, они умеют быть скрытными.
— Ты много знаешь об Ордене…
— Не так много, как хотелось бы, — пожала она плечами. — Читать меня научила мать…
Ее плечи чуть вздрогнули, а багровые глаза заискрились, словно в них набежали капельки слез. Шенк положил руку на плечо девушки, погладил… она вдруг прижалась к нему, в поисках ласки и утешения. Потеря родича всегда тяжела, но для вампира тяжела вдвойне. Люди знают, что те, кто дал им жизнь, скоро уйдут в лучший мир — по крайней мере каждый верит, что тот, другой мир будет лучшим. А вампир верит, что мать и отец будут с ним рядом всегда… или очень долго. Для детей «очень долго» и «всегда» — это почти одно и то же.
Он гладил ее шелковистые волосы, а она всхлипывала и прижималась к нему все теснее и теснее. В который раз он подумал о несправедливости этого мира.., Да, вампиры пьют кровь, но разве сами люди, дабы насытиться, не отправляют на бойню животных? Кто-то может сказать, что человек и животное не есть одно и то же, и все-таки… К тому же люди с удовольствием истребляют других людей просто за то, что те иначе говорят, иначе одеваются… а то и просто ради пары монет, нехитрого скарба. Или просто ради потехи. Но еще никто и никогда не слышал о вампире, который просто так, из удали, напал бы на сородича.
А может, все дело в зависти? Разбойник нападает на купца, который богаче, — чтобы вывернуть карманы, отобрать добро. Армия идет на армию ради земель, ради того же золота… Но все золото мира не поможет человеку прожить сотню лет, что для вампира — еще почти юность. Вот и душит злоба, растет ненависть, отращенная против тех, кто одарен долгой жизнью, И вот уже руки с радостным предвкушением «справедливой» расплаты строгают колья, серебрят оружие, зажигают факелы. А все призывы — мол, вампиры есть порождение Тьмы — не более чем способ оправдаться перед самим собой за смертоубийство.
А вопрос Синтия задала интересный, и он сам был бы не прочь узнать ответ на него. Шенк закрыл глаза, вспоминая тот разговор с магистром Ворохом.
— Храм Арианис расположен на территории Империи Минг.
Шенк помолчал, раздумывая. Безусловно, бумага, написанная самой Сикстой, имеет немалый вес, но не настолько большой, чтобы ради нескольких невразумительных строк начинать войну. И ведь не объяснишь — скажи кому, что война ради захвата храма, посвященного Проклятой, — обвинят в святотатстве, а то и в прямом пособничестве Тьме. Обвинят кого угодно, даже Великого Магистра. Пусть и не вслух, только в душе — но это и опаснее.
— Ты все понимаешь, сын мой. — На лице темплара его мысли отражались достаточно четко, и Вороху даже не приходилось прилагать усилий, дабы догадаться, о чем думает молодой рыцарь. — Да, в храм придется проникнуть тайно. Отправитесь вдвоем, ты.., и твоя спутница.
— Почему я? — удивленно вскинул брови Шенк, хотя и понимал, что разговор этот затеян в большей мере для проформы. Никто его согласия спрашивать не намерен, все уже Решено. Да и решено, вероятно, самим Великим Магистром, Борох же служит лишь гласом Ордена, донося до темплара волю высшего руководства. Хотя со старого учителя станется небось сам и порекомендовал, Магистр отвел глаза.
— Ты хороший воин.
Шенк усмехнулся. Комплимент был приятен, хотя он и понимал его цену.
— Таких много, Я могу владеть мечом, но тот же Дрю скрутил бы меня в бараний рог прежде, чем я успел бы обнажить клинок.
— К тому же ты отменно владеешь Знаками,., владеешь всеми, даже Бесполезным.
Сикста оставила своим детям восемь Знаков Силы. Хотя считалось, что их было всего семь… Знак Истины, не дававший солгать, и Знак Покорности, превращающий человека в послушного раба, хотя и на краткое время. Знак Исцеления, заживляющий раны, и Знак Покоя, освобождающий от боли, Боевые Знаки — Укрытия, Огня… с ними опытный темплар сможет подойти к врагу незамеченным, а затем сжечь его, превратив в дымящийся пепел. Знак Последней Надежды, дающий невероятную силу, но стремящийся отобрать в уплату саму жизнь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145