Веселого, прямо скажем, мало. Только вырвались из плена, как стоило расслабиться - и снова плен. Кузнецов сидел потерянный. Профессор задумчивый. Мандела невозмутимый. Уберфюрер злой, облизывал разбитую губу и хрустел костяшками.
- Как оно? - спросил его Иван.
- Здорово. Просто слов нет, - Уберфюрер передернул плечами. - Там нас ослепить собирались, а здесь что - кастрировать?
Приятная перспектива, однако.
- Лучше уж ослепить, - пробормотал Иван.
- Понимаю тебя, брат.
Время шло. Зачем их, черт возьми, взяли? Иван начал ходить из угла в угол камеры.
- Половая неопределенность, - сказал Уберфюрер вслух. - Ненавижу!
- Я тоже, - поддакнул вдруг Мандела.
Тяжелый взгляд голубых глаз скинхеда медленно, словно входящий в плоть нож, пронзил негра. Уберфюрер повернул голову чуть в сторону, словно расширяя рану, чтобы пошла кровь… и выдернул взгляд. Закрыл глаза. Мандела пошатнулся.
- Правильно говоришь, - сказал Уберфюрер, сидя с закрытыми глазами.
- А выгляжу неправильно? - спросил Мандела с вызовом. - Ну, извини.
Убер поднял веки.
- Видишь, тебе даже не надо ничего объяснять, - сказал он. - Умничка!
- Иди ты знаешь куда, - сказал Мандела почти беззлобно. Иван встал между ними.
- А ну хватит! Задолбали уже. Мы сейчас в одинаковом положении находимся. И выбираться нам придется вместе - хотите вы того или нет. Устроили тут детский сад, блин. А те, за стеной, слушают и радуются.
- Ну, понесло в демагогию, - поморщился Убер. Но выступать на время перестал. - Ты бы лучше его спросил, что он на Просвете забыл?
Иван посмотрел на негра. А ведь действительно…
- Да так, - уклончиво сказал Мандела. - Дела.
Иван внимательно оглядел посланца Техноложки и мысленно поставил галочку: выспросить того попозже. Что-то за этим крылось… интересное.
* * *
Через час Ивана забрали на допрос. Два высоченных кастрата - бедра у них были по-женски широкие, походка соответствующая - привели его в крошечную комнатку под платформой. Под потолком горела энергосберегающая лампочка; холодный белый свет ложился на лицо сидящего за столом - тоже кастрат, решил Иван, но такой… молодцеватый.
- Садитесь.
Иван сел. Стул под ним скрипнул.
- Это ваш паспорт? - спросил молодцеватый. Показал Ивану развернутый документ. Фотография там была сделана, еще когда обладателю паспорта было лет семь-восемь. Плохого качества, затемненная.
По этой фотографии с тем же успехом можно было опознать и Убера и даже Манделу.
- Мой, - сказал Иван.
- Горелов Иван Сергеевич, правильно? - Молодцеватый смотрел с равнодушным, профессиональным интересом. Чем-то он напомнил Ивану Орлова - начальника СБ Адмиралтейской. Та еще сволочь.
Кулаки сжались.
Что мне ты, подумал Иван. Я с Мемовым глаза в глаза общался. Иван расслабился и откинулся на стуле.
- Отвечайте на вопрос, пожалуйста, - сказал молодцеватый.
- Правильно.
- Что правильно?
- Что я - Горелов Иван Сергеевич. - Иван выпрямился. - Или вас что-то другое интересует? Еще я увлекаюсь коллекционированием открыток с видами на Петропавловскую крепость.
- Не надо умничать, - заметил молодцеватый. - Это в ваших же интересах… Следующий вопрос: на какой станции вы родились?
Иван хмыкнул.
- Я родился до Катастрофы вообще-то. Чем вы хотите загнать меня в угол? Станционным штампом? Это было бы забавно.
- У вас штамп Площади Восстания, верно?
- И что? Я там оказался после Катастрофы, - соврал Иван. Впрочем, это написано в его фальшивом паспорте, а значит для Горелова Ивана Сергеевича это не совсем ложь. - Это преступление?
- Нет, - сказал молодцеватый. Неожиданно сложил папку, поднялся. - Это совпадение.
Совпадение? Иван не понимал. Допрашивающий вел какую-то странную игру. Странную и тревожную. Затылок опять раскалывался. Или опять чертова интуиция или травма. Лучше бы травма, подумал Иван. Достали меня уже эти плохие предчувствия…
Молодцеватый пошел к двери. Вдруг на пороге остановился, словно что-то вспомнил. Повернул голову.
- Вашего отца как зовут? - спросил как бы между прочим.
- Сергей. - Врешь, на такой ерунде меня не поймаешь.
- Вы его помните?
Интересный вопрос.
- Нет, - сказал Иван. Не надо увеличивать ложь больше необходимого. - Очень смутно. Он нас с матерью отослал, понимаете?
- Понимаю, - сказал молодцеватый. - Спасибо за откровенность, Иван Сергеевич. Вас отведут на отдых.
Это теперь так камера называется? Впрочем, грех жаловаться. После станции Слепых (Просвет - какая ирония) ему любая камера, где есть освещение, в радость.
- Ну, как? - поднялся Кузнецов. - Что спрашивали?
Иван отмахнулся, сел на койку, прислонился спиной к стене. Надо подремать, пока есть возможность. Прошло время… час, может быть. Иван думал, что на допрос позовут еще кого-нибудь из них, но там, похоже, решили ограничиться только им.
- Я выразитель чаяний народа, - заявил Уберфюрер, развалившись на узкой койке.
Закинув руки за лобастую, исполосованную, побитую голову, начинавшую неровно обрастать - словно трава вокруг наезженной колеи - волосами вокруг шрамов, он смотрел в потолок мертвенно голубыми глазами, светлыми и яркими, как диодные фонари. И рассуждал вслух.
Иван слушал.
Роль слушателя была хоть и не повой, но еще не надоевшей. Вообще, умение слушать - одно из самых важных качеств вожака стаи. Или командира диггерской команды. Правда, уже бывшего.
…Вспышка: оскалившийся Гладыш с кровавой накипью на губах, Сазо-нов, матовый блеск кольта-питона. Выстрел.
Бывшего командира бывшей команды.
Иван мотнул головой. К черту. К монтерам все.
- Чего ты выразитель? - переспросил Мандела с сарказмом. - Нет-нст, ты продолжай говорить, я записываю.
- Записывай, - Убер прищурил левый глаз и начал диктовать в потолок. - Выразитель народных желаний. Можно сказать, их материализация.
- Я хренею, - вставил Кузнецов. Посмотрел по сторонам, гордый - вот как я могу. Салага.
Иван усмехнулся.
- Я тоже хренею, - согласился он. Впрочем, Миша прав, пожалуй. Такой материализации народных желаний, как красный скинхед с плохо выбритой и изуродованной шрамами головой, врагу не пожелаешь.
- Но-но! - возмутился Убер. - Слушайте, дети мои, и учитесь. Брат, пиши. Русский народ, пункт «а» - не любит инородцев. Пункт «б» - потому что боится их. Но дело в том, что пункт «б» неверен. Русский народ боится не инородцев, а себя. Вернее, он опасается, что после стольких лет, когда его гнули то в одну, то в другую сторону, ломали кости, отбивали почки, ставили на колени и учили жрать по звонку колокольчика, после стольких лет издевательств он разучился давать сдачи. Именно поэтому инородцы ему так страшны. Что, если они посягают на него, не уважают? Вдруг они примут доброту русского народа за слабость, а гостеприимство за потакание хамству - и сядут русскому народу на шею?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116
- Как оно? - спросил его Иван.
- Здорово. Просто слов нет, - Уберфюрер передернул плечами. - Там нас ослепить собирались, а здесь что - кастрировать?
Приятная перспектива, однако.
- Лучше уж ослепить, - пробормотал Иван.
- Понимаю тебя, брат.
Время шло. Зачем их, черт возьми, взяли? Иван начал ходить из угла в угол камеры.
- Половая неопределенность, - сказал Уберфюрер вслух. - Ненавижу!
- Я тоже, - поддакнул вдруг Мандела.
Тяжелый взгляд голубых глаз скинхеда медленно, словно входящий в плоть нож, пронзил негра. Уберфюрер повернул голову чуть в сторону, словно расширяя рану, чтобы пошла кровь… и выдернул взгляд. Закрыл глаза. Мандела пошатнулся.
- Правильно говоришь, - сказал Уберфюрер, сидя с закрытыми глазами.
- А выгляжу неправильно? - спросил Мандела с вызовом. - Ну, извини.
Убер поднял веки.
- Видишь, тебе даже не надо ничего объяснять, - сказал он. - Умничка!
- Иди ты знаешь куда, - сказал Мандела почти беззлобно. Иван встал между ними.
- А ну хватит! Задолбали уже. Мы сейчас в одинаковом положении находимся. И выбираться нам придется вместе - хотите вы того или нет. Устроили тут детский сад, блин. А те, за стеной, слушают и радуются.
- Ну, понесло в демагогию, - поморщился Убер. Но выступать на время перестал. - Ты бы лучше его спросил, что он на Просвете забыл?
Иван посмотрел на негра. А ведь действительно…
- Да так, - уклончиво сказал Мандела. - Дела.
Иван внимательно оглядел посланца Техноложки и мысленно поставил галочку: выспросить того попозже. Что-то за этим крылось… интересное.
* * *
Через час Ивана забрали на допрос. Два высоченных кастрата - бедра у них были по-женски широкие, походка соответствующая - привели его в крошечную комнатку под платформой. Под потолком горела энергосберегающая лампочка; холодный белый свет ложился на лицо сидящего за столом - тоже кастрат, решил Иван, но такой… молодцеватый.
- Садитесь.
Иван сел. Стул под ним скрипнул.
- Это ваш паспорт? - спросил молодцеватый. Показал Ивану развернутый документ. Фотография там была сделана, еще когда обладателю паспорта было лет семь-восемь. Плохого качества, затемненная.
По этой фотографии с тем же успехом можно было опознать и Убера и даже Манделу.
- Мой, - сказал Иван.
- Горелов Иван Сергеевич, правильно? - Молодцеватый смотрел с равнодушным, профессиональным интересом. Чем-то он напомнил Ивану Орлова - начальника СБ Адмиралтейской. Та еще сволочь.
Кулаки сжались.
Что мне ты, подумал Иван. Я с Мемовым глаза в глаза общался. Иван расслабился и откинулся на стуле.
- Отвечайте на вопрос, пожалуйста, - сказал молодцеватый.
- Правильно.
- Что правильно?
- Что я - Горелов Иван Сергеевич. - Иван выпрямился. - Или вас что-то другое интересует? Еще я увлекаюсь коллекционированием открыток с видами на Петропавловскую крепость.
- Не надо умничать, - заметил молодцеватый. - Это в ваших же интересах… Следующий вопрос: на какой станции вы родились?
Иван хмыкнул.
- Я родился до Катастрофы вообще-то. Чем вы хотите загнать меня в угол? Станционным штампом? Это было бы забавно.
- У вас штамп Площади Восстания, верно?
- И что? Я там оказался после Катастрофы, - соврал Иван. Впрочем, это написано в его фальшивом паспорте, а значит для Горелова Ивана Сергеевича это не совсем ложь. - Это преступление?
- Нет, - сказал молодцеватый. Неожиданно сложил папку, поднялся. - Это совпадение.
Совпадение? Иван не понимал. Допрашивающий вел какую-то странную игру. Странную и тревожную. Затылок опять раскалывался. Или опять чертова интуиция или травма. Лучше бы травма, подумал Иван. Достали меня уже эти плохие предчувствия…
Молодцеватый пошел к двери. Вдруг на пороге остановился, словно что-то вспомнил. Повернул голову.
- Вашего отца как зовут? - спросил как бы между прочим.
- Сергей. - Врешь, на такой ерунде меня не поймаешь.
- Вы его помните?
Интересный вопрос.
- Нет, - сказал Иван. Не надо увеличивать ложь больше необходимого. - Очень смутно. Он нас с матерью отослал, понимаете?
- Понимаю, - сказал молодцеватый. - Спасибо за откровенность, Иван Сергеевич. Вас отведут на отдых.
Это теперь так камера называется? Впрочем, грех жаловаться. После станции Слепых (Просвет - какая ирония) ему любая камера, где есть освещение, в радость.
- Ну, как? - поднялся Кузнецов. - Что спрашивали?
Иван отмахнулся, сел на койку, прислонился спиной к стене. Надо подремать, пока есть возможность. Прошло время… час, может быть. Иван думал, что на допрос позовут еще кого-нибудь из них, но там, похоже, решили ограничиться только им.
- Я выразитель чаяний народа, - заявил Уберфюрер, развалившись на узкой койке.
Закинув руки за лобастую, исполосованную, побитую голову, начинавшую неровно обрастать - словно трава вокруг наезженной колеи - волосами вокруг шрамов, он смотрел в потолок мертвенно голубыми глазами, светлыми и яркими, как диодные фонари. И рассуждал вслух.
Иван слушал.
Роль слушателя была хоть и не повой, но еще не надоевшей. Вообще, умение слушать - одно из самых важных качеств вожака стаи. Или командира диггерской команды. Правда, уже бывшего.
…Вспышка: оскалившийся Гладыш с кровавой накипью на губах, Сазо-нов, матовый блеск кольта-питона. Выстрел.
Бывшего командира бывшей команды.
Иван мотнул головой. К черту. К монтерам все.
- Чего ты выразитель? - переспросил Мандела с сарказмом. - Нет-нст, ты продолжай говорить, я записываю.
- Записывай, - Убер прищурил левый глаз и начал диктовать в потолок. - Выразитель народных желаний. Можно сказать, их материализация.
- Я хренею, - вставил Кузнецов. Посмотрел по сторонам, гордый - вот как я могу. Салага.
Иван усмехнулся.
- Я тоже хренею, - согласился он. Впрочем, Миша прав, пожалуй. Такой материализации народных желаний, как красный скинхед с плохо выбритой и изуродованной шрамами головой, врагу не пожелаешь.
- Но-но! - возмутился Убер. - Слушайте, дети мои, и учитесь. Брат, пиши. Русский народ, пункт «а» - не любит инородцев. Пункт «б» - потому что боится их. Но дело в том, что пункт «б» неверен. Русский народ боится не инородцев, а себя. Вернее, он опасается, что после стольких лет, когда его гнули то в одну, то в другую сторону, ломали кости, отбивали почки, ставили на колени и учили жрать по звонку колокольчика, после стольких лет издевательств он разучился давать сдачи. Именно поэтому инородцы ему так страшны. Что, если они посягают на него, не уважают? Вдруг они примут доброту русского народа за слабость, а гостеприимство за потакание хамству - и сядут русскому народу на шею?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116