И если вы все-таки сможете перепрыгнуть через эту пропасть и представить себе все множество взаимосвязей между миллионами разнообразных специализированных клеток, а также процессы и органы, необходимые для существования даже такого мелкого существа, как белая мышь, то сумеете ли вы представить себе человека? Сможете ли вы понять, что такое разум, не обладая собственным разумом?
И если вы, одноклеточная амеба, сумеете как-то, самым невероятным способом, представить себе существование более развитых созданий, чем вы сами, то сможете ли сделать еще более невероятный скачок к пониманию взаимоотношений между этими существами? Представляя себе отдельное существо, можно ли представить семью? Племя? Акционерное общество? Город? Можно ли вообразить государство с общими целями? И наконец, сможете ли вы сделать самый большой скачок и понять процессы, происходящие в мире? Сможете ли?
Может ли амеба понять человека?
Может ли человек понять природу Хторра?
Амеба, по крайней мере, имеет хорошее оправдание - она вообще не может понимать. Беда же человека в том, что он не в состоянии понимать за определенными пределами.
Иногда, во сне, меня посещали видения - как что-то большое и безмолвное двигается в ночи, громадная фигура, больше рыбы-энтерпрайз, поднимается из глубин сна. Я ощущал ее, как стену, как гору, как прилив сущего, она поднимала меня на своем гребне.
Иногда, во сне, я слышал ее призыв - одинокий звук, глубокий и страшный, приглушенный вопль отчаяния Он звучал жалобно, словно огромный гонг резонировал на дне бездны подсознательного. Его печаль была всепроникающей, от нее нельзя было скрыться.
Я пытался обернуться и посмотреть, что там позади Ощущение было такое, что там скрывается лицо, или голос, или человек, которого я знаю, но, сколько я ни оглядывался, это пряталось за пологом сна.
Иногда ощущение становилось сексуальным - горя-чее, скользкое, влажное объятие, окутывающее меня целиком, словно все мое тело глубоко погружалось в матку чего-то родного.
Иногда я слышал, как меня окликали по имени откуда-то издалека. А иногда я знал - внезапно как будто расправлялся миллионократно, и в мозгу фейерверком взрывалось понимание. В это наикратчайшее, раскаленное добела мгновение я не только понимал огромность мысли, охватившей меня. Я становился существом, способным творить и владеть грандиозным. Я тянулся к нему, но, прежде чем пальцы смыкались вокруг него, я просыпался, весь в поту и дрожащий - и это нервирующее своей незавершенностью ощущение продолжало мучить меня сутки и недели; мой сон нарушался, а тело болело от желания, удовлетворить которое не было никакой возможности.
Иногда ощущение было такое, словно меня окутывал влажный туман моего собственного разума, по-прежнему отравленного похмельным восторгом от пережитых ярких галлюцинаций. Или, возможно, мозг просто покрывался испариной, и это была более мягкая форма галлюциногенной лихорадки.
Иногда я ощущал себя червем. Как червь видел, слышал и чувствовал всем своим телом - все сразу. От этого я подергивался. Чесались те места, которых я не мог почесать. Возникал голод на те вещи, которых я не мог попробовать, которых не знал. Безнадежно отчаявшийся, как подросток, мечтающий познать тайну совокупления, я испытывал чувство, намного более глубокое, намного превосходящее это простейшее стремление, о котором человек по-прежнему ничего толком не знает.
Иногда я сидел в одиночестве и нянчил в себе это потрясающее влечение, нащупывая более совершенные отношения, чем грезились раньше. А иногда я был уверен, что сошел с ума, и сумасшествие пожрало меня, а то, что осталось, бредет вниз по глухому коридору навязчивой идеи.
Иногда я чувствовал себя распоротым.
Мне хотелось рассказать кому-нибудь, что именно я чувствую, но еще сильнее я ощущал необходимость держать язык за зубами. Предполагалось, что мне доверено открытие. Но если то, что я открыл, было настолько пугающим, что ставило под сомнение мою способность выполнить свое предназначение, то я не осмеливался сообщить об этом. Я не мог позволить им остановить меня. Только не сейчас.
Итак, я хранил молчание и странные сны про себя. И гадал, что же такое безуспешно пыталось поведать мое подсознание.
Так являются эти бездумные слизни детенышами червей или нет? У меня никак не складывалась цельная картина. Я не мог найти логику. Меня глодала мысль, что здесь кроется что-то страшно важное. Я не находил себе места, уверенный, что должен это видеть, но никак не могу. На руках была половина головоломки - и ничего, чтобы приставить к ней. Как я ни вглядывался, ничего разглядеть не удавалось.
Мне показалось, что Зигель что-то говорит.
- А? Что? Прости.
- Я спросил, о чем вы задумались?
- О, э… так, о ерунде. - Я быстро нашелся: - Просто я думал, что мы, по всей видимости, близки к тому, чтобы отхватить за эту штуку одну из умопомрачительных премий.
- Разве это ерунда? - удивился Зигель. Я ухватился за тему: - На что ты собираешься потратить свою долю?
- Придумаю что-нибудь. Например, куплю чашку кофе и буду просто сидеть и целый день его нюхать.
- Кофе? - спросила Уиллиг. - А что такое кофе?
- Это похоже на коричневую бурду, только пе так противно.
- Я помню кофе. - Но я тут же пожалел об этом. Слишком отчетливо вспомнился горячий ароматный запах. - О господи! Я могу убить за чашку настоящего кофе. Даже растворимого.
- Я тоже, - согласился Зигель.
Рейли пробормотал сверху нечто малоинтеллигентное, но это тоже звучало как согласие.
- Интересно, на какую низость вы способны ради чашки кофе? - поинтересовалась Уиллиг.
- Мы фантазируем, или у вас есть кто-то на примете?
- Данненфелзер.
- Шутите!
- Он заправляет личным буфетом генерала Уэйн-райта.
- Предложите мне свежую клубнику и копченого лосося из Новой Шотландии, и я подумаю, не согласиться ли… - начал я, но, содрогнувшись, оборвал себя. - Нет, забудьте, что я сказал. Если я когда-нибудь дойду до такого отчаяния, то приказываю вогнать мне пулю в мозги, ибо пользы человечеству уже не принесу.
- Соблаговолите оформить это письменно.
- Не надо так спешить.
- Эй, это правда, насчет Данненфелзера? Отчего таким отбросам всегда достается самый большой кусок пирога?
- Потому что хорошие люди слишком уважают себя, чтобы обманывать товарищей, - пояснил я.
- Ах да, я и забыл. Спасибо за напоминание.
- Всегда к твоим услугам.
- Капитан! - Да?
- Я насчет гнезда - это действительно важно?
- Думаю, что да. Думаю, это - то, как они попали сюда.
Согласно документам, первая волна эпидемий унесла по меньшей мере три миллиарда человеческих жизней. Точную цифру мы никогда не узнаем.
Также следует отметить, что вторичные и третичные волны заболеваний в совокупности с множеством эффектов, сопутствующих массовой смертности, вызовут еще два миллиарда смертей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174
И если вы, одноклеточная амеба, сумеете как-то, самым невероятным способом, представить себе существование более развитых созданий, чем вы сами, то сможете ли сделать еще более невероятный скачок к пониманию взаимоотношений между этими существами? Представляя себе отдельное существо, можно ли представить семью? Племя? Акционерное общество? Город? Можно ли вообразить государство с общими целями? И наконец, сможете ли вы сделать самый большой скачок и понять процессы, происходящие в мире? Сможете ли?
Может ли амеба понять человека?
Может ли человек понять природу Хторра?
Амеба, по крайней мере, имеет хорошее оправдание - она вообще не может понимать. Беда же человека в том, что он не в состоянии понимать за определенными пределами.
Иногда, во сне, меня посещали видения - как что-то большое и безмолвное двигается в ночи, громадная фигура, больше рыбы-энтерпрайз, поднимается из глубин сна. Я ощущал ее, как стену, как гору, как прилив сущего, она поднимала меня на своем гребне.
Иногда, во сне, я слышал ее призыв - одинокий звук, глубокий и страшный, приглушенный вопль отчаяния Он звучал жалобно, словно огромный гонг резонировал на дне бездны подсознательного. Его печаль была всепроникающей, от нее нельзя было скрыться.
Я пытался обернуться и посмотреть, что там позади Ощущение было такое, что там скрывается лицо, или голос, или человек, которого я знаю, но, сколько я ни оглядывался, это пряталось за пологом сна.
Иногда ощущение становилось сексуальным - горя-чее, скользкое, влажное объятие, окутывающее меня целиком, словно все мое тело глубоко погружалось в матку чего-то родного.
Иногда я слышал, как меня окликали по имени откуда-то издалека. А иногда я знал - внезапно как будто расправлялся миллионократно, и в мозгу фейерверком взрывалось понимание. В это наикратчайшее, раскаленное добела мгновение я не только понимал огромность мысли, охватившей меня. Я становился существом, способным творить и владеть грандиозным. Я тянулся к нему, но, прежде чем пальцы смыкались вокруг него, я просыпался, весь в поту и дрожащий - и это нервирующее своей незавершенностью ощущение продолжало мучить меня сутки и недели; мой сон нарушался, а тело болело от желания, удовлетворить которое не было никакой возможности.
Иногда ощущение было такое, словно меня окутывал влажный туман моего собственного разума, по-прежнему отравленного похмельным восторгом от пережитых ярких галлюцинаций. Или, возможно, мозг просто покрывался испариной, и это была более мягкая форма галлюциногенной лихорадки.
Иногда я ощущал себя червем. Как червь видел, слышал и чувствовал всем своим телом - все сразу. От этого я подергивался. Чесались те места, которых я не мог почесать. Возникал голод на те вещи, которых я не мог попробовать, которых не знал. Безнадежно отчаявшийся, как подросток, мечтающий познать тайну совокупления, я испытывал чувство, намного более глубокое, намного превосходящее это простейшее стремление, о котором человек по-прежнему ничего толком не знает.
Иногда я сидел в одиночестве и нянчил в себе это потрясающее влечение, нащупывая более совершенные отношения, чем грезились раньше. А иногда я был уверен, что сошел с ума, и сумасшествие пожрало меня, а то, что осталось, бредет вниз по глухому коридору навязчивой идеи.
Иногда я чувствовал себя распоротым.
Мне хотелось рассказать кому-нибудь, что именно я чувствую, но еще сильнее я ощущал необходимость держать язык за зубами. Предполагалось, что мне доверено открытие. Но если то, что я открыл, было настолько пугающим, что ставило под сомнение мою способность выполнить свое предназначение, то я не осмеливался сообщить об этом. Я не мог позволить им остановить меня. Только не сейчас.
Итак, я хранил молчание и странные сны про себя. И гадал, что же такое безуспешно пыталось поведать мое подсознание.
Так являются эти бездумные слизни детенышами червей или нет? У меня никак не складывалась цельная картина. Я не мог найти логику. Меня глодала мысль, что здесь кроется что-то страшно важное. Я не находил себе места, уверенный, что должен это видеть, но никак не могу. На руках была половина головоломки - и ничего, чтобы приставить к ней. Как я ни вглядывался, ничего разглядеть не удавалось.
Мне показалось, что Зигель что-то говорит.
- А? Что? Прости.
- Я спросил, о чем вы задумались?
- О, э… так, о ерунде. - Я быстро нашелся: - Просто я думал, что мы, по всей видимости, близки к тому, чтобы отхватить за эту штуку одну из умопомрачительных премий.
- Разве это ерунда? - удивился Зигель. Я ухватился за тему: - На что ты собираешься потратить свою долю?
- Придумаю что-нибудь. Например, куплю чашку кофе и буду просто сидеть и целый день его нюхать.
- Кофе? - спросила Уиллиг. - А что такое кофе?
- Это похоже на коричневую бурду, только пе так противно.
- Я помню кофе. - Но я тут же пожалел об этом. Слишком отчетливо вспомнился горячий ароматный запах. - О господи! Я могу убить за чашку настоящего кофе. Даже растворимого.
- Я тоже, - согласился Зигель.
Рейли пробормотал сверху нечто малоинтеллигентное, но это тоже звучало как согласие.
- Интересно, на какую низость вы способны ради чашки кофе? - поинтересовалась Уиллиг.
- Мы фантазируем, или у вас есть кто-то на примете?
- Данненфелзер.
- Шутите!
- Он заправляет личным буфетом генерала Уэйн-райта.
- Предложите мне свежую клубнику и копченого лосося из Новой Шотландии, и я подумаю, не согласиться ли… - начал я, но, содрогнувшись, оборвал себя. - Нет, забудьте, что я сказал. Если я когда-нибудь дойду до такого отчаяния, то приказываю вогнать мне пулю в мозги, ибо пользы человечеству уже не принесу.
- Соблаговолите оформить это письменно.
- Не надо так спешить.
- Эй, это правда, насчет Данненфелзера? Отчего таким отбросам всегда достается самый большой кусок пирога?
- Потому что хорошие люди слишком уважают себя, чтобы обманывать товарищей, - пояснил я.
- Ах да, я и забыл. Спасибо за напоминание.
- Всегда к твоим услугам.
- Капитан! - Да?
- Я насчет гнезда - это действительно важно?
- Думаю, что да. Думаю, это - то, как они попали сюда.
Согласно документам, первая волна эпидемий унесла по меньшей мере три миллиарда человеческих жизней. Точную цифру мы никогда не узнаем.
Также следует отметить, что вторичные и третичные волны заболеваний в совокупности с множеством эффектов, сопутствующих массовой смертности, вызовут еще два миллиарда смертей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174