Сначала я почувствовал себя глупо и смутился, но манекен начал говорить. Он лишь отдаленно напоминал живого человека: артикуляция не совпадала с тем, что он произносил грубым голосом. Но потом он начал говорить ужасные вещи, произносить ужасные слова. Он говорил сразу и мужским и женским голосом, этот глас сразу всех людей в мире произносил самые непереносимые слова, которые когда-либо я слышал: «Ты недостаточно хорош. Ты маленького роста. Ты недостаточно сильный. Ты некрасивый. В тебе нет талантов. Ты недостаточно умен». И тогда я поднял дубинку и стал бить, лупить, охаживать его. Я нападал, словно рехнувшийся, настолько осатанев от ярости, что даже не осознавал, чем занимаюсь. Мой мозг находился где-то в другом месте, а все, что осталось, было чисто физической вспышкой единственного чувства, которое я испытывал, - желания убить. И я лупил по манекену, пока он, всхлипывая, не повалился на пол, и я тоже опустился на пол, всхлипывающий, обессиленный, выжатый, беспомощно ползающий. Следующее, что я запомнил, - как мне помогли подняться на ноги и мягко подтолкнули к другому этапу упражнения, бесцельному хождению по кругу, как в стаде. Всех, кто прекращал буйствовать, безумствовать, изгонять нечистую силу - называйте это как хотите, - отправляли ходить по кругу и избавляться от этого, оставляли каждого наедине с собой парить в розовом бездумном блаженстве, отсутствующе бродить, подобно сумасшедшим в бедламе. Кружить до тех пор, пока мы опять не обретали свое вербальное "я" в той степени, чтобы беспомощно улыбнуться сквозь еще текущие по щекам слезы и потом, каким-то образом, снова прийти в себя, но уже ощущать себя по-другому: изменившимся, трансформированным.
Позже, гораздо позже, когда эта часть процесса закончилась и мы почувствовали себя очистившимися, цельными и приятно новыми и пустыми, я спросил Формана: «Что теперь будет?» - Что будет теперь? - переспросил он. - Теперь вы начнете накапливать новые проблемы. Только на этот раз, поскольку вы стали больше, то и проблемы будут больше, а справившись с ними, вы подготовите себя к новому набору проблем, еще более сложных.
- И так без конца? - подавленно ужаснулся я.
- Нет, почему же, конец будет, - сказал он.
- О, это хорошо - и когда же я его достигну?
- Когда умрешь, - сообщил Форман.
И все рассмеялись. Даже я. Шутка предназначалась не только мне - всем сразу Но он был прав. Это никогда не кончается, а просто продолжается, продолжается и продолжается. И это огорчало и злило больше всего - не важно, сколько конов ты выиграешь, все равно жизненная игра заканчивалась, когда тушили свет. Его выражение, не мое.
Однако я помнил, как легко было потом, когда упражнение закончилось и я избавился от всего груза. Я помнил, как приятно чувствовать пустоту внутри, себя. Гадал: состояние ли это просветленности или просто усталость? Хотя какая разница. Я находился в другом месте, и там мне не было больно.
Так однажды ночью… мы поругались, Лиз и я. Началось с дурацкого спора - мы шутили, куда денем все деньги, которые собирались выиграть в лотерею, но потом, непонятно как, разговор перешел в: «Это похоже на тебя…», а затем к: «Ты же знаешь, что твои поступки сводят меня с ума…» Вскоре мы уже бранились, упрекая друг друга в страшных вещах, и нам не было важно, кто прав, а кто виноват - мы оба были не правы и весь спор был настолько глупым, настолько мелким, что впору бы устыдиться. Только ни один не хотел признать это первым. Она кинулась в спальню и начала рвать простыни в клочья, а я заперся в ванной и стоял под душем прямо в одежде и матерился. Через некоторое время я сорвал одежду и швырнул ее в закрытую дверь, она громко шлепнула и влажно сползла на пол. Я лег в ванну и на полную мощность включил самую горячую воду. Но уже красный как рак, разваренный и распаренный, по-прежнему продолжал злиться. А потом вдруг вспомнил о всесилии процесса избавления, переживания, изгнания - называйте как хотите, - и недолго думая начал буйствовать прямо в ванне. Я колотил по воде и орал. Я гнал волну бешенства из живота, выдавливал ее из горла, напрягал тело изо всех сил. Меня поразило, каким узким каналом оно оказалось и как долго пришлось выпускать ярость через столь крошечное отверстие в окружающий мир. Я лягался и шлепал руками, разбрызгивая воду, старался производить как можно больше шума, помогая себе шипением пены и плеском бегущего из кранов кипятка. Воды на стенах и на полу было больше, чем в ванной, когда Лиз наконец сломала задвижку на двери и ворвалась ко мне, встревоженная, испуганная, плачущая. Она подумала, что у меня начался припадок - в известном смысле так оно и было, но только я вызвал его сам. К тому моменту, когда она сломала дверь, он уже закончился, и я, выдохшийся, повалился ей на руки, даже не в силах объяснить, чем занимался. Я обхватил ее, а она обняла меня, вся промокнув, и дело кончилось тем, что Лиз залезла в ванну, и я извинялся, что напугал ее, а она стащила с себя одежду, и мы заново наполнили ванну, и я объяснил, что специально довел себя до приступа ярости, а потом заверил Лиз, что злился вовсе не на нее, а на самого себя за тупость, слепоту и упрямство, и начал просить у нее прощения, а она начала извиняться передо мной, а потом мы оба рассмеялись над тем, как глупо себя вели, и посмотрели друг на друга и… Одно вызывало другое - мы прижались друг к другу щеками, обнялись, а затем остальные части наших тел тоже слились самым естественным образом, и наконец слились наши души - и мы стали снова теми, кем нам полагалось быть с самого начала. Я чуть не утонул в ванне. И это было бы хорошо. Я заслуживал счастливую смерть.
Вспомнив, что больше всего на свете люблю мириться с Лиз Тирелли, я улыбнулся.
Но тем вечером я узнал еще кое-что. Я понял, что могу справиться с печалью, или злостью, или страхом, или любой другой болью, которая может мне встретиться. Я мог справиться с ней самостоятельно, один, без всякой помощи, если понадобится - уединившись в собственной ванной. Единственное, что требовалось, - это тряпка и ведро.
Я всерьез не задумывался над багажом, накопленным мною за последние несколько дней. Еще не задумывался. Просто тащил его за собой, сделав мысленную заметку позвать первого попавшегося коридорного. Только никто не появлялся. Я знал, что сделаю первым делом, когда вернусь домой. Либо залезу в ванну, либо…
Это мысль. Можно спуститься в гимнастический зал. Там есть борцовские куклы. Одну можно представить себе генералом, а другую его коротышкой- лизоблюдом. А после… Не знаю, что сделаю после, но, по крайней мере, условия справиться с собой там лучше, чем где-либо. У меня имелась довольно неплохая версия, кем была Голубая Фея или, по крайней мере, кто ее послал. Где-то по пути должны были вмешаться люди дяди Аиры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174