Докурил, растоптал окурок, еще постоял, словно кого дожидался.
«Ага, не приехал, должно быть, Кувалда-то ваш», – подумал почему-то Костя, словно еще сомневался, приедет или нет.
Наконец Грачев медленно пошел к крыльцу. На крыльце опять обернулся, помедлил: не стучат ли в ночной тишине дрожки? И звякнул несколько раз щеколдой о пробой. В доме послышался глухой шум, хлопнула где-то внутренняя дверь. Затем в сенцах раздался заспанный женский голос:
– Кто?
– Я это… Открой, – проговорил Грачев.
Загремел деревянный засов, скрипнули плохо смазанные дверные петли. И в это время мелькнула из-за угла тень, взметнулась чья-то рука, раздался тяжелый стон, потом пронзительный женский вскрик.
– Живо!! – неестественно громко, как показалось самому Косте, закричал он Тарасу, вскочил, метнулся к крыльцу и запнулся о мягкое, распластанное в сенцах тело человека в рубахе.
– А-а-а!.. – в смертельном испуге все еще кричала женщина где-то в глубине сенок.
Потом этот крик резко оборвался, об пол стукнулось что-то тяжелое, мягкое, и тотчас послышался в глубине дома детский плач. На него, Костю, налетел в темноте Гаврила, обдал горячим дыханием:
– Пискучая, тварь, оказалась… В избу, моментом! Одному ребятенку рот заткнуть тряпкой, чтоб не визжал, – и с собой. Остальным тоже заткнуть… навечно. Тихо только! Их пятеро там, детей, должно быть. Не просчитайтесь.
И Гаврила бросился к оглушенному человеку, лежавшему на полу, начал, как и председателю коммуны, связывать ему руки за спиной.
… Через несколько минут Тарас выволок из избы девочку лет пятнадцати…
– Все, что ли, там? – спросил Казаков. – Не оставили кого?
– Сичас проверим, – и Тарас опять нырнул в сенцы. «Проверял» он долго, минут десять. За это время Гаврила стащил тело перевязанного человека с крыльца, перекинул через плетень и прохрипел:
– Где он там запропастился?! Звягин!
– Здесь, здесь я… – Тарас выволакивал из темных сенок еще чего-то.
– Это что? – хлестнул его Гаврила. – Брось немедля! Тебе девчушку нести. Бери на загорбок. А это брось.
– Барахлишко-то?! Да ты чего? – обиделся Звягин, обеими руками обнимая свой распузатившийся мешок.
– Ну… имей в виду: выдохнешься – приколю.
– Я не выдохнусь. Я уж как-нибудь.
– Прикройте двери. Пошли!
На обратном пути речку переходили не разуваясь. Гаврила и он, Костя, по очереди несли связанного Грачева. Тот, кажется, не пришел еще в сознание. Тарас пыхтел сзади все сильнее и сильнее, однако не жаловался, не стонал. Девочку он перекинул через плечо, мешок волок по земле.
С поляны, где их встретил Микита, тронулись, даже не передохнув. И председатель коммуны, и сельсоветчик давно очнулись и стонали.
Ехали по тайге весь день и всю следующую ночь. Только когда окончательно выбились из сил лошади, остановились.
Изо рта пленных вытащили тряпки. Председатель коммуны, усатый, лет пятидесяти украинец, едва глотнул воздуха, сказал тихо:
– А-а, Гаврила! Успел-таки рудники в тот раз подорвать! Чуял я, шо ты живой пока. Не всех еще подавили вас, оказывается, як гнид поганых.
– Ничего, Григорий, раздавим, – ответил ему щупленький Степан Грачев.
– Вы-то уж отдавили свое, – зевнул равнодушно Гаврила.
– Что ж, выходит, отдавили, – проговорил Грачев, – Да ведь, кроме нас, еще люди есть. Мы погибнем – от народа не убудет.
Голос сельсоветчика ни разу не дрогнул. Говорил он так же тихо, как председатель, но каждое слово отчетливо печаталось в лесной тишине.
И больше они не произнесли за всю дорогу ни единого слова, как сговорились. Девчушка тоже молчала. На привалах подползала к отцу, прижималась к его телу и оттуда обжигала всех пронзительно синими глазами.
… Встретил их на той же поляне, откуда они отправлялись в путь, сам Демид.
– Приехали? Добро. Не с пустыми руками – еще добрее, – проговорил Демид вместо приветствия. И кивнул на связанных людей: – Гаврила, отведи их. – И обернулся к нему, Косте, обнял крепко обеими руками. – Ну, здравствуй. Рад я, рад, что вернулся жив-здоров…
– Здравствуй… Как вы тут? Как Серафима?
А Серафима уже бежала между деревьями, путаясь в длинной юбке, бежала и кричала:
– Костя! Костенька, родимый мой! Вернулся, вернулся!
Со всего разбега бросилась ему на шею, повисла, и он почувствовал, как она заболтала от радости ногами, словно девчонка…
– … Мама! Матушка моя!! Сил больше нет! Ведь целый день сено метала, спина так и разламывается. Пожалейте! – услышал Устин плачущий голос дочери и вздрогнул.
В комнате было темным-темно. В черно-синем квадрате окна тлела горстка желтоватых, как кисть недозрелой калины, звезд.
– А я говорю – молись, молись, дура, раз не хочешь на лавку ложиться, – донесся сквозь закрытую дверь шипучий голос Пистимеи. – Бога скоро разгневать, да нелегко замолить. Замаливай, ослушница, отступ свой!
– Да какой отступ?! Я сроду слова не давала…
– Ах ты… поганка болотная! Не давала? Не давала?!
Послышались негромкие удары, тяжелое дыхание. Устин понял, что жена бьет дочь, поспешно вскочил с кровати, рванул дверь в соседнюю комнату…
Варвара лежала согнувшись на полу, прикрывала лицо обеими руками. А Пистимея бегала вокруг и, чуть приподняв юбку, пинала дочь в бока, в плечи, в голову.
Устин хотел закричать что есть силы: «Эт-то еще что такое? Отойди, старая ведьма!!» Он уже открыл рот и набрал полную грудь воздуха. Но…
Ему показалось вдруг, что под потолком покачивается электрическая лампочка.
… Устин тяжело прислонился к дверному косяку. В его голове тоже закачалось что-то, как поплавок. «А что, пусть бьет, пусть… Не будет, кобыла толстопятая, шею колесом выгибать…»
А Варвара, увидев отца, приподнялась на коленях, протянула к нему обе руки:
– Батюшка! Батюшка!!
– Чего? – тупо спросил он.
– Я уж два часа на коленях стою…
– Ну?
– Уж ноги не держат. Уж в глазах желтые круги завспыхивали…
Устин помедлил, поморщился, будто мучительно соображая, что же ответить дочери. Он опустил разлохматившуюся голову на грудь, запустил пальцы в бороду и промолвил, медленно роняя слова:
– Ничего, ничего… Ты молись… – А сам подумал: «Теперь пропадет Варька – завалит ее старая карга на скамейку. Ну что ж… ну что ж…»
Медленно побрел от двери к кровати, так и не выпуская бороды из пальцев. Но на полпути встал столбом. Так… С Федькой – ладно, а Варьку кто убивает? Пистимея или он?! Она или…
– Пистимея!!
Пистимея тотчас неслышно высунулась наполовину из освещенного прямоугольника двери, точно ждала его возгласа за тем самым косяком, к которому он только что прислонялся.
– Господи, что ты? Чего надо?! – присвистывая от волнения сильнее обычного, спросила она.
Устин внимательно, казалось, с удовольствием, слушал ее голос. А когда она замолкла, сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205
«Ага, не приехал, должно быть, Кувалда-то ваш», – подумал почему-то Костя, словно еще сомневался, приедет или нет.
Наконец Грачев медленно пошел к крыльцу. На крыльце опять обернулся, помедлил: не стучат ли в ночной тишине дрожки? И звякнул несколько раз щеколдой о пробой. В доме послышался глухой шум, хлопнула где-то внутренняя дверь. Затем в сенцах раздался заспанный женский голос:
– Кто?
– Я это… Открой, – проговорил Грачев.
Загремел деревянный засов, скрипнули плохо смазанные дверные петли. И в это время мелькнула из-за угла тень, взметнулась чья-то рука, раздался тяжелый стон, потом пронзительный женский вскрик.
– Живо!! – неестественно громко, как показалось самому Косте, закричал он Тарасу, вскочил, метнулся к крыльцу и запнулся о мягкое, распластанное в сенцах тело человека в рубахе.
– А-а-а!.. – в смертельном испуге все еще кричала женщина где-то в глубине сенок.
Потом этот крик резко оборвался, об пол стукнулось что-то тяжелое, мягкое, и тотчас послышался в глубине дома детский плач. На него, Костю, налетел в темноте Гаврила, обдал горячим дыханием:
– Пискучая, тварь, оказалась… В избу, моментом! Одному ребятенку рот заткнуть тряпкой, чтоб не визжал, – и с собой. Остальным тоже заткнуть… навечно. Тихо только! Их пятеро там, детей, должно быть. Не просчитайтесь.
И Гаврила бросился к оглушенному человеку, лежавшему на полу, начал, как и председателю коммуны, связывать ему руки за спиной.
… Через несколько минут Тарас выволок из избы девочку лет пятнадцати…
– Все, что ли, там? – спросил Казаков. – Не оставили кого?
– Сичас проверим, – и Тарас опять нырнул в сенцы. «Проверял» он долго, минут десять. За это время Гаврила стащил тело перевязанного человека с крыльца, перекинул через плетень и прохрипел:
– Где он там запропастился?! Звягин!
– Здесь, здесь я… – Тарас выволакивал из темных сенок еще чего-то.
– Это что? – хлестнул его Гаврила. – Брось немедля! Тебе девчушку нести. Бери на загорбок. А это брось.
– Барахлишко-то?! Да ты чего? – обиделся Звягин, обеими руками обнимая свой распузатившийся мешок.
– Ну… имей в виду: выдохнешься – приколю.
– Я не выдохнусь. Я уж как-нибудь.
– Прикройте двери. Пошли!
На обратном пути речку переходили не разуваясь. Гаврила и он, Костя, по очереди несли связанного Грачева. Тот, кажется, не пришел еще в сознание. Тарас пыхтел сзади все сильнее и сильнее, однако не жаловался, не стонал. Девочку он перекинул через плечо, мешок волок по земле.
С поляны, где их встретил Микита, тронулись, даже не передохнув. И председатель коммуны, и сельсоветчик давно очнулись и стонали.
Ехали по тайге весь день и всю следующую ночь. Только когда окончательно выбились из сил лошади, остановились.
Изо рта пленных вытащили тряпки. Председатель коммуны, усатый, лет пятидесяти украинец, едва глотнул воздуха, сказал тихо:
– А-а, Гаврила! Успел-таки рудники в тот раз подорвать! Чуял я, шо ты живой пока. Не всех еще подавили вас, оказывается, як гнид поганых.
– Ничего, Григорий, раздавим, – ответил ему щупленький Степан Грачев.
– Вы-то уж отдавили свое, – зевнул равнодушно Гаврила.
– Что ж, выходит, отдавили, – проговорил Грачев, – Да ведь, кроме нас, еще люди есть. Мы погибнем – от народа не убудет.
Голос сельсоветчика ни разу не дрогнул. Говорил он так же тихо, как председатель, но каждое слово отчетливо печаталось в лесной тишине.
И больше они не произнесли за всю дорогу ни единого слова, как сговорились. Девчушка тоже молчала. На привалах подползала к отцу, прижималась к его телу и оттуда обжигала всех пронзительно синими глазами.
… Встретил их на той же поляне, откуда они отправлялись в путь, сам Демид.
– Приехали? Добро. Не с пустыми руками – еще добрее, – проговорил Демид вместо приветствия. И кивнул на связанных людей: – Гаврила, отведи их. – И обернулся к нему, Косте, обнял крепко обеими руками. – Ну, здравствуй. Рад я, рад, что вернулся жив-здоров…
– Здравствуй… Как вы тут? Как Серафима?
А Серафима уже бежала между деревьями, путаясь в длинной юбке, бежала и кричала:
– Костя! Костенька, родимый мой! Вернулся, вернулся!
Со всего разбега бросилась ему на шею, повисла, и он почувствовал, как она заболтала от радости ногами, словно девчонка…
– … Мама! Матушка моя!! Сил больше нет! Ведь целый день сено метала, спина так и разламывается. Пожалейте! – услышал Устин плачущий голос дочери и вздрогнул.
В комнате было темным-темно. В черно-синем квадрате окна тлела горстка желтоватых, как кисть недозрелой калины, звезд.
– А я говорю – молись, молись, дура, раз не хочешь на лавку ложиться, – донесся сквозь закрытую дверь шипучий голос Пистимеи. – Бога скоро разгневать, да нелегко замолить. Замаливай, ослушница, отступ свой!
– Да какой отступ?! Я сроду слова не давала…
– Ах ты… поганка болотная! Не давала? Не давала?!
Послышались негромкие удары, тяжелое дыхание. Устин понял, что жена бьет дочь, поспешно вскочил с кровати, рванул дверь в соседнюю комнату…
Варвара лежала согнувшись на полу, прикрывала лицо обеими руками. А Пистимея бегала вокруг и, чуть приподняв юбку, пинала дочь в бока, в плечи, в голову.
Устин хотел закричать что есть силы: «Эт-то еще что такое? Отойди, старая ведьма!!» Он уже открыл рот и набрал полную грудь воздуха. Но…
Ему показалось вдруг, что под потолком покачивается электрическая лампочка.
… Устин тяжело прислонился к дверному косяку. В его голове тоже закачалось что-то, как поплавок. «А что, пусть бьет, пусть… Не будет, кобыла толстопятая, шею колесом выгибать…»
А Варвара, увидев отца, приподнялась на коленях, протянула к нему обе руки:
– Батюшка! Батюшка!!
– Чего? – тупо спросил он.
– Я уж два часа на коленях стою…
– Ну?
– Уж ноги не держат. Уж в глазах желтые круги завспыхивали…
Устин помедлил, поморщился, будто мучительно соображая, что же ответить дочери. Он опустил разлохматившуюся голову на грудь, запустил пальцы в бороду и промолвил, медленно роняя слова:
– Ничего, ничего… Ты молись… – А сам подумал: «Теперь пропадет Варька – завалит ее старая карга на скамейку. Ну что ж… ну что ж…»
Медленно побрел от двери к кровати, так и не выпуская бороды из пальцев. Но на полпути встал столбом. Так… С Федькой – ладно, а Варьку кто убивает? Пистимея или он?! Она или…
– Пистимея!!
Пистимея тотчас неслышно высунулась наполовину из освещенного прямоугольника двери, точно ждала его возгласа за тем самым косяком, к которому он только что прислонялся.
– Господи, что ты? Чего надо?! – присвистывая от волнения сильнее обычного, спросила она.
Устин внимательно, казалось, с удовольствием, слушал ее голос. А когда она замолкла, сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205