Криминалисты нашли под пеплом обгорелые человеческие кости.
Но сколько человек погибло во время пожара, не мог сказать определенно ни тот, ни другой.
эпилог
1
Наступала весна.
Утрами еще хорошо подмораживало, но уже часам к десяти со всех крыш начинала сыпаться веселая, искристая капель, а в размякший снег то и дело ухали едва ли не полупудовые ледяные сосульки.
К обеду снег распускался на всех улицах, холодная кашица далеко брызгала из-под колес автомашин, хлюпала под ногами.
А над лесом с утра и до вечера стояла легкая, пахучая синеватая дымка. Чем она пахла, сразу нельзя было и разобрать. И влажным снегом, и оттаявшей хвоей, и потеплевшим высоким небом.
Особенно пахуча эта дымка была по утрам…
* * *
На полустанке с проходящего поезда сошли четверо – Фрол Курганов, Клавдия Никулина, Егор Кузьмин и Варвара Морозова. Они молча постояли на платформе, молча проводили уходящий поезд и так же молча зашагали в сторону Зеленого Дола.
За всю дорогу никто из них также не проронил ни слова. Лишь когда поравнялись с Марьиным утесом, Фрол поглядел на великан осокорь, могуче развесивший во все стороны свои отмякшие уже ветви, и промолвил:
– Пахнет-то как!
Они возвращались из Озерков, где только что закончился суд над Демидом Меньшиковым, Ефимом Свищевым, Семеном Прокудиным, Евдокимом и Исидором Уваровыми. По их делу в качестве свидетелей были привлечены Фрол Курганов, Наталья Лукина, Зина Никулина и ее отец Антип, Андрон Овчинников, Митрофан Селиванов с женой, озерские сектантки Гликерия и Евдокия, почти вся семья Уваровых, кроме Анны (едва вывели из подземелья дрожащего Леньку, Анна метнулась к нему навстречу с кровати, обхватила сына руками; когда ее снова положили на кровать, она была уже без сознания, а через неделю, так и не придя в себя, умерла).
Для свидетельских показаний вызывали также Захара Большакова, Петра Смирнова, Варвару Морозову, Марфу Кузьмину и ее сына Егора. Впрочем, Егор сразу же добровольно пересел со свидетельской скамьи на скамью подсудимых, признавшись во всех своих делах.
Варька заголосила во весь голос, кинулась к Егору, прижалась к нему.
– Нет, нет… не может быть! – выкрикивала она, мотая головой. – А как же я тогда буду? А с кем же я…
– Ничего, что есть, то есть, – погладил ее по плечу Егор. – Отсижу да вернусь честным. Ты меня жди, Варюшка…
Вслед за ним поднялся Фрол Курганов и заявил, что его место тоже рядом с Егором, что он считает себя виновным в убийстве Марьи Вороновой.
Зал так и ахнул.
Клавдия со Степанидой в свидетели не попали. Но они тоже находились в районном клубе, где происходило заседание областного выездного суда.
Выслушав заявление Фрола, Клавдия ничего не сказала, только сильно-сильно побледнела. А Степанида в перерыве протиснулась к ней, облила торжествующе-злорадным взглядом:
– Попользовалась чужим мужиком? Натешилась счастьем? Так тебе и надо, потаскуха… И ему, убивцу…
Клавдия молча отвернулась.
Степанида больше в Озерки не ездила. Клавдия же в колхоз не возвращалась до окончания суда, жила у Зины.
Суд длился целых две недели. И все это время Зеленый Дол кипел, как в котле. В деревне с темна до темна только и было разговоров:
– Вот это Устин с Пистимеей… Морозовы так Морозовы. И как же мы только жили с ними!
– А ведь Демидку-то Меньшикова я помню еще. Чего он там, в суде, мелет?
– Да что… при нем документы нашли на другое имя. Для того, говорит, сделал, чтоб пенсию получать. А дружок его и брякнул: никакой ты не пенсионер, а этот… верховный иеговист…
– Вон как! Ну а он?
– А почем я знаю… Сегодня к ночи свежие новости будут.
– Захара-то как они, сволочи! Фрол-то, ничего себе… женил Захара…
– Как он, Курганов, Демида словил, не рассказывали на суде?
– Вызывал зачем-то его Меньшиков…
– Н-но?
– Вот тебе и «н-но»! У них одна лавочка. Ну а там… не поладили чего-то. Слово за слово – да за бороды. На шум подбежал Прокудин, ударил Фролку ножом. Только этому медведю что нож! Рыкнул лишь и, обернувшись, пнул Прокудина. Тот и присел, зажав руки меж ног. Тогда Демид пистолет к Фролову затылку подставил. Ну да Фрол… Сумел, в общем, и пистолет вывернуть…
– Ну, сушить теперь сухариков Клашке-то, молодухе. Ежели еще и про Марью Воронову все правда…
– Туманное дело, давно было. Фрол говорит, что не убивал ее, убивали Филька с Демидом. А Фрол по пьянке впутался…
– Это Фрол так говорит, а Демид – иначе. Главный, говорит, убивец – ты. Ты на утес ее заволок, ты голову камнем разбил, а потом и глаза ей… ножом. Да еще и приговаривал: «Не будешь, потаскуха, на Аниську Шатрова глядеть…»
– Господи, это подумать только! Да ежели правда, пусть его, убивца…
– Разберутся. И Егору, должно, приварят как за вредительство.
– Ну, сейчас и закона даже такого нет, чтобы за вредительство. А все же, конечно…
– А наш Овчинников, говорят, только головой крутит да все твердит свое: «Сомневаюсь». В чем это он сомневается?
– Да ни в чем. У дурака всегда присловье дурацкое есть. Не знаешь, что ли.
– А Смирнов ничего не рассказывал там такого?
– И-и, милая! Вчера к вечеру такое размоталось! Демид-то разговорился, прижатый. Будто Устин в какой то Усть-Каменке… какую-то Полинку, невесту этого Смирнова…
– Знаю уж про невесту. Я про самого редактора спрашиваю.
– А Марфа, слух идет, из ума выжила. На все вопросы отвечает одно и то же: «А я почем знаю, что Пистимее нужно было? То Зинку Евдокии с Гликерией подкинь, то с Митрофановыми сведи…»
– Да-а… А Зинка-то… Вон что, оказывается, выделывали над ней! Досталось девке приданое…
– Так и Демид, что ли, у немцев служил? Ну что там, ты же только с Озерков?
– Утром из коровника чистишь-чистишь, а в каком-нибудь углу да останется… Так и на земле… Не только Демид, но и Прокудин этот, и Свищев. Сегодня разговорились, милые, наперебой. Прокудин родом из Сибири, а тот, Свищев, на Украине где-то жил, в войну от эвакуации спрятался. Немцы пришли – он сразу к ним… Сопляк еще был, а уж полицейским служил. Прокудин же рассказал, что после одного боя убитым притворился, чтоб в плен попасть. И тоже живодером каким-то у них работал.
– А старик Евдоким что там?
– Это не старик, а… «В смерти Анны, говорит, виновным себя не считаю. А не помри она – снова на мороз ее выставил бы, потому как бес в ней сидит. И во всех вас бесы, бесы, бесы… Погубили Серафиму святую!» И завопил что-то, псалом вроде, метаться по залу начал, принялся у милиционеров оружие вырывать… Вот кто с ума сошел, а не Марфа. В общем, для него уже суд вроде кончился, в психолечебницу увезли, для определения…
– А Исидор?
– Тот орет: «Сын мой, что хочу, то и делаю с ним! И с женой тоже. А если отца тронете, я, говорит, после тюрьмы разыщу вас всех, и судей и заседателей, на каждого особый нож припасу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205
Но сколько человек погибло во время пожара, не мог сказать определенно ни тот, ни другой.
эпилог
1
Наступала весна.
Утрами еще хорошо подмораживало, но уже часам к десяти со всех крыш начинала сыпаться веселая, искристая капель, а в размякший снег то и дело ухали едва ли не полупудовые ледяные сосульки.
К обеду снег распускался на всех улицах, холодная кашица далеко брызгала из-под колес автомашин, хлюпала под ногами.
А над лесом с утра и до вечера стояла легкая, пахучая синеватая дымка. Чем она пахла, сразу нельзя было и разобрать. И влажным снегом, и оттаявшей хвоей, и потеплевшим высоким небом.
Особенно пахуча эта дымка была по утрам…
* * *
На полустанке с проходящего поезда сошли четверо – Фрол Курганов, Клавдия Никулина, Егор Кузьмин и Варвара Морозова. Они молча постояли на платформе, молча проводили уходящий поезд и так же молча зашагали в сторону Зеленого Дола.
За всю дорогу никто из них также не проронил ни слова. Лишь когда поравнялись с Марьиным утесом, Фрол поглядел на великан осокорь, могуче развесивший во все стороны свои отмякшие уже ветви, и промолвил:
– Пахнет-то как!
Они возвращались из Озерков, где только что закончился суд над Демидом Меньшиковым, Ефимом Свищевым, Семеном Прокудиным, Евдокимом и Исидором Уваровыми. По их делу в качестве свидетелей были привлечены Фрол Курганов, Наталья Лукина, Зина Никулина и ее отец Антип, Андрон Овчинников, Митрофан Селиванов с женой, озерские сектантки Гликерия и Евдокия, почти вся семья Уваровых, кроме Анны (едва вывели из подземелья дрожащего Леньку, Анна метнулась к нему навстречу с кровати, обхватила сына руками; когда ее снова положили на кровать, она была уже без сознания, а через неделю, так и не придя в себя, умерла).
Для свидетельских показаний вызывали также Захара Большакова, Петра Смирнова, Варвару Морозову, Марфу Кузьмину и ее сына Егора. Впрочем, Егор сразу же добровольно пересел со свидетельской скамьи на скамью подсудимых, признавшись во всех своих делах.
Варька заголосила во весь голос, кинулась к Егору, прижалась к нему.
– Нет, нет… не может быть! – выкрикивала она, мотая головой. – А как же я тогда буду? А с кем же я…
– Ничего, что есть, то есть, – погладил ее по плечу Егор. – Отсижу да вернусь честным. Ты меня жди, Варюшка…
Вслед за ним поднялся Фрол Курганов и заявил, что его место тоже рядом с Егором, что он считает себя виновным в убийстве Марьи Вороновой.
Зал так и ахнул.
Клавдия со Степанидой в свидетели не попали. Но они тоже находились в районном клубе, где происходило заседание областного выездного суда.
Выслушав заявление Фрола, Клавдия ничего не сказала, только сильно-сильно побледнела. А Степанида в перерыве протиснулась к ней, облила торжествующе-злорадным взглядом:
– Попользовалась чужим мужиком? Натешилась счастьем? Так тебе и надо, потаскуха… И ему, убивцу…
Клавдия молча отвернулась.
Степанида больше в Озерки не ездила. Клавдия же в колхоз не возвращалась до окончания суда, жила у Зины.
Суд длился целых две недели. И все это время Зеленый Дол кипел, как в котле. В деревне с темна до темна только и было разговоров:
– Вот это Устин с Пистимеей… Морозовы так Морозовы. И как же мы только жили с ними!
– А ведь Демидку-то Меньшикова я помню еще. Чего он там, в суде, мелет?
– Да что… при нем документы нашли на другое имя. Для того, говорит, сделал, чтоб пенсию получать. А дружок его и брякнул: никакой ты не пенсионер, а этот… верховный иеговист…
– Вон как! Ну а он?
– А почем я знаю… Сегодня к ночи свежие новости будут.
– Захара-то как они, сволочи! Фрол-то, ничего себе… женил Захара…
– Как он, Курганов, Демида словил, не рассказывали на суде?
– Вызывал зачем-то его Меньшиков…
– Н-но?
– Вот тебе и «н-но»! У них одна лавочка. Ну а там… не поладили чего-то. Слово за слово – да за бороды. На шум подбежал Прокудин, ударил Фролку ножом. Только этому медведю что нож! Рыкнул лишь и, обернувшись, пнул Прокудина. Тот и присел, зажав руки меж ног. Тогда Демид пистолет к Фролову затылку подставил. Ну да Фрол… Сумел, в общем, и пистолет вывернуть…
– Ну, сушить теперь сухариков Клашке-то, молодухе. Ежели еще и про Марью Воронову все правда…
– Туманное дело, давно было. Фрол говорит, что не убивал ее, убивали Филька с Демидом. А Фрол по пьянке впутался…
– Это Фрол так говорит, а Демид – иначе. Главный, говорит, убивец – ты. Ты на утес ее заволок, ты голову камнем разбил, а потом и глаза ей… ножом. Да еще и приговаривал: «Не будешь, потаскуха, на Аниську Шатрова глядеть…»
– Господи, это подумать только! Да ежели правда, пусть его, убивца…
– Разберутся. И Егору, должно, приварят как за вредительство.
– Ну, сейчас и закона даже такого нет, чтобы за вредительство. А все же, конечно…
– А наш Овчинников, говорят, только головой крутит да все твердит свое: «Сомневаюсь». В чем это он сомневается?
– Да ни в чем. У дурака всегда присловье дурацкое есть. Не знаешь, что ли.
– А Смирнов ничего не рассказывал там такого?
– И-и, милая! Вчера к вечеру такое размоталось! Демид-то разговорился, прижатый. Будто Устин в какой то Усть-Каменке… какую-то Полинку, невесту этого Смирнова…
– Знаю уж про невесту. Я про самого редактора спрашиваю.
– А Марфа, слух идет, из ума выжила. На все вопросы отвечает одно и то же: «А я почем знаю, что Пистимее нужно было? То Зинку Евдокии с Гликерией подкинь, то с Митрофановыми сведи…»
– Да-а… А Зинка-то… Вон что, оказывается, выделывали над ней! Досталось девке приданое…
– Так и Демид, что ли, у немцев служил? Ну что там, ты же только с Озерков?
– Утром из коровника чистишь-чистишь, а в каком-нибудь углу да останется… Так и на земле… Не только Демид, но и Прокудин этот, и Свищев. Сегодня разговорились, милые, наперебой. Прокудин родом из Сибири, а тот, Свищев, на Украине где-то жил, в войну от эвакуации спрятался. Немцы пришли – он сразу к ним… Сопляк еще был, а уж полицейским служил. Прокудин же рассказал, что после одного боя убитым притворился, чтоб в плен попасть. И тоже живодером каким-то у них работал.
– А старик Евдоким что там?
– Это не старик, а… «В смерти Анны, говорит, виновным себя не считаю. А не помри она – снова на мороз ее выставил бы, потому как бес в ней сидит. И во всех вас бесы, бесы, бесы… Погубили Серафиму святую!» И завопил что-то, псалом вроде, метаться по залу начал, принялся у милиционеров оружие вырывать… Вот кто с ума сошел, а не Марфа. В общем, для него уже суд вроде кончился, в психолечебницу увезли, для определения…
– А Исидор?
– Тот орет: «Сын мой, что хочу, то и делаю с ним! И с женой тоже. А если отца тронете, я, говорит, после тюрьмы разыщу вас всех, и судей и заседателей, на каждого особый нож припасу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205