– опять повысил голос Устин. – Никаких тут сложностей, все понятно, как дважды два. Вон в самой Америке во всех городах рабочие бастуют, а пушки что-то тоже против них не выдвигают. Попробуй выдвинь. Разок-другой она еще стрельнет в народ, а потом куда? То-то и оно… И так – по всей земле, по всем странам. А то – дебри…
Лоб у Морозова взмок. Он вытер его ладонью, заговорил спокойнее, рассудительнее, сам прислушиваясь к своим словам и будто удивляясь им:
– Нет, Демид, кончилась наша надежда. Зря мы сидели в норах и ждали чего-то. Вон недавно коммунисты всех стран снова чуть не месяц совещались в Москве. Давно они объединились уж, и, видно, это такая сила, которую вовек не осилишь. Да и сами они открыто заявляют, что жизнь теперь они определяют, а не те твои «умные» люди, про которых ты расписывал тут, на кого мы с тобой все надеемся…
– Поглядим еще, – вставил Демид.
– А чего тут глядеть? – вяло промолвил Устин и опять устало вытер мокрый лоб. – Мы вот в колхозе тоже иногда беседуем об мировых делах. Захар наш тоже объясняет: «Борьба не кончилась. Идет, говорит, последняя битва». Но… проигрывали-то мы всегда, вот в чем вопрос.
– Слушай, Устин, – сдержанно произнес Меньшиков. – Я что тебе хочу втолковать? Конечно, проигрывали. Но сейчас времена изменились. Сейчас – атомная, водородная бомбы. Сейчас сделана такая подготовка, какой никогда не делалось раньше. И Захарка прав – именно последняя битва приближается. И сейчас одолеет тот, кто первый кнопочку нажмет. А кто? Немцы. Они не сробеют, будь спокоен. Только дали бы им атомную бомбу. Вот что надо понять тебе. Так что рано, Устин, слюни распускать. Возьми себя в руки…
– Ну и дадут, так что? Да ведь их за десять минут… Всю ихнюю землю за десять минут сожгут, если что… если они только вздумают…
– Кто знает, как оно все получится… Немцы – народ хитрый. Когда получат атомное оружие, они, может, выберут момент, да и пукнут этой ракетой в Америку. Те подумают, что ударили русские, – и начнется. Сами-то они и останутся как под коромыслом. Только пригнутся…
– А мы?
– Что мы?
– Да как мы-то? Сгорим ведь. Какая нам с тобой от этого выгода?
Демид выпил еще одну рюмку, встал.
– Вот что, Устин… Пьяный уже я, пойду отдыхать. На прощание вот что скажу. Может, и мы сгорим, я не знаю. Но, по мне, лучше уж сгореть, чем так вот, как сейчас… Пусть я сгорю, но пусть вместе со мной и все остальное пеплом возьмется, все. Все!!
Устин качнул головой. Нельзя было понять, соглашается он с Демидом или нет.
– А может, еще не сгорим, – продолжал Демид, раздувая побледневшие ноздри, – Может, еще… Вот тогда уж погуляем на старости лет! В последней войне немцы сожгли, расстреляли, задушили почти пятьдесят миллионов человек.
– И это ты подсчитал?
– Без меня подсчитано. Если им удастся начать новую войну, если они возьмут верх в этой войне, они сожгут и отравят в душегубках миллиарда полтора, а то и два. И я, если Господь сподобит, буду помогать им, сколько хватит сил. Вот на что я надеюсь… Вот чем я живу.
Демид говорил, а глаза его, и без того огромные, делались все больше и больше. Они наливались кровью.
– Ну отдыхай и ты. – Меньшиков поднялся. – Спи спокойно. Утром провожу тебя.
Демид широко раскрыл рот, с хрустом зевнул, аж на глазах выступили слезы. «Гляди-ка, слезы, а не кровь!» – удивился даже Устин.
А Меньшиков, помахав рукой, быстро, торопливо пошел к двери, оставив на столе папку.
Демид ушел, а Морозов долго и безмолвно сидел на кровати, забыв про зажатую в кулаке рюмку.
Глава 27
Пистимея выпила две чашки густого, черного чая, отодвинула от себя нетронутое варенье и пирожки с сушеной малиной. Две девушки, что накрывали вчера вечером стол для Демида с Устином, поспешно начали мыть посуду.
– Что так, сестрица? – участливо спросила пожилая женщина, собиравшая вчера осколки разбитой Устином рюмки, мать этих девушек. – Покушала бы перед дорожкой.
– Не хочется что-то… Где Семен-то? Позови-ка.
– Ну, ин ладно, я малинки сушеной сейчас пошлю Марфушке на заезжий двор, она в сани вам уложит. Хорошая у нас нынче малина была, насыпь насыпью, – И повернулась к дочерям: – Ну-ка, кликните там батьку! Не слышите, что ли, кто зовет… Потом полы начинайте по всем комнатам мыть да к студии готовьтесь.
Через несколько минут вошел низкорослый, давно не бритый, с тупым подбородком человек, в котором Устин вчера по голосу узнал нищего, приходившего к ним в Зеленый Дол. Звали его Семеном Прокудиным.
– Ну? – приподняла голову Пистимея.
– С полчаса назад подходил к дверям – почивают Дорофей Трофимыч. Пойду еще взгляну.
Семен ушел. Пистимея помолчала и спросила:
– На студии-то Дорофей Трофимыч, что ли, проповедь говорить будет?
– Ага, сами самолично… К вечеру велели собрать братьев и сестер во Христе.
– А не опасно?
– Так ведь Христос с нами. Какой-то новый документ изучать будем. Очень уж важный, говорят Дорофей Трофимович, сами разъяснять станут…
– У Селиванова Митрофана все собираетесь?
– Ага, у него.
– Менять бы места занятий-то. Не дай Бог, приметят…
– Да, это верно. Хотя и то сказать – у Митрофановых дом в тихом, удобном месте стоит…
Опять вошел Прокудин, кивнул Пистимее головой:
– Идемте. Звали.
Демид сидел за пустым столом. Едва Пистимея вошла, он поднялся, шагнул навстречу, раскинул руки, обнял ее за плечи:
– Здравствуй, здравствуй, Пистимея… Сколько лет, сколько зим! Вот уж рад я встрече… Всемогущ и благосердечен бог наш Иегова, способствовавший встрече!
– Здравствуй… Демид, – несколько растерянно произнесла Пистимея.
Демид нахмурился, сказал:
– Дорофей я, Кругляшкин. Давай уж старые имена не вспоминать. Ты не обижайся. – Он взял ее за правую руку. – Семен Прокудин надежный пионер, проверенный слуга святой охраны. Он подслушивать не будет. Да ведь… и стены уши имеют. А моего имени никто не должен тут знать…
Пистимея хотела отнять руку, но Демид удержал ее, разглядывая обрубленные пальцы…
– А не пойму все-таки, Пистимея, зачем тогда ты… Ведь без руки была бы сейчас.
Пистимея чуть скривила сухие губы:
– Зачем бы я стала руку себе рубить… Я ведь знала, что он… Устин мой перехватит топор или оттолкнет меня от чурки. Шутка ли – с безрукой женой потом жить! По глазам все читала у него. Он и толкнул. Да… вывернулся как-то уж топор у меня, когда он толкнул. Это уж случай. А кто случай предусмотрит…
– Да… Ну, проходи.
Пистимея нерешительно прошла к столу, села на краешек стула. Демид сел напротив. Некоторое время молчали. Демид поглядывал на Пистимею выпуклыми глазами, а она то клала на стол, то убирала свои руки.
– Давай-ка я вот что сперва скажу, Пистимея, чтоб… не стесняться нам, – усмехнулся Демид. – Было время – ты командовала, я каждого твоего слова слушался, каждую твою волю исполнял, ни о чем не спрашивая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205
Лоб у Морозова взмок. Он вытер его ладонью, заговорил спокойнее, рассудительнее, сам прислушиваясь к своим словам и будто удивляясь им:
– Нет, Демид, кончилась наша надежда. Зря мы сидели в норах и ждали чего-то. Вон недавно коммунисты всех стран снова чуть не месяц совещались в Москве. Давно они объединились уж, и, видно, это такая сила, которую вовек не осилишь. Да и сами они открыто заявляют, что жизнь теперь они определяют, а не те твои «умные» люди, про которых ты расписывал тут, на кого мы с тобой все надеемся…
– Поглядим еще, – вставил Демид.
– А чего тут глядеть? – вяло промолвил Устин и опять устало вытер мокрый лоб. – Мы вот в колхозе тоже иногда беседуем об мировых делах. Захар наш тоже объясняет: «Борьба не кончилась. Идет, говорит, последняя битва». Но… проигрывали-то мы всегда, вот в чем вопрос.
– Слушай, Устин, – сдержанно произнес Меньшиков. – Я что тебе хочу втолковать? Конечно, проигрывали. Но сейчас времена изменились. Сейчас – атомная, водородная бомбы. Сейчас сделана такая подготовка, какой никогда не делалось раньше. И Захарка прав – именно последняя битва приближается. И сейчас одолеет тот, кто первый кнопочку нажмет. А кто? Немцы. Они не сробеют, будь спокоен. Только дали бы им атомную бомбу. Вот что надо понять тебе. Так что рано, Устин, слюни распускать. Возьми себя в руки…
– Ну и дадут, так что? Да ведь их за десять минут… Всю ихнюю землю за десять минут сожгут, если что… если они только вздумают…
– Кто знает, как оно все получится… Немцы – народ хитрый. Когда получат атомное оружие, они, может, выберут момент, да и пукнут этой ракетой в Америку. Те подумают, что ударили русские, – и начнется. Сами-то они и останутся как под коромыслом. Только пригнутся…
– А мы?
– Что мы?
– Да как мы-то? Сгорим ведь. Какая нам с тобой от этого выгода?
Демид выпил еще одну рюмку, встал.
– Вот что, Устин… Пьяный уже я, пойду отдыхать. На прощание вот что скажу. Может, и мы сгорим, я не знаю. Но, по мне, лучше уж сгореть, чем так вот, как сейчас… Пусть я сгорю, но пусть вместе со мной и все остальное пеплом возьмется, все. Все!!
Устин качнул головой. Нельзя было понять, соглашается он с Демидом или нет.
– А может, еще не сгорим, – продолжал Демид, раздувая побледневшие ноздри, – Может, еще… Вот тогда уж погуляем на старости лет! В последней войне немцы сожгли, расстреляли, задушили почти пятьдесят миллионов человек.
– И это ты подсчитал?
– Без меня подсчитано. Если им удастся начать новую войну, если они возьмут верх в этой войне, они сожгут и отравят в душегубках миллиарда полтора, а то и два. И я, если Господь сподобит, буду помогать им, сколько хватит сил. Вот на что я надеюсь… Вот чем я живу.
Демид говорил, а глаза его, и без того огромные, делались все больше и больше. Они наливались кровью.
– Ну отдыхай и ты. – Меньшиков поднялся. – Спи спокойно. Утром провожу тебя.
Демид широко раскрыл рот, с хрустом зевнул, аж на глазах выступили слезы. «Гляди-ка, слезы, а не кровь!» – удивился даже Устин.
А Меньшиков, помахав рукой, быстро, торопливо пошел к двери, оставив на столе папку.
Демид ушел, а Морозов долго и безмолвно сидел на кровати, забыв про зажатую в кулаке рюмку.
Глава 27
Пистимея выпила две чашки густого, черного чая, отодвинула от себя нетронутое варенье и пирожки с сушеной малиной. Две девушки, что накрывали вчера вечером стол для Демида с Устином, поспешно начали мыть посуду.
– Что так, сестрица? – участливо спросила пожилая женщина, собиравшая вчера осколки разбитой Устином рюмки, мать этих девушек. – Покушала бы перед дорожкой.
– Не хочется что-то… Где Семен-то? Позови-ка.
– Ну, ин ладно, я малинки сушеной сейчас пошлю Марфушке на заезжий двор, она в сани вам уложит. Хорошая у нас нынче малина была, насыпь насыпью, – И повернулась к дочерям: – Ну-ка, кликните там батьку! Не слышите, что ли, кто зовет… Потом полы начинайте по всем комнатам мыть да к студии готовьтесь.
Через несколько минут вошел низкорослый, давно не бритый, с тупым подбородком человек, в котором Устин вчера по голосу узнал нищего, приходившего к ним в Зеленый Дол. Звали его Семеном Прокудиным.
– Ну? – приподняла голову Пистимея.
– С полчаса назад подходил к дверям – почивают Дорофей Трофимыч. Пойду еще взгляну.
Семен ушел. Пистимея помолчала и спросила:
– На студии-то Дорофей Трофимыч, что ли, проповедь говорить будет?
– Ага, сами самолично… К вечеру велели собрать братьев и сестер во Христе.
– А не опасно?
– Так ведь Христос с нами. Какой-то новый документ изучать будем. Очень уж важный, говорят Дорофей Трофимович, сами разъяснять станут…
– У Селиванова Митрофана все собираетесь?
– Ага, у него.
– Менять бы места занятий-то. Не дай Бог, приметят…
– Да, это верно. Хотя и то сказать – у Митрофановых дом в тихом, удобном месте стоит…
Опять вошел Прокудин, кивнул Пистимее головой:
– Идемте. Звали.
Демид сидел за пустым столом. Едва Пистимея вошла, он поднялся, шагнул навстречу, раскинул руки, обнял ее за плечи:
– Здравствуй, здравствуй, Пистимея… Сколько лет, сколько зим! Вот уж рад я встрече… Всемогущ и благосердечен бог наш Иегова, способствовавший встрече!
– Здравствуй… Демид, – несколько растерянно произнесла Пистимея.
Демид нахмурился, сказал:
– Дорофей я, Кругляшкин. Давай уж старые имена не вспоминать. Ты не обижайся. – Он взял ее за правую руку. – Семен Прокудин надежный пионер, проверенный слуга святой охраны. Он подслушивать не будет. Да ведь… и стены уши имеют. А моего имени никто не должен тут знать…
Пистимея хотела отнять руку, но Демид удержал ее, разглядывая обрубленные пальцы…
– А не пойму все-таки, Пистимея, зачем тогда ты… Ведь без руки была бы сейчас.
Пистимея чуть скривила сухие губы:
– Зачем бы я стала руку себе рубить… Я ведь знала, что он… Устин мой перехватит топор или оттолкнет меня от чурки. Шутка ли – с безрукой женой потом жить! По глазам все читала у него. Он и толкнул. Да… вывернулся как-то уж топор у меня, когда он толкнул. Это уж случай. А кто случай предусмотрит…
– Да… Ну, проходи.
Пистимея нерешительно прошла к столу, села на краешек стула. Демид сел напротив. Некоторое время молчали. Демид поглядывал на Пистимею выпуклыми глазами, а она то клала на стол, то убирала свои руки.
– Давай-ка я вот что сперва скажу, Пистимея, чтоб… не стесняться нам, – усмехнулся Демид. – Было время – ты командовала, я каждого твоего слова слушался, каждую твою волю исполнял, ни о чем не спрашивая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205