На одну лошадь я сам бы сел…
Пистимея задохнулась, минуты полторы только открывала да закрывала беззвучно свой сморщенный рот. Наконец проговорила, всхлипнув:
– Безбожник ты окаянный!.. Не веришь в силу Всевышнего, не зовешь его на помощь в молитвах – вот и не можешь пожать плоды деяний своих. Даже вон Егора, что дочь твою смущает, прищемить не можешь. Да и вообще, гляжу, хлещешься в судорогах, как рыба на берегу, ловишь ртом спасительную воду, а кругом только воздух, сухой и ядовитый…
Устин, направившийся было в горницу, остановился:
– Как рыба, говоришь, на берегу?
Подумал о чем-то, скривил заросший волосами рот, но так и не промолвил больше ни слова.
Глава 17
Илья Юргин несколько раз прибегал на скотные дворы, метался вокруг скирды, чуть не нюхал каждый пласт, который Митька забрасывал наверх.
– Видали, а? – неизвестно о чем спрашивал он то Митьку, то Филимона.
Митька, недавно очень разговорчивый, теперь молчал, а Филимон отталкивал Юргина плечом и гудел:
– Да отойди ты, Илья блаженный! Не мешайся под ногами, а то зацепну вилами за ребро.
К каждому, кто привозил сено, «Купи-продай» бросался с одним и тем же вопросом:
– Это по какому праву отбор личного сена у трудящева крестьянина Захар производит, а? Кто, спрашивается, разрешил, а?
Люди отмахивались от него, как от назойливой мухи. Тогда Юргин кинулся навстречу деду Анисиму, ковыляющему к скотным дворам:
– Ну не-ет! Я вот разве только волос могу состричь с головы да в общую кучу бросить. Понятно? – закричал он в лицо Шатрову. – Так и скажи Захарке. Своему скоту до апреля не хватит…
Дед Анисим переложил костыль из левой руки в правую. Юргин даже отшатнулся. Но старик Шатров только сказал:
– Примечаю я – звонит колокол, а люди не крестятся.
Илюшка, приоткрыв рот, замер. Заросшие редкими спутанными волосами губы, черные и потрескавшиеся, беззвучно шевелились.
– Ишь, верно, выходит, примечаю, – продолжал Анисим. – У тебя, однако, макушка-то давно уже острижена, одни усы остались.
Юргин молча попятился от старика, побежал прочь. Пока не скрылся в переулок, все почему-то оглядывался.
Дед Анисим не спеша обошел вокруг скирды, проверяя, ладно ли она сложена, потыкал в нее костылем.
– С этого боку очешите, вишь, целая копна нависла, – сказал он, обращаясь сразу ко всем. – Ветер дунет – унесет. Да утаптывайте там получше.
– Очешем, – бросил Митька сердито. – И утопчем. Будет гладкой и тугой, как спелая девка. Как Варька вон, к примеру. – Варвара только что подошла, сняла с плеча принесенные с собой вилы, – А ты зачем тут?
– Отец прислал помочь.
– Тогда давай… С Божьей помощью. Становись поближе ко мне. Да не тужься сильно, а то вся одежда на тебе лопнет…
Варвара, блеснув черными глазами, опустила голову:
– Вот еще… Скажешь же…
Однако в самом деле подошла к Митьке и стала рядом.
Ирина поглядывала сверху то на Варвару, то на Митьку.
Распухшее, тяжелое зимнее солнце не в силах было подняться выше осокоря, черневшего за деревней, над утесом. Помаячив над его голой вершиной, оно повалилось вниз, к земле, обливая желтоватым, разбавленным светом заснеженные зареченские луга.
Дед Анисим, побродив вокруг скирды, ушел. Варвара вместе с Митькой и Филимоном размеренно и ловко принялась кидать наверх сено.
Время от времени, то ли случайно, то ли с умыслом, она втыкала вилы в тот же пласт, что и Митька. Тогда стучало железо да сильнее обычного сопел Курганов. Но он ни разу не убрал вил обратно, припадая на одно колено, мгновенно отрывая пласт от земли.
– Вот еще, ей-Богу! – одно и то же говорила каждый раз Варвара, едва-едва успевая выдернуть вилы. Говорила тихо, почти шепотом, а потом чуть смущенно прихохатывала. И, может быть, только Клавдия замечала, как все больше хмурится и хмурится Ирина.
А потом случилось так, что Варвара не успела выдернуть свои вилы и Митька чуть не закинул их на скирду вместе с громадным пластом сена. Варвара метнулась, чтоб подхватить уплывающие кверху вилы, ударилась плечом в Митькин бок. Митька, и без того качавшийся под тяжестью лохматого, как гигантское воронье гнездо, пласта, ткнулся в присыпанный зеленой трухой снег обоими коленями, будто у него подломились ноги, выпустил из рук черенок. Падая затем вместе с Варварой, он крикнул:
– А, чтоб тебе…
И пласт, который он так и не успел забросить наверх, накрыл обоих.
Митька тотчас вскочил, рассвирепел окончательно:
– Очумела, что ли?! Помощница тоже мне, как…
И запнулся. Пока кричал, явственно разобрал, что еще там, под пластом, Варвара дважды шепнула ему в ухо:
– Митенька… Митенька…
Секунду назад под пластом Митька ничего не соображал от ударившего в голову раздражения. А сейчас словно еще дошептывала Варька в третий раз: «Митенька…» И он даже ощутил ее горячие, влажные губы на своей щеке.
Стараясь сообразить, что же такое произошло, он произнес растерянно и недоумевающе:
– А?
Варвара встала, отряхнула юбку и произнесла, неловко отвернувшись:
– Вот еще, ей-Богу…
Митька даже лоб потер: почудилось, что ли?
– Ну, шабаш, работнички, – проговорил Филимон Колесников. – Уморился. Остальное завтра закидаем.
Но в это время к скирде подъехали три подводы с сеном. На переднем возу сидели Андрон Овчинников и Егор Кузьмин.
Едва подводы остановились, как из ближайшего переулка выскочил Захар Большаков. Он будто стоял там и караулил их прибытие. Следом за ним подошли Смирнов с Корнеевым.
– Егор! Откуда это?! – почти задыхаясь, прокричал Захар.
Егор Кузьмин ничего не успел ответить, потому что Овчинников соскользнул с воза и высыпал беспорядочную кучу слов:
– Мы, значит, за ущелье к Камышовому озеру… Да черта ли там, полдня потеряли. Поворачиваем коней назад. И тут глядим – Егорка прет на лыжах – марш в Пихтовую падь. Ну поехали… Снегу – по пояс, пробиваемся. И в Мокром логу, за кромкой леса, они и стоят, миленькие, – три сугроба стоят, да и только… Вот ведь, а! Я говорю: «Сомневаюсь». А Егорка: «Езжайте, топчите дорогу…»
– Постой, – перебивает его Корнеев. – Что стоит? Какие сугробы?
– Дык сено! Стожки то есть под снегом… Подъезжаем это, глядим… я говорю: «Сомне…» – И махнул рукой, будто отчаявшись, что все равно не поймут.
К возам подошел Устин Морозов. Снова вывернулся откуда-то Илья Юргин.
– Вона! – сразу завопил он, – В колхозе сена невпроворот, а они у людей отбирают! Ишь умники! Н нет, я жаловаться буду! Там поймут!
Захар Большаков шагнул вплотную к Морозову:
– Я же чуял, в Пихтовой пади надо глянуть. А ты…
– Что я? – переспросил Устин, поднимая глаза на председателя. – Я ведь не говорил, что в пади ничего нет…
– Постой, постой…
И Захар вдруг вспомнил, как месяц назад они с Егором Кузьминым объезжали прошлогодние сенокосы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205
Пистимея задохнулась, минуты полторы только открывала да закрывала беззвучно свой сморщенный рот. Наконец проговорила, всхлипнув:
– Безбожник ты окаянный!.. Не веришь в силу Всевышнего, не зовешь его на помощь в молитвах – вот и не можешь пожать плоды деяний своих. Даже вон Егора, что дочь твою смущает, прищемить не можешь. Да и вообще, гляжу, хлещешься в судорогах, как рыба на берегу, ловишь ртом спасительную воду, а кругом только воздух, сухой и ядовитый…
Устин, направившийся было в горницу, остановился:
– Как рыба, говоришь, на берегу?
Подумал о чем-то, скривил заросший волосами рот, но так и не промолвил больше ни слова.
Глава 17
Илья Юргин несколько раз прибегал на скотные дворы, метался вокруг скирды, чуть не нюхал каждый пласт, который Митька забрасывал наверх.
– Видали, а? – неизвестно о чем спрашивал он то Митьку, то Филимона.
Митька, недавно очень разговорчивый, теперь молчал, а Филимон отталкивал Юргина плечом и гудел:
– Да отойди ты, Илья блаженный! Не мешайся под ногами, а то зацепну вилами за ребро.
К каждому, кто привозил сено, «Купи-продай» бросался с одним и тем же вопросом:
– Это по какому праву отбор личного сена у трудящева крестьянина Захар производит, а? Кто, спрашивается, разрешил, а?
Люди отмахивались от него, как от назойливой мухи. Тогда Юргин кинулся навстречу деду Анисиму, ковыляющему к скотным дворам:
– Ну не-ет! Я вот разве только волос могу состричь с головы да в общую кучу бросить. Понятно? – закричал он в лицо Шатрову. – Так и скажи Захарке. Своему скоту до апреля не хватит…
Дед Анисим переложил костыль из левой руки в правую. Юргин даже отшатнулся. Но старик Шатров только сказал:
– Примечаю я – звонит колокол, а люди не крестятся.
Илюшка, приоткрыв рот, замер. Заросшие редкими спутанными волосами губы, черные и потрескавшиеся, беззвучно шевелились.
– Ишь, верно, выходит, примечаю, – продолжал Анисим. – У тебя, однако, макушка-то давно уже острижена, одни усы остались.
Юргин молча попятился от старика, побежал прочь. Пока не скрылся в переулок, все почему-то оглядывался.
Дед Анисим не спеша обошел вокруг скирды, проверяя, ладно ли она сложена, потыкал в нее костылем.
– С этого боку очешите, вишь, целая копна нависла, – сказал он, обращаясь сразу ко всем. – Ветер дунет – унесет. Да утаптывайте там получше.
– Очешем, – бросил Митька сердито. – И утопчем. Будет гладкой и тугой, как спелая девка. Как Варька вон, к примеру. – Варвара только что подошла, сняла с плеча принесенные с собой вилы, – А ты зачем тут?
– Отец прислал помочь.
– Тогда давай… С Божьей помощью. Становись поближе ко мне. Да не тужься сильно, а то вся одежда на тебе лопнет…
Варвара, блеснув черными глазами, опустила голову:
– Вот еще… Скажешь же…
Однако в самом деле подошла к Митьке и стала рядом.
Ирина поглядывала сверху то на Варвару, то на Митьку.
Распухшее, тяжелое зимнее солнце не в силах было подняться выше осокоря, черневшего за деревней, над утесом. Помаячив над его голой вершиной, оно повалилось вниз, к земле, обливая желтоватым, разбавленным светом заснеженные зареченские луга.
Дед Анисим, побродив вокруг скирды, ушел. Варвара вместе с Митькой и Филимоном размеренно и ловко принялась кидать наверх сено.
Время от времени, то ли случайно, то ли с умыслом, она втыкала вилы в тот же пласт, что и Митька. Тогда стучало железо да сильнее обычного сопел Курганов. Но он ни разу не убрал вил обратно, припадая на одно колено, мгновенно отрывая пласт от земли.
– Вот еще, ей-Богу! – одно и то же говорила каждый раз Варвара, едва-едва успевая выдернуть вилы. Говорила тихо, почти шепотом, а потом чуть смущенно прихохатывала. И, может быть, только Клавдия замечала, как все больше хмурится и хмурится Ирина.
А потом случилось так, что Варвара не успела выдернуть свои вилы и Митька чуть не закинул их на скирду вместе с громадным пластом сена. Варвара метнулась, чтоб подхватить уплывающие кверху вилы, ударилась плечом в Митькин бок. Митька, и без того качавшийся под тяжестью лохматого, как гигантское воронье гнездо, пласта, ткнулся в присыпанный зеленой трухой снег обоими коленями, будто у него подломились ноги, выпустил из рук черенок. Падая затем вместе с Варварой, он крикнул:
– А, чтоб тебе…
И пласт, который он так и не успел забросить наверх, накрыл обоих.
Митька тотчас вскочил, рассвирепел окончательно:
– Очумела, что ли?! Помощница тоже мне, как…
И запнулся. Пока кричал, явственно разобрал, что еще там, под пластом, Варвара дважды шепнула ему в ухо:
– Митенька… Митенька…
Секунду назад под пластом Митька ничего не соображал от ударившего в голову раздражения. А сейчас словно еще дошептывала Варька в третий раз: «Митенька…» И он даже ощутил ее горячие, влажные губы на своей щеке.
Стараясь сообразить, что же такое произошло, он произнес растерянно и недоумевающе:
– А?
Варвара встала, отряхнула юбку и произнесла, неловко отвернувшись:
– Вот еще, ей-Богу…
Митька даже лоб потер: почудилось, что ли?
– Ну, шабаш, работнички, – проговорил Филимон Колесников. – Уморился. Остальное завтра закидаем.
Но в это время к скирде подъехали три подводы с сеном. На переднем возу сидели Андрон Овчинников и Егор Кузьмин.
Едва подводы остановились, как из ближайшего переулка выскочил Захар Большаков. Он будто стоял там и караулил их прибытие. Следом за ним подошли Смирнов с Корнеевым.
– Егор! Откуда это?! – почти задыхаясь, прокричал Захар.
Егор Кузьмин ничего не успел ответить, потому что Овчинников соскользнул с воза и высыпал беспорядочную кучу слов:
– Мы, значит, за ущелье к Камышовому озеру… Да черта ли там, полдня потеряли. Поворачиваем коней назад. И тут глядим – Егорка прет на лыжах – марш в Пихтовую падь. Ну поехали… Снегу – по пояс, пробиваемся. И в Мокром логу, за кромкой леса, они и стоят, миленькие, – три сугроба стоят, да и только… Вот ведь, а! Я говорю: «Сомневаюсь». А Егорка: «Езжайте, топчите дорогу…»
– Постой, – перебивает его Корнеев. – Что стоит? Какие сугробы?
– Дык сено! Стожки то есть под снегом… Подъезжаем это, глядим… я говорю: «Сомне…» – И махнул рукой, будто отчаявшись, что все равно не поймут.
К возам подошел Устин Морозов. Снова вывернулся откуда-то Илья Юргин.
– Вона! – сразу завопил он, – В колхозе сена невпроворот, а они у людей отбирают! Ишь умники! Н нет, я жаловаться буду! Там поймут!
Захар Большаков шагнул вплотную к Морозову:
– Я же чуял, в Пихтовой пади надо глянуть. А ты…
– Что я? – переспросил Устин, поднимая глаза на председателя. – Я ведь не говорил, что в пади ничего нет…
– Постой, постой…
И Захар вдруг вспомнил, как месяц назад они с Егором Кузьминым объезжали прошлогодние сенокосы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205