Вот где-то далеко-далеко замаячил сквозь туман врач или медсестра. Петр Иванович отвернулся от человека в белом халате и увидел, как желтый солнечный свет играет в морозных стеклах небольшого оконца.
Сердце его билось ровно, боль исчезала. Чувствовалась только во всем теле смертельная усталость.
– Сколько часов я… давно я здесь? – спросил Петр Иванович.
– Да с полчаса всего, – проговорил тот, кто сидел рядом, голосом Митьки Курганова.
Смирнов повернул голову. Митька почему-то виновато улыбался. Он даже не пошевелился, но на его широченных плечах все равно затрещал больничный халат.
– Ты откуда здесь взялся? – удивленно спросил Петр Иванович.
– Да батя… «Иди, говорит, на станцию, как бы в дороге что не случилось…» – опять виновато улыбнулся Митька.
– Кто? – привстал даже Петр Иванович. – Фрол… Петрович?!
Митька вскочил с табуретки.
– Да вы лежите… лежите. Ну да, батя мой… Я встал на лыжи, пошел. А доктора вызвали куда-то к больному. Она мне: «Ты посиди немного возле Петра Ивановича, теперь ничего опасного…» Вот я и сижу.
Голос Митьки успокоил Смирнова. Он снова посмотрел на морозное окно, облитое жидким солнечным светом, и спросил:
– Поезд ушел?
– Минут десять назад простукал.
– Следующий когда?
– После обеда будет. Да вы лежите, лежите! – опять торопливо проговорил Митька, видя, что Смирнов встает.
– Теперь-то уж ничего, – успокоил Курганова Петр Иванович. – Доктор правильно сказала, она знает.
Ноги Петра Ивановича все-таки дрожали. Он посидел немного на кровати. Потом прошел в соседнюю комнату, где был телефон, позвонил жене, что задерживается на станции в связи с одним делом, о котором надо обязательно написать в газете, и что приедет после обеда. Вернувшись к Митьке, сказал смущенно:
– Видишь, обманывать жену приходится. Как думаешь, хорошо это?
– Ну, мало ли что бывает… Это ничего…
Петру Ивановичу что-то не понравилось в Митькином ответе. Он внимательно посмотрел на него, вспомнил неожиданный утренний вопрос Анисима Шатрова: «Про Митьку-то што думаешь?»
Кто-то заскрипел на крыльце, и Смирнов, забыв про Митьку, кинулся, как мальчишка, к кровати.
Вошла Елена Степановна.
– Спасибо тебе, Митя. Теперь иди домой. Я уже здоров, с первым поездом уеду. Ничего со мной не случится теперь.
– Да, можете идти, – сказала Митьке и врач. Она сняла шубку и теперь поправляла коротенькую, девичью еще прическу. – Благодарю вас за помощь.
Митька неуклюже поднялся, потянул с себя стеснявший его халат.
– Давайте я помогу вам, – сказала Елена Степановна. – Хотя постойте, постойте! – воскликнула она и повернула Митьку к себе лицом. – Ведь вы, кажется… Курганов Дмитрий? Из колхоза «Рассвет»? Как это я раньше вас не узнала…
Митька посмотрел на нее сверху вниз, по-медвежьи переступил с ноги на ногу. От нее резко пахло лекарствами.
– Ну, из колхоза…
– Это вы осенью испугались прививки против тифа и сбежали в тайгу?
Серые глаза с коричневыми зрачками глядели на него строго и чуть насмешливо.
– Ничего я не испугался, – опустил свой чуб Митька. – А кожу зря прокалывать не дам.
– А я и разговаривать теперь не стану. Ну-ка, проходите в мой кабинет. Живо, живо!
– А я говорю, не дам! – сказал Митька. Сказал – и покорно пошел за Еленой Степановной.
Пока она кипятила на плитке шприц и иголки, Митька смирненько сидел на клеенчатой кушетке и оглядывал ее хрупкую фигурку. Ему казалось отчего-то, что это вовсе и не взаправдашний врач, а какая-то девчонка старательно играет во врача. Очевидно, потому, что очень уж она была маленькая.
Потом Елена Степановна присела на краешек стула боком к Митьке и стала что-то записывать в большую тетрадь. «На стуле три таких доктора поместятся», – мелькнуло у Митьки.
Коротко остриженные волосы все время сползали, когда она наклонялась над столом. Они закрывали сначала круглый подбородок, потом губы, длинные, чуть не закручивающиеся колечками ресницы. Скоро Митька видел только один ее нос с едва заметной горбинкой. Она, не прекращая писать, убирала волосы, запуская в них длинные белые пальцы, но волосы снова сползали.
Иногда, не обращая на них внимания, она о чем-то задумывалась и, как школьница, кусала зелененькую ученическую ручку.
Елена Степановна была красивой. Митька не отдавал себе еще в этом отчета, он сидел и соображал, почему так неожиданно оказался в этом кабинете и терпеливо ждет, когда ему будут «зря прокалывать кожу».
Наконец Елена Степановна положила на стол ручку и откинулась на спинку стула. Откинулась – и Митька замер, пораженный.
Сквозь морозное окно в кабинет били неяркие снопы солнечных лучей. Они захватывали спинку стула и растекались розовой лужей под Митькиными ногами, не задевая Елену Степановну. Но когда она откинулась, ее голова оказалась в полосе солнечного света. Пронизанные этим светом, заискрились вдруг ее волосы, а лоб, нос, губы и подбородок очертила золотисто-розовая каемка.
В этот-то миг Митька не понял, нет, а скорее почувствовал, как она красива.
Почувствовал и опустил глаза, будто ему в самом деле стало больно смотреть на нее.
Когда поднял их, Елена Степановна набирала в шприц сыворотку.
– Снимайте пиджак и рубашку, – сказала она.
Митька снял и, не зная, куда положить, держал в одной руке пиджак, в другой рубашку и майку.
– Повернитесь спиной.
– Да меня не то что тиф, никакая холера не возьмет, – буркнул Митька, собрав остатки своего упрямства, которого только хватило, чтоб сказать ей это. Сказав, он покорно повернулся.
Сделав укол, Елена Степановна бросила в кипящую воду шприц и произнесла чуть насмешливо:
– Ну вот и все. А то я боялась, что не выдержите и помрете. Одевайтесь.
Это Митьке уже не понравилось. Он молча, не спеша натянул рубашку, долго застегивал пуговицы. Почувствовав на себе его взгляд, Елена Степановна обернулась и отчего-то смутилась, покраснела.
– Послушай, а как тебя звать, доктор? – спросил в упор Митька.
– Краснова.
– То-то, вижу, красная вся, – буркнул Митька. – Я про имя спрашиваю.
Ей бы рассердиться на такую грубость, но она еще больше смутилась и промолвила: -
– Лена… То есть… Елена Степановна Краснова…
Митька выслушал ее снисходительно, не спеша надел пиджак.
– Ладно, Лена-Елена. Спасибо за обслуживание. Болеть-то сильно будет? – спросил он, приподнимая плечо.
– Нет, не очень, – все еще не придя в себя, проговорила она виновато.
– Ну что ж, прощай, товарищ доктор…
И Митька вышел из кабинета, надел полушубок, висевший в углу под марлевой занавеской, кивнул Петру Ивановичу и направился из медпункта.
– Странный какой-то парень, – сказала Елена Степановна, выйдя минут через пять к Смирнову. Щеки ее горели. – И грубиян, кажется… Ну, как вы?
– Все очень хорошо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205
Сердце его билось ровно, боль исчезала. Чувствовалась только во всем теле смертельная усталость.
– Сколько часов я… давно я здесь? – спросил Петр Иванович.
– Да с полчаса всего, – проговорил тот, кто сидел рядом, голосом Митьки Курганова.
Смирнов повернул голову. Митька почему-то виновато улыбался. Он даже не пошевелился, но на его широченных плечах все равно затрещал больничный халат.
– Ты откуда здесь взялся? – удивленно спросил Петр Иванович.
– Да батя… «Иди, говорит, на станцию, как бы в дороге что не случилось…» – опять виновато улыбнулся Митька.
– Кто? – привстал даже Петр Иванович. – Фрол… Петрович?!
Митька вскочил с табуретки.
– Да вы лежите… лежите. Ну да, батя мой… Я встал на лыжи, пошел. А доктора вызвали куда-то к больному. Она мне: «Ты посиди немного возле Петра Ивановича, теперь ничего опасного…» Вот я и сижу.
Голос Митьки успокоил Смирнова. Он снова посмотрел на морозное окно, облитое жидким солнечным светом, и спросил:
– Поезд ушел?
– Минут десять назад простукал.
– Следующий когда?
– После обеда будет. Да вы лежите, лежите! – опять торопливо проговорил Митька, видя, что Смирнов встает.
– Теперь-то уж ничего, – успокоил Курганова Петр Иванович. – Доктор правильно сказала, она знает.
Ноги Петра Ивановича все-таки дрожали. Он посидел немного на кровати. Потом прошел в соседнюю комнату, где был телефон, позвонил жене, что задерживается на станции в связи с одним делом, о котором надо обязательно написать в газете, и что приедет после обеда. Вернувшись к Митьке, сказал смущенно:
– Видишь, обманывать жену приходится. Как думаешь, хорошо это?
– Ну, мало ли что бывает… Это ничего…
Петру Ивановичу что-то не понравилось в Митькином ответе. Он внимательно посмотрел на него, вспомнил неожиданный утренний вопрос Анисима Шатрова: «Про Митьку-то што думаешь?»
Кто-то заскрипел на крыльце, и Смирнов, забыв про Митьку, кинулся, как мальчишка, к кровати.
Вошла Елена Степановна.
– Спасибо тебе, Митя. Теперь иди домой. Я уже здоров, с первым поездом уеду. Ничего со мной не случится теперь.
– Да, можете идти, – сказала Митьке и врач. Она сняла шубку и теперь поправляла коротенькую, девичью еще прическу. – Благодарю вас за помощь.
Митька неуклюже поднялся, потянул с себя стеснявший его халат.
– Давайте я помогу вам, – сказала Елена Степановна. – Хотя постойте, постойте! – воскликнула она и повернула Митьку к себе лицом. – Ведь вы, кажется… Курганов Дмитрий? Из колхоза «Рассвет»? Как это я раньше вас не узнала…
Митька посмотрел на нее сверху вниз, по-медвежьи переступил с ноги на ногу. От нее резко пахло лекарствами.
– Ну, из колхоза…
– Это вы осенью испугались прививки против тифа и сбежали в тайгу?
Серые глаза с коричневыми зрачками глядели на него строго и чуть насмешливо.
– Ничего я не испугался, – опустил свой чуб Митька. – А кожу зря прокалывать не дам.
– А я и разговаривать теперь не стану. Ну-ка, проходите в мой кабинет. Живо, живо!
– А я говорю, не дам! – сказал Митька. Сказал – и покорно пошел за Еленой Степановной.
Пока она кипятила на плитке шприц и иголки, Митька смирненько сидел на клеенчатой кушетке и оглядывал ее хрупкую фигурку. Ему казалось отчего-то, что это вовсе и не взаправдашний врач, а какая-то девчонка старательно играет во врача. Очевидно, потому, что очень уж она была маленькая.
Потом Елена Степановна присела на краешек стула боком к Митьке и стала что-то записывать в большую тетрадь. «На стуле три таких доктора поместятся», – мелькнуло у Митьки.
Коротко остриженные волосы все время сползали, когда она наклонялась над столом. Они закрывали сначала круглый подбородок, потом губы, длинные, чуть не закручивающиеся колечками ресницы. Скоро Митька видел только один ее нос с едва заметной горбинкой. Она, не прекращая писать, убирала волосы, запуская в них длинные белые пальцы, но волосы снова сползали.
Иногда, не обращая на них внимания, она о чем-то задумывалась и, как школьница, кусала зелененькую ученическую ручку.
Елена Степановна была красивой. Митька не отдавал себе еще в этом отчета, он сидел и соображал, почему так неожиданно оказался в этом кабинете и терпеливо ждет, когда ему будут «зря прокалывать кожу».
Наконец Елена Степановна положила на стол ручку и откинулась на спинку стула. Откинулась – и Митька замер, пораженный.
Сквозь морозное окно в кабинет били неяркие снопы солнечных лучей. Они захватывали спинку стула и растекались розовой лужей под Митькиными ногами, не задевая Елену Степановну. Но когда она откинулась, ее голова оказалась в полосе солнечного света. Пронизанные этим светом, заискрились вдруг ее волосы, а лоб, нос, губы и подбородок очертила золотисто-розовая каемка.
В этот-то миг Митька не понял, нет, а скорее почувствовал, как она красива.
Почувствовал и опустил глаза, будто ему в самом деле стало больно смотреть на нее.
Когда поднял их, Елена Степановна набирала в шприц сыворотку.
– Снимайте пиджак и рубашку, – сказала она.
Митька снял и, не зная, куда положить, держал в одной руке пиджак, в другой рубашку и майку.
– Повернитесь спиной.
– Да меня не то что тиф, никакая холера не возьмет, – буркнул Митька, собрав остатки своего упрямства, которого только хватило, чтоб сказать ей это. Сказав, он покорно повернулся.
Сделав укол, Елена Степановна бросила в кипящую воду шприц и произнесла чуть насмешливо:
– Ну вот и все. А то я боялась, что не выдержите и помрете. Одевайтесь.
Это Митьке уже не понравилось. Он молча, не спеша натянул рубашку, долго застегивал пуговицы. Почувствовав на себе его взгляд, Елена Степановна обернулась и отчего-то смутилась, покраснела.
– Послушай, а как тебя звать, доктор? – спросил в упор Митька.
– Краснова.
– То-то, вижу, красная вся, – буркнул Митька. – Я про имя спрашиваю.
Ей бы рассердиться на такую грубость, но она еще больше смутилась и промолвила: -
– Лена… То есть… Елена Степановна Краснова…
Митька выслушал ее снисходительно, не спеша надел пиджак.
– Ладно, Лена-Елена. Спасибо за обслуживание. Болеть-то сильно будет? – спросил он, приподнимая плечо.
– Нет, не очень, – все еще не придя в себя, проговорила она виновато.
– Ну что ж, прощай, товарищ доктор…
И Митька вышел из кабинета, надел полушубок, висевший в углу под марлевой занавеской, кивнул Петру Ивановичу и направился из медпункта.
– Странный какой-то парень, – сказала Елена Степановна, выйдя минут через пять к Смирнову. Щеки ее горели. – И грубиян, кажется… Ну, как вы?
– Все очень хорошо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205