На пароме никого не было. Убедившись в этом, она, срывая ногти, отвязала его от припаромка. Потом, подумав, выдернула из волос гребенку и бросила на берег. Еще помедлив, сняла жакетик и швырнула в воду…
Фрол и Митька не спали и эту, четвертую ночь, безуспешно пытаясь разыскать теперь хотя бы Зину. Утром Митька, едва держась на ногах, приплелся домой, упал на кровать и на несколько часов забылся.
К обеду он все-таки прохватился от тяжелого, бредового сна, с трудом оторвал от подушки голову. Подушка сбилась, он хотел машинально ее поправить и обнаружил Зинину записку.
– Батя, мама… – закричал он что есть силы.
– Да поспи ты, сынок, поспи, – проговорила Степанида. – Мыслимо ли эдак… захвораешь еще…
– Где… где отец?! – закричал Митька.
– О-ох… сейчас и не поймешь, кто – где.
Митька сорвался и побежал на улицу…
… Только еще через день утром нашли на берегу возле парома Зинину гребенку, а к середине дня в Светлихе, недалеко за деревней, выловили ее жакетик.
– Зинушка, Зинушка, дочушка ты моя… – плакал Антип, обессиленный, разбитый, валяясь на кровати в своем домишке, – Ведь это я, я погубитель ее, люди…
Клавдия отпаивала отца, не отходя от него ни на шаг. Труп Зины искали по всей Светлихе, но так и не нашли.
Фролу седеть уже больше было некуда, а у Митьки появились за эти дни первые серебряные пряди.
Когда стало ясно, что поиски Зины и ее с Митькой сына бесполезны, в доме Кургановых установилась могильная тишина. Сам Митька лежал на кровати как мертвый, отвернувшись лицом к стене. Фрол, сгорбившись, сидел у порога и курил папиросу за папиросой. По дому неслышно ходила одна Степанида.
На исходе дня к Кургановым зашел Егор Кузьмин.
– Я насчет устройства летних лагерей, Фрол Петрович…
– Что?.. А-а, сейчас… – промолвил Фрол, видимо даже не соображая, что говорит.
Посидели, помолчали. Егор увидел тряпку, валявшуюся у стены, несколько секунд смотрел на нее, нагнулся и поднял. Это был синий ситцевый платок в черную крапинку.
– Откуда это у вас? – спросил Егор.
– Что? – очнулся Фрол. – А-а! Степанидин, однако, чего платки разбрасываешь, подбери, – сказал Фрол жене.
Степанида взяла из рук Егора платок, повертела.
– У меня сроду такого не бывало.
– Это платок моей матери, – сказал Егор.
– Что?! – в третий раз переспросил Фрол, взял платок из рук жены. – А как он тут оказался?
Егор пожал плечами:
– Мать приезжала недавно к нам. Варьке все божьей карой грозила, стращала чем-то. Меня прокляла. Проклятый теперь я сын.
Фрол тупо глядел на платок, вертя его в руках.
– Я говорю, как он у нас-то оказался?
– Это я нашел его в лесу, – сказал, оборачиваясь, Митька.
– Где? В каком месте? – вскричал Фрол.
– Там, за увалом…
Фрол несколько секунд тяжело дышал, мял платок, будто он обжигал ему руки. Наконец закричал:
– Когда она приезжала?
– Недавно. Постой, припомню… Ну да, приехала за день до того, как… ваш малец потерялся… Переночевала, а утром рано уехала…
Еще немножко помедлив, Фрол вдруг, ни слова не говоря, сорвался с места, выскочил из дому и побежал к председателю.
Большаков, видимо, только что вернулся откуда-то и, фыркая у рукомойника, умывался.
– Захар… Захар! – воскликнул Фрол, едва переступив порог. – А что, если не утонула Зинка?! А что, если мальчонка не сам потерялся? Вот платок. Егор говорит…
– Погоди, – попросил Захар, вытираясь. – Рассказывай по порядку, не торопясь.
Выслушав Фрола, Большаков налил воды в электрический чайник, ткнул вилку в розетку. Затем сел за стол и потер ладонями уставшее лицо.
– Может быть, и так, – сказал он, еще помедлив. – Мне Мишка рассказывал, что Марфа во время суда стращала Зину всякими божескими карами, запугивала и даже недвусмысленно предупреждала, что если она не будет молчать на суде обо всех ихних делах, то… Поэтому может быть…
– Да что может быть?! – вскричал Курганов. – Надо ехать в Озерки, брать эту щуку обомшелую за жабры…
– Уплыла уже она, эта щука хитрая. Я только что из Озерков…
– Ну?! – простонал Фрол.
– Чего «ну»? Когда Зина исчезла, мне сразу стукнуло, что парнишка не просто потерялся. А тут как раз и Мишка рассказал, что Зина тогда передала ему один разговор с Марфой, спрашивала, как ей теперь быть… Я тем же часом в Озерки… Да… нету там Марфы. По нашему заезжему двору одни мыши бегают да Библия на полу валяется…
Через две недели в Зеленый Дол, на имя Митьки Курганова, пришло письмо от… Зины.
"Милый мой Митенька, – писала Зина, – как же мне тяжело тут и муторно… Но это ничего, скоро сойдет благоденствие на меня. Хоть тело моей сейчас страдает, но умом я понимаю, что скоро… скоро сойдет. Только бы вытерпеть все божьи испытания. А послал мне бог за отступничество мое и хулу на него распятие на святом кресте… Ничего, Митенька, некоторые, кто искренне раскаивается, выдерживают и такое испытание. А во мне силы прибывают, это я чувствую, потому что раскаялась. И готовлюсь…
Пишу тебе только потому, чтобы ты не беспокоился за сыночка. Он жив и здоров. Я поняла, что должна его отдать во служение Господу, Наша святая матерь говорит, что за это мне простится половина грехов… Меня не ищи, никогда не найдешь, я ушла из сего мира и забыла уже, как меня звали… Писать тебе больше не буду, потому что нельзя мне, невозможно…"
Зина писала словно под дождем – весь листок, вырванный из ученической тетради, был густо закапан крупными каплями. Некоторые слова размылись этими каплями, расползлись, и их почти невозможно было разобрать. На конверте стоял штемпель: «Поезд Москва – Владивосток».
Митька дочитал письмо, и оно выпало у него из рук. Фрол подобрал его. А Митька, как слепой, попавший в незнакомую квартиру, долго тыкался в стены, искал дверь. Наконец нащупал ее, толкнул и вышел на улицу. И пошел, пошел по улице, за деревню…
– Дмитрий! Митя! – обеспокоенно крикнул Фрол, выскочив из дому.
Митька даже не оглянулся. Может быть, не слышал.
Тогда Фрол догнал сына и пошел рядом. Митька не обратил на это никакого внимания.
Так они, не замечая друг друга, шли и шли рядом по лесной дороге, под вечерним солнцем.
Когда солнце село, Фрол потянул сына за рукав. Митька покорно повернулся, и они пошли обратно, вернулись в деревню, миновали свой дом и вышли на противоположный конец села…
Потом всю ночь бродили под звездным небом по окрестностям села, по заброшенным лесным дорогам, зараставшим мягкой, пружинящей под ногами травой, несколько раз выходили на берег Светлихи…
На солнцевосходе вернулись в деревню, подошли к своему дому, Митька сел на ступеньку крыльца, Фрол устало опустился рядом.
И долго они еще сидели молча. Ветер-утренник обдувал их, перебирал пряди белых волос Фрола Курганова, трепал спутавшийся Митькин чуб, наполовину тоже теперь белый, будто покрытый первым осенним инеем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205