Не разобрались пока, иеговист он или пятидесятник. Но ясно одно – сектант какой-то.
– Черт, а мы, понимаешь… Прохлаждаемся мы тут, выходит, – проговорил мрачно Большаков. – У тех же Уваровых сколько раз я бывал…
– Что ж – бывал! Я тоже знаю их, разговаривал не раз со стариком Евдокимом. Насквозь он не просвечивается. А секты обе тайные, глубоко законспирированные. Иеговисты, например, целые типографии иногда прячут. В Томской области недавно одну такую типографию накрыли. Печатала журнал «Башня стражи» на украинском языке. На Украине делали перевод, пересылали рукописи в Томск, а оттуда обратно готовые журналы. Так что по разговорам иеговиста иногда не определишь. Сами они никогда в этом не признаются, пока за руку не схватишь.
– Ну поглядим, чем кончится с Уваровым, – сказал Большаков, – С Уваровых этих, с Пистимеи, с Устина теперь глаз не спустим.
В это время открылась дверь, и вошел Устин Морозов. Вошел, окинул взглядом обоих – Большакова и Смирнова, кисло усмехнулся. Вероятно, он слышал последние слова председателя.
– Что это ты, Устин Акимыч? – спросил Смирнов. – Нездоровится, что ли?
– Извиняйте, коли помешал, – скривил губы Морозов, прошел через весь кабинет, но не сел на стул, а опустился почему-то на корточки, упершись спиной в стену, достал кисет и стал вертеть папиросу. – А насчет здоровья – благодарствуем. Какое теперь здоровье…
Захар глядел на Устина так, словно видел его впервые.
– Распишешь, поди, в газете-то про нас? – спросил Морозов у Смирнова, с трудом вытаскивая толстыми, негнущимися пальцами спичку из коробки. Прикурил. Самокрутка затрещала, словно Устин зажег на папиросу, а свою бороду. – Коровенки, мол, дохнуть в «Рассвете» начали…
– Распишу. Только… про жену твою, про ее молитвенный дом, – сказал Смирнов, ожидая, какое это произведет впечатление.
Но Устин, к его удивлению, отнесся к этим словам совершенно безразлично, даже сказал:
– Валяй покрепче. Она мне самому, холера, все печенки испортила. Дочку, стерва Божья, своей заразой заразила.
– А ты куда смотрел? – спросил Смирнов.
– Что я? Я с греха с ней сбился. В карман Варьку, что ли, зашить да с собой таскать?
Наступила пауза, и Захар проговорил, отряхнув прочь все другие думы:
– Ну ладно… Что, Устин, членам правления скажем сейчас?
Морозов молча курил. Черные глаза его смотрели на огонек папиросы холодно, равнодушно.
– Чего скажешь? – произнес он. – У них спросим, посоветуемся.
Поднялся с пола, сел на стул, широко расставив толстые ноги в ватных брюках, и принял свою любимую позу – облокотился о колени и стал смотреть вниз.
В конторе плавали плотные космы дыма. Морозов бросил окурок на пол, наступил на него огромным, тоже черным, домашней катки валенком и растер. Было слышно, как под подошвой валенка перекатываются, словно песок, крупные крошки самосада. Затем открыл дверь в смежную комнату, чтобы выпустить немножко дым, и вернулся на прежнее место. Стул под ним тяжело заскрипел, грозя развалиться.
– Так посоветуемся, говорю, – повторил Морозов. – Хотя, откровенно, не знаю… не вижу, чем поможет этот совет. – Устин зевнул, прикрыл рот и опустил голову. Несколько времени он молча смотрел в пол меж своих колен и добавил: – Я вот, ночами ворочаясь, всю постель истер. Голова колется от дум. А ничего придумать не могу.
В контору зашел с кнутом в руках Андрон Овчинников, подпоясанный домотканой опояской, молча нацедил холодной воды из бачка, долго пил, двигал заросшим кадыком. Вытерев губы рукавом, сдвинул на затылок тяжелую меховую шапку, открыв желтоватый, в синих прожилинках, вспотевший лоб, переступил порог кабинета.
– Одонья за Чертовым ущельем собирать поедем, – сообщил он.
– Там же на прошлой неделе все подобрали, – сказал председатель. – В Пихтовой пади надо посмотреть.
– Бригадир распорядился – за ущелье ехать, – показал Овчинников на Морозова.
– У камышей еще должны быть одонья, – объяснил не спеша Устин. – Мы там стожка четыре ставили. А в Пихтовой пади вы же сами с Егоркой смотрели.
– Сомневаюся, чтоб были. С осени все подскребли.
Андрон Овчинников сомневался во всем и всегда. Он сомневался когда-то, в молодости, что трактор сильнее коня. Овчинниковы были вечные бедняки. Андрон хорошо помнил еще братьев Меньшиковых и сомневался, что народ справится с кулачеством. Сомневался, когда увидел в небе первый самолет. Даже когда весь колхоз поголовно высыпал смотреть на проплывающий по небу первый спутник, Андрон, почесав в затылке, изрек: «Вот дьяволы! А все ж таки я сомневаюсь».
И, кажется, только один раз в жизни Андрон Овчинников сомневался более или менее правильно. Слушая толки о «холодной войне», о том, что она может ненароком перерасти в «горячую», Андрон Овчинников произнес однажды свое любимое слово: «Сомневаюсь… – И тут же пояснил: – Черт дергает Бога за бороду, а сам крестится».
Случившийся поблизости Митька Курганов поинтересовался еще тогда: «Это почему же он крестится, папаша?» – «А ну как вдарит по рогам-то», – ответил Андрон.
– Что ж, пусть едут к Камышовому озеру, – сказал Большаков.
– По пути завернут в Кривую балку. Может, там что найдут, – проговорил Морозов.
Андрон опять направился к бачку с водой. Пока он пил, Захар задумчиво выстукивал пальцами по столу.
– Я думаю так, Устин, – промолвил председатель, – попросим колхозников выручить нас из беды. Для себя, хоть и не густо, а каждый накосил сенца мало-мало. Пусть каждый с возик, с полвозика – кто сколь может – привезет к скотным дворам. За колхозом не пропадет. Свою скотину картошкой докормят, отрубями… Найдут чем, если не хватит сена. Вот поговорим с правленцами и попоросим. А?
Устин молчал и опять смотрел в пол меж своих колен.
– Все равно некоторые продают… спекулируют сеном. Выждали время, – сдерживаясь, сказал Смирнов.
Устин медленно поднял черную голову и, когда поднимал, мельком взглянул через открытую дверь на Овчинникова. В этом мимолетном взгляде ничего, кажется, и не было, кроме обычной угрюмости. Да разве на секунду проступила еще досада: люди, мол, вон какую трудную задачу решают, а ты болтаешься тут, приспичило тебе пить!..
Андрон поставил кружку на бачок, громко звякнул о железо.
– Попросим, говоришь? – переспросил он у Захара, появляясь опять в дверях. – Сомневаюсь я…
– В чем? – повернул к нему голову Большаков.
– Закон, однако, охраняет маленько крестьянина.
– А ты, Устин, как думаешь? – обратился председатель к Морозову, так и не поняв, что хотел сказать Овчинников.
– Какой может быть разговор, – двинул плечом бригадир. – Центнер-другой могу выделить. И каждый обязан. Не сам по себе достаток приходит – через колхоз. Только вот… – Устин зажал в кулак бороду, подергал ее, будто пробуя, крепко ли она держится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205
– Черт, а мы, понимаешь… Прохлаждаемся мы тут, выходит, – проговорил мрачно Большаков. – У тех же Уваровых сколько раз я бывал…
– Что ж – бывал! Я тоже знаю их, разговаривал не раз со стариком Евдокимом. Насквозь он не просвечивается. А секты обе тайные, глубоко законспирированные. Иеговисты, например, целые типографии иногда прячут. В Томской области недавно одну такую типографию накрыли. Печатала журнал «Башня стражи» на украинском языке. На Украине делали перевод, пересылали рукописи в Томск, а оттуда обратно готовые журналы. Так что по разговорам иеговиста иногда не определишь. Сами они никогда в этом не признаются, пока за руку не схватишь.
– Ну поглядим, чем кончится с Уваровым, – сказал Большаков, – С Уваровых этих, с Пистимеи, с Устина теперь глаз не спустим.
В это время открылась дверь, и вошел Устин Морозов. Вошел, окинул взглядом обоих – Большакова и Смирнова, кисло усмехнулся. Вероятно, он слышал последние слова председателя.
– Что это ты, Устин Акимыч? – спросил Смирнов. – Нездоровится, что ли?
– Извиняйте, коли помешал, – скривил губы Морозов, прошел через весь кабинет, но не сел на стул, а опустился почему-то на корточки, упершись спиной в стену, достал кисет и стал вертеть папиросу. – А насчет здоровья – благодарствуем. Какое теперь здоровье…
Захар глядел на Устина так, словно видел его впервые.
– Распишешь, поди, в газете-то про нас? – спросил Морозов у Смирнова, с трудом вытаскивая толстыми, негнущимися пальцами спичку из коробки. Прикурил. Самокрутка затрещала, словно Устин зажег на папиросу, а свою бороду. – Коровенки, мол, дохнуть в «Рассвете» начали…
– Распишу. Только… про жену твою, про ее молитвенный дом, – сказал Смирнов, ожидая, какое это произведет впечатление.
Но Устин, к его удивлению, отнесся к этим словам совершенно безразлично, даже сказал:
– Валяй покрепче. Она мне самому, холера, все печенки испортила. Дочку, стерва Божья, своей заразой заразила.
– А ты куда смотрел? – спросил Смирнов.
– Что я? Я с греха с ней сбился. В карман Варьку, что ли, зашить да с собой таскать?
Наступила пауза, и Захар проговорил, отряхнув прочь все другие думы:
– Ну ладно… Что, Устин, членам правления скажем сейчас?
Морозов молча курил. Черные глаза его смотрели на огонек папиросы холодно, равнодушно.
– Чего скажешь? – произнес он. – У них спросим, посоветуемся.
Поднялся с пола, сел на стул, широко расставив толстые ноги в ватных брюках, и принял свою любимую позу – облокотился о колени и стал смотреть вниз.
В конторе плавали плотные космы дыма. Морозов бросил окурок на пол, наступил на него огромным, тоже черным, домашней катки валенком и растер. Было слышно, как под подошвой валенка перекатываются, словно песок, крупные крошки самосада. Затем открыл дверь в смежную комнату, чтобы выпустить немножко дым, и вернулся на прежнее место. Стул под ним тяжело заскрипел, грозя развалиться.
– Так посоветуемся, говорю, – повторил Морозов. – Хотя, откровенно, не знаю… не вижу, чем поможет этот совет. – Устин зевнул, прикрыл рот и опустил голову. Несколько времени он молча смотрел в пол меж своих колен и добавил: – Я вот, ночами ворочаясь, всю постель истер. Голова колется от дум. А ничего придумать не могу.
В контору зашел с кнутом в руках Андрон Овчинников, подпоясанный домотканой опояской, молча нацедил холодной воды из бачка, долго пил, двигал заросшим кадыком. Вытерев губы рукавом, сдвинул на затылок тяжелую меховую шапку, открыв желтоватый, в синих прожилинках, вспотевший лоб, переступил порог кабинета.
– Одонья за Чертовым ущельем собирать поедем, – сообщил он.
– Там же на прошлой неделе все подобрали, – сказал председатель. – В Пихтовой пади надо посмотреть.
– Бригадир распорядился – за ущелье ехать, – показал Овчинников на Морозова.
– У камышей еще должны быть одонья, – объяснил не спеша Устин. – Мы там стожка четыре ставили. А в Пихтовой пади вы же сами с Егоркой смотрели.
– Сомневаюся, чтоб были. С осени все подскребли.
Андрон Овчинников сомневался во всем и всегда. Он сомневался когда-то, в молодости, что трактор сильнее коня. Овчинниковы были вечные бедняки. Андрон хорошо помнил еще братьев Меньшиковых и сомневался, что народ справится с кулачеством. Сомневался, когда увидел в небе первый самолет. Даже когда весь колхоз поголовно высыпал смотреть на проплывающий по небу первый спутник, Андрон, почесав в затылке, изрек: «Вот дьяволы! А все ж таки я сомневаюсь».
И, кажется, только один раз в жизни Андрон Овчинников сомневался более или менее правильно. Слушая толки о «холодной войне», о том, что она может ненароком перерасти в «горячую», Андрон Овчинников произнес однажды свое любимое слово: «Сомневаюсь… – И тут же пояснил: – Черт дергает Бога за бороду, а сам крестится».
Случившийся поблизости Митька Курганов поинтересовался еще тогда: «Это почему же он крестится, папаша?» – «А ну как вдарит по рогам-то», – ответил Андрон.
– Что ж, пусть едут к Камышовому озеру, – сказал Большаков.
– По пути завернут в Кривую балку. Может, там что найдут, – проговорил Морозов.
Андрон опять направился к бачку с водой. Пока он пил, Захар задумчиво выстукивал пальцами по столу.
– Я думаю так, Устин, – промолвил председатель, – попросим колхозников выручить нас из беды. Для себя, хоть и не густо, а каждый накосил сенца мало-мало. Пусть каждый с возик, с полвозика – кто сколь может – привезет к скотным дворам. За колхозом не пропадет. Свою скотину картошкой докормят, отрубями… Найдут чем, если не хватит сена. Вот поговорим с правленцами и попоросим. А?
Устин молчал и опять смотрел в пол меж своих колен.
– Все равно некоторые продают… спекулируют сеном. Выждали время, – сдерживаясь, сказал Смирнов.
Устин медленно поднял черную голову и, когда поднимал, мельком взглянул через открытую дверь на Овчинникова. В этом мимолетном взгляде ничего, кажется, и не было, кроме обычной угрюмости. Да разве на секунду проступила еще досада: люди, мол, вон какую трудную задачу решают, а ты болтаешься тут, приспичило тебе пить!..
Андрон поставил кружку на бачок, громко звякнул о железо.
– Попросим, говоришь? – переспросил он у Захара, появляясь опять в дверях. – Сомневаюсь я…
– В чем? – повернул к нему голову Большаков.
– Закон, однако, охраняет маленько крестьянина.
– А ты, Устин, как думаешь? – обратился председатель к Морозову, так и не поняв, что хотел сказать Овчинников.
– Какой может быть разговор, – двинул плечом бригадир. – Центнер-другой могу выделить. И каждый обязан. Не сам по себе достаток приходит – через колхоз. Только вот… – Устин зажал в кулак бороду, подергал ее, будто пробуя, крепко ли она держится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205