Этот сумел обобрать всю землю Египетскую да Ханаанскую, весь народ закабалил, сука, голодать заставил. А когда Иаков заявился в Египет, сынок ему лучшие участки земли отвалил, ублажил всякими дорогими подарками. Вот как первые-то люди на земле воровали. Мать, поди, знает об этом. И жена твоя знает. Так что…
Устину не понравилось упоминание о его жене. Он сухо сказал:
– Я к тому – не перегни смотри.
– Да я осторожненько.
«Дуги» Егорка гнул действительно осторожно, но довольно часто. Об этом никто не знал, кроме Устина.
В порыве благодарности Егорка не раз говорил:
– Ну и человек ты, дядя Устин! Может, тебе чего подбросить когда? Ты не стесняйся. Тетка Пистимея, говорю, знает…
– То ли я еще сделаю для тебя, Егор, – каждый раз отвечал Устин. – Вот подумываю: не поставить ли тебя заведующим фермой?
– Ну так что ж, давай, – чесал Егор свою щеку.
Однако вместо заведования фермой Егору поручили пасти коров. Кузьмин нервно рассмеялся, спросил у Морозова:
– Это как же понять, дядя Устин?
– Не ерепенься. Твое от тебя не уйдет. Только ты делай то, что я скажу. Пасти коров тоже умеючи надо.
Егор пас умеючи. И вскоре стал заведующим фермой вместо Натальи Меньшиковой.
Теперь Егор «гнул дуги» все круче и круче. Сколько было пропито бычков и телочек, сколько центнеров молока, сливок, сколько тонн сена продано с помощью Илюшки Юргина в райцентре и сколько тысяч рублей попало в карман Морозовым – об этом не знает никто, даже сам Устин. Об этом знает только разве Пистимея, которая, ни во что не вмешиваясь, исправно сдирала с Юргина «оброк», всякий раз с поразительной проницательностью назначая его размеры. По возвращении из райцентра Юргин обычно старался не попадаться на глаза Пистимее, обходил дом Морозовых далеко стороной. Но Пистимея все же встречала его где-нибудь и молча прищуривала глаза. А то Овчинников или Антип Никулин сообщали: «Что-то Пистимея спрашивала тебя…» Иногда сам Устин бросал одно-единственное слово: «Зайди-ка!» Во всех случаях Юргин, съежившись, кидал по сторонам беспомощные взгляды, медленно, нехотя шел вечерком к морозовскому дому.
От Пистимеи Юргин выскакивал красный, какой-то облезлый, словно ошпаренный. Сразу же бежал к Егору, шлепал шапку или фуражку об пол:
– Нет! Все!! Ишь живоглотка! Подавится когда-нибудь моими… моими заработанными, захлебнется моим потом! С-стерва, все выкачала!
– Не подвывай, – морщился Егор, – Как она говорит, у Бога не последний день. А даст Бог день, даст и пищу.
Егор неминуемо бы попался, если бы Устин его не сдерживал. На этой почве у них частенько происходили даже стычки, но в общем-то Кузьмин подчинялся ему.
… На второй или третий день, как началась война, Устин собрал у себя на квартире Андрона Овчинникова, Антипа Никулина, Фрола Курганова, Егора Кузьмина. Тут же был и Юргин. Оглядев всех, Устин невесело, горько усмехнулся: немного же он нажил здесь друзей!
Объявись Демид, стыдно было бы и показывать таких одров. Но вслух сказал:
– Вот что, братцы мои… Расстаемся, я думаю, ненадолго. Я должен быть как можно скорее там, – Устин кивнул лохматой головой куда-то за окно. – Многие из вас тоже рано или поздно понюхают пороху. Смотрите у меня, остерегайтесь, зря головы в пекло не суйте. Вернусь – нам всем много работы будет. Вы у меня и правая и левая руки.
Из всех присутствующих разве только Юргин понимал, о какой работе говорит Устин, что он вообще подразумевает за этим, на что надеется.
Вернуться в Зеленый Дол Устину пришлось совсем не так, как он рассчитывал…
Когда приехал из госпиталя Егор, Морозов обнял его, как самого родного человека.
– Егорка, черт! Вот уж рад я, что жив-здоров!.. Не совсем здоров? Ничего, вылечим! Я уж тут работу тебе подготовил. В армии ты чем командовал? Взводом?.. Как же, слышали. Кто бы мог подумать! Солдатом ведь начал. Вырос, вырос! Так вот, работку, говорю, подготовил, с Захаром Большаковым согласовал. Будешь всем животноводством колхоза заворачивать. Понял?
Егор, к удивлению Устина, не обрадовался. Работать начал вроде тоже с неохотой. Илья Юргин ужом крутился вокруг Егора, ожидая, когда тот позволит оторвать ему жирный кусок. Но Егор будто не замечал этого.
Наконец Юргин не выдержал:
– Егор, э-э… ты чего?
– Что такое? – спросил Кузьмин.
– Так как сказать… Все вон в армейских брюках ходишь. На заду продырявились уж. А на базаре маслице за сотню килограммчик.
– Пошел к черту! – коротко отрезал Егор.
Юргин даже замотал головой: не ослышался ли? Но когда понял, что не ослышался, уронил:
– Так-с. Хе-хе!.. А непонятно.
Устину тоже все это было непонятно. Но он не вмешивался месяц, два, полгода. А потом как-то сказал, когда они остались вдвоем в коровнике:
– Изменился ты, Егор, вижу. Что это с тобой произошло?
Егор, видимо, ждал такого разговора. Он потер ладонью рябую щеку, ответил глухо:
– Все мы изменились. Вон какую войну пережили, вон сколько бед перенесли.
– Н-да… Я и говорю – другим стал, – холодно проговорил Устин. – Раньше про веселое житье-бытье святых праотцев, бывало, рассказывал.
– А ты что, прежний? – повернулся к нему Егор. – Как же нам не быть другими?! Не знаю, как ты, а я в таких передрягах побывал, что… Две, считай, войны за один раз прошел – и германскую и японскую. Твои слова помнил, голову вот, слава Богу, уберег. Не думай, что сбережением своей головы только и занимался. Воевал я честно. Но слова твои, говорю, помнил…
Устин запустил пальцы в начинающую отрастать бороду, сказал сухо:
– Молодец!
– Война вытряхнула всю дурь из головы, вот что я скажу, Устин. Нагляделся я всего, передумал о многом…
– Дурь – это хорошо. Для чего она человеку, дурь-то?.. А память как, не вышибла?
Егор Кузьмин невольно опустил глаза в землю.
– Слушай, Устин Акимыч… – Голос его изменился, стал тихим и нерешительным. – Может, лучше… легче, по крайней мере, было бы, коль отшибло и память…
Морозов усмехнулся, а потом жестко сказал прямо в лицо Егору:
– А я считаю, хорошо, что не отшибло. А то напоминать бы пришлось, сколь телок да бычков пропито, сколь сена, масла, сметаны Илюшка Юргин в Озерки перевозил.
– Перевозил, это верно, – покорно согласился Егор. Потом со злостью добавил: – А по чьему указу? А деньги кому шли?
– Не болтай ты! – прикрикнул Устин. – Щенок ты еще! Кто видел, в чей они карман текли? Кто докажет? Уж не ты ли?
Егор переступил с ноги на ногу и сказал с горечью:
– Сволочь ты, Устин!
– Возможно, – согласился Морозов. – Ты один благородных кровей.
– И зачем тебе столько денег? Куда хапаешь?
Устин Морозов усмехнулся еще раз и проговорил задумчиво:
– Не нужны мне деньги, верно. И не в деньгах совсем дело.
– Так в чем же?
Устин нахмурил брови:
– Ладно, будь здоров. Заболтался тут с тобой!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205
Устину не понравилось упоминание о его жене. Он сухо сказал:
– Я к тому – не перегни смотри.
– Да я осторожненько.
«Дуги» Егорка гнул действительно осторожно, но довольно часто. Об этом никто не знал, кроме Устина.
В порыве благодарности Егорка не раз говорил:
– Ну и человек ты, дядя Устин! Может, тебе чего подбросить когда? Ты не стесняйся. Тетка Пистимея, говорю, знает…
– То ли я еще сделаю для тебя, Егор, – каждый раз отвечал Устин. – Вот подумываю: не поставить ли тебя заведующим фермой?
– Ну так что ж, давай, – чесал Егор свою щеку.
Однако вместо заведования фермой Егору поручили пасти коров. Кузьмин нервно рассмеялся, спросил у Морозова:
– Это как же понять, дядя Устин?
– Не ерепенься. Твое от тебя не уйдет. Только ты делай то, что я скажу. Пасти коров тоже умеючи надо.
Егор пас умеючи. И вскоре стал заведующим фермой вместо Натальи Меньшиковой.
Теперь Егор «гнул дуги» все круче и круче. Сколько было пропито бычков и телочек, сколько центнеров молока, сливок, сколько тонн сена продано с помощью Илюшки Юргина в райцентре и сколько тысяч рублей попало в карман Морозовым – об этом не знает никто, даже сам Устин. Об этом знает только разве Пистимея, которая, ни во что не вмешиваясь, исправно сдирала с Юргина «оброк», всякий раз с поразительной проницательностью назначая его размеры. По возвращении из райцентра Юргин обычно старался не попадаться на глаза Пистимее, обходил дом Морозовых далеко стороной. Но Пистимея все же встречала его где-нибудь и молча прищуривала глаза. А то Овчинников или Антип Никулин сообщали: «Что-то Пистимея спрашивала тебя…» Иногда сам Устин бросал одно-единственное слово: «Зайди-ка!» Во всех случаях Юргин, съежившись, кидал по сторонам беспомощные взгляды, медленно, нехотя шел вечерком к морозовскому дому.
От Пистимеи Юргин выскакивал красный, какой-то облезлый, словно ошпаренный. Сразу же бежал к Егору, шлепал шапку или фуражку об пол:
– Нет! Все!! Ишь живоглотка! Подавится когда-нибудь моими… моими заработанными, захлебнется моим потом! С-стерва, все выкачала!
– Не подвывай, – морщился Егор, – Как она говорит, у Бога не последний день. А даст Бог день, даст и пищу.
Егор неминуемо бы попался, если бы Устин его не сдерживал. На этой почве у них частенько происходили даже стычки, но в общем-то Кузьмин подчинялся ему.
… На второй или третий день, как началась война, Устин собрал у себя на квартире Андрона Овчинникова, Антипа Никулина, Фрола Курганова, Егора Кузьмина. Тут же был и Юргин. Оглядев всех, Устин невесело, горько усмехнулся: немного же он нажил здесь друзей!
Объявись Демид, стыдно было бы и показывать таких одров. Но вслух сказал:
– Вот что, братцы мои… Расстаемся, я думаю, ненадолго. Я должен быть как можно скорее там, – Устин кивнул лохматой головой куда-то за окно. – Многие из вас тоже рано или поздно понюхают пороху. Смотрите у меня, остерегайтесь, зря головы в пекло не суйте. Вернусь – нам всем много работы будет. Вы у меня и правая и левая руки.
Из всех присутствующих разве только Юргин понимал, о какой работе говорит Устин, что он вообще подразумевает за этим, на что надеется.
Вернуться в Зеленый Дол Устину пришлось совсем не так, как он рассчитывал…
Когда приехал из госпиталя Егор, Морозов обнял его, как самого родного человека.
– Егорка, черт! Вот уж рад я, что жив-здоров!.. Не совсем здоров? Ничего, вылечим! Я уж тут работу тебе подготовил. В армии ты чем командовал? Взводом?.. Как же, слышали. Кто бы мог подумать! Солдатом ведь начал. Вырос, вырос! Так вот, работку, говорю, подготовил, с Захаром Большаковым согласовал. Будешь всем животноводством колхоза заворачивать. Понял?
Егор, к удивлению Устина, не обрадовался. Работать начал вроде тоже с неохотой. Илья Юргин ужом крутился вокруг Егора, ожидая, когда тот позволит оторвать ему жирный кусок. Но Егор будто не замечал этого.
Наконец Юргин не выдержал:
– Егор, э-э… ты чего?
– Что такое? – спросил Кузьмин.
– Так как сказать… Все вон в армейских брюках ходишь. На заду продырявились уж. А на базаре маслице за сотню килограммчик.
– Пошел к черту! – коротко отрезал Егор.
Юргин даже замотал головой: не ослышался ли? Но когда понял, что не ослышался, уронил:
– Так-с. Хе-хе!.. А непонятно.
Устину тоже все это было непонятно. Но он не вмешивался месяц, два, полгода. А потом как-то сказал, когда они остались вдвоем в коровнике:
– Изменился ты, Егор, вижу. Что это с тобой произошло?
Егор, видимо, ждал такого разговора. Он потер ладонью рябую щеку, ответил глухо:
– Все мы изменились. Вон какую войну пережили, вон сколько бед перенесли.
– Н-да… Я и говорю – другим стал, – холодно проговорил Устин. – Раньше про веселое житье-бытье святых праотцев, бывало, рассказывал.
– А ты что, прежний? – повернулся к нему Егор. – Как же нам не быть другими?! Не знаю, как ты, а я в таких передрягах побывал, что… Две, считай, войны за один раз прошел – и германскую и японскую. Твои слова помнил, голову вот, слава Богу, уберег. Не думай, что сбережением своей головы только и занимался. Воевал я честно. Но слова твои, говорю, помнил…
Устин запустил пальцы в начинающую отрастать бороду, сказал сухо:
– Молодец!
– Война вытряхнула всю дурь из головы, вот что я скажу, Устин. Нагляделся я всего, передумал о многом…
– Дурь – это хорошо. Для чего она человеку, дурь-то?.. А память как, не вышибла?
Егор Кузьмин невольно опустил глаза в землю.
– Слушай, Устин Акимыч… – Голос его изменился, стал тихим и нерешительным. – Может, лучше… легче, по крайней мере, было бы, коль отшибло и память…
Морозов усмехнулся, а потом жестко сказал прямо в лицо Егору:
– А я считаю, хорошо, что не отшибло. А то напоминать бы пришлось, сколь телок да бычков пропито, сколь сена, масла, сметаны Илюшка Юргин в Озерки перевозил.
– Перевозил, это верно, – покорно согласился Егор. Потом со злостью добавил: – А по чьему указу? А деньги кому шли?
– Не болтай ты! – прикрикнул Устин. – Щенок ты еще! Кто видел, в чей они карман текли? Кто докажет? Уж не ты ли?
Егор переступил с ноги на ногу и сказал с горечью:
– Сволочь ты, Устин!
– Возможно, – согласился Морозов. – Ты один благородных кровей.
– И зачем тебе столько денег? Куда хапаешь?
Устин Морозов усмехнулся еще раз и проговорил задумчиво:
– Не нужны мне деньги, верно. И не в деньгах совсем дело.
– Так в чем же?
Устин нахмурил брови:
– Ладно, будь здоров. Заболтался тут с тобой!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205