– А знаешь почему? – усмехнулся Казаков. – Вырождаются Абросимовы. Вспомни нашего деда Андрея, твоего отца – Дмитрия Андреевича, наконец, моего родного батю – Ивана Васильевича Кузнецова. Какие люди были, а? И времена ведь были тогда жестокие. Они же выстояли, не согнулись в войну, да и после… Почему же ты держишься за свое кресло и снизу вверх смотришь на начальство? Где же твоя абросимовская гордость, прямота, честность?
– Ты перехватил, Вадим, – осадил его Павел Дмитриевич. – Давай прекратим этот разговор. То, что происходит сейчас, дорогой, от нас с тобой не зависит…
– От кого же тогда? От лизоблюдов, подхалимов, славословов?
– Почему же ты не напишешь в газету или журнал? – подковырнул Павел Дмитриевич. – Выскажись…
– Пытался, – сказал Вадим Федорович. – И в газету писал, и в ЦК партии, и на собраниях выступал…
– И чего добился? Ладно, читатели тебя любят, а официально ты не признан. Выходит, не ко двору ты пришелся, Вадим!
– Выходит, – устало согласился тот.
– По-прежнему критикам книг не даришь?
– И не буду! Критики, Паша, славят начальство, а кто я для них? Что они с меня будут иметь? Издание своей монографии? Поездку за рубеж? Должность в издательстве или журнале?
– Что же тебя волнует?
– Признание читателей, для которых я пишу. Вот его-то я ощущаю все время. Этим, Паша, и счастлив… Давай о чем-нибудь другом лучше поговорим, все это давно уже мне осточертело!
– И все-таки поверь, Вадим, нельзя замыкаться только в себе. Ты в Москве-то бываешь в два года раз! А ведь в столице все решается. Ты хоть в Союзе писателей-то бываешь?
– Был несколько раз в ЦДЛ, в ресторане… Там великолепно можно пообедать.
– А твой творческий вечер…
Казаков положил руку на плечо друга:
– Хватит, Паша!.. Если не замолчишь, ей-богу, спрячусь от тебя в землянку!
Снова по лесу разнесся протяжный скрип. И будто это был сигнал – на болоте дружно заквакали лягушки. Если поначалу их нестройный концерт раздражал, то скоро в нем появилась какая-то своя неповторимая стройность, мелодия, что ли. Приторный запах какого-то пахучего растения щекотал ноздри. В кваканье вплелось комариное зудение. Скоро целые полчища комаров окружили их. Сначала они терпели, то и дело награждая себя по лицу звонкими шлепками, потом побежали спасаться в машину, но и туда ухитрились пробраться несколько штук.
– Чертовщина! – рассмеялся Павел Дмитриевич. – Когда здесь жили в землянках, не замечали комаров, а сейчас страшно даже представить, что можно здесь один на один с ними ночь провести! Изнежились мы, что ли? Или комары стали злее?
– А может, Паша, жирком обросли? Аппетитными стали для комариков? Тогда мы с тобой были кожа да кости. – Казаков кивнул на раздвоенную сосну: – Вот здесь я большущую змею увидел – красивая, с бронзовым блеском, этак спокойненько себе ползла к болоту.
– И ты, конечно, палкой убил ее?
– Зачем палкой? Прикладом карабина… – Вадим Федорович грустно улыбнулся. – И до сих пор стыдно: зачем я это сделал?
– А я залез в грачиное гнездо, собрал яички и испек в золе, – вспомнил Абросимов. – И даже тебя не угостил.
– У нас, оказывается, и тогда уже были свои маленькие тайны, – усмехнулся Вадим Федорович.
Павел Дмитриевич задумчиво посмотрел на друга:
– Ты вот сказал, что вставил бы меня в очередной роман, но, дескать, не вытягиваю я на положительного героя… Зря ты, Вадим, так на всех ополчился. Разве мало работает на ответственных должностях честных, порядочных людей? И что могут, они делают, но, как говорится, плетью обуха не перешибешь. Надеюсь, ты веришь, что я честно выполняю свою работу?
– В этом я не сомневаюсь… Работу ты свою выполняешь честно и хорошо, но вот свой долг коммуниста…
– Да пойми ты, правдолюб! – взорвался Павел Дмитриевич. – Кому охота сейчас быть Дон Кихотом? Пытались некоторые, повыше меня, возмущаться, протестовать… Где они сейчас? На пенсии? Не видно их и не слышно. Чего же деревянным копьем-то махать перед громадной мельницей? Заденет крылом – и нет тебя!
– Есть у меня желание написать роман про все это, – сказал Вадим Федорович. – Даже начал…
– Не напечатают, – вставил Павел Дмитриевич.
– Пока я об этом не думаю, – продолжал тот. – Великая у нас страна, великий народ. Верю я, что придет время, когда все, что сейчас происходит, покажется абсурдом, дурным сном… Не знаю, закончу я этот роман или нет, но все мои мысли сейчас об этом. – Вадим Федорович взглянул на друга: – Положительный герой должен бороться за справедливость, обличать зло, ложь, а ты, Паша, что делаешь? Угождаешь и из кожи лезешь, чтобы начальству понравиться?
– Вот ты помянул деда Андрея, наших отцов, – помолчав, угрюмо проговорил Павел Дмитриевич. – Тогда все было ясно. А сейчас? Кто враг, а кто друг? Поди разберись… С трибун и в печати звучат красивые слова, вроде бы радеют за лучшую жизнь, за народ, прогресс, а на самом деле? Воровство, жульничество, приписки, обман, нетерпимость к правде.
– Все ты понимаешь! – усмехнулся Вадим Федорович.
– Многие понимают, но молчат, – ответил Павел Дмитриевич. – Еще раз тебе повторю: плетью обуха не перешибешь!
– Где же я, Паша, возьму в свой роман о нашем времени положительного героя, если даже ты, Абросимов, приспосабливаешься к жизни, а не борешься за правду?
– А роман ты пиши, – сказал Павел Дмитриевич. – Не сейчас, так потом напечатают. Вот и прослывешь правдолюбом, принципиальным, современным…
– Ты знаешь, почему я люблю Андреевку? – вдруг спросил Вадим Федорович. – Здесь все проще и откровеннее: если кто украл, так его видно, всегда можно за руку схватить, кто негодяй, подлец – тоже от людей не скроешься… Тут нет замаскированной лжи, очковтирательства, никто не прикрывается громкими фразами… Мне здесь легче дышится, Павел!
– А это не бегство ли от суровой действительности?
– Разве от нее убежишь! – усмехнулся Вадим Федорович. – У меня ведь все всегда с собой… Вот ты, Павел, приспособился, живешь, работаешь, растешь даже по службе. А я вот так не могу. Или у меня какое-то обостренное чувство справедливости, или я белая ворона?
– И ты плюнул на все и укатил в Андреевку?
– А что мне оставалось делать? Зато на всю жизнь усвоил известную пословицу: не плюй против ветра! Правда, мне дали понять, что есть один выход…
– Какой же? – заинтересованно спросил Павел Дмитриевич.
– Смирным стать, покладистым, как другие. Не задираться, не критиковать литературное начальство… Короче, не высовываться из строя, а идти со всеми в ногу…
– Ты, конечно, отказался…
– Ну, этого ты мог бы и не говорить. Я еще никогда не отказывался от своих убеждений. И уравниловку в литературе не признаю. И не хочу идти в одном строю со случайными в литературе людьми.
– Пожалуй, Вадим, сиди ты пока в Андреевке и… пиши свой серьезный роман!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183