– Он… не умрет, Андрюша?
Но тот уже не слышал, он подбежал к своей машине, откинул задний металлический борт, бегом вернулся и, снова взяв на руки раненого, понес к машине. Мария шла за ним.
– Лезь в кузов, – командовал Андрей. – Подсунь ладони под голову! Да не бойся, не укусит!
Устроив раненого на металлическом полу, он достал из кабины свою светлую куртку, подложил под голову. Девушка смотрела на него расширившимися потемневшими глазами, нижняя пухлая губа у нее чуть заметно дрожала.
– А ведь я могла быть в этой машине… – потерянным голосом произнесла она. – Этот самый дядечка уговаривал меня поехать с ним. Говорит, с музыкой прокачу. И вот прокатился…..
– Я поеду быстро, ты смотри, чтобы он не стукнулся обо что-нибудь, – подавая девушке сумку, говорил Андрей. – Сядь рядом на этот чертов бак и придерживай его.
Мария, однако, уселась прямо на пол, вытянула почти до борта свои длинные ноги и осторожно положила голову человека на колени. Губы раненого искривились, он издал негромкий стон.
– Слава богу, живой, – прошептала Мария.
– Может быть, я все-таки не зря родился, если спас одного человека от верной смерти? – задумчиво глядя на дымящуюся за кустами машину, проговорил Андрей.
– А что бы делала тогда я? – тихо произнесла Мария.
– Ты? – перевел на нее недоуменный взгляд Андрей.
– Как бы я жила на белом свете, если бы не было тебя, дорогой?..
– Жизнь и смерть ходят совсем рядом, – сказал он. – Как влюбленные, рука об руку.
– Я никогда о смерти не думала…
– А зачем о ней думать? Я где-то прочел: смерти не нужно бояться, пока мы живы – ее нет, а когда она придет – нас не будет.
– Мрачная цитата, – заметила Мария.
Андрей откинул рукой волосы с глаз и пошел к кабине. Грузовик свирепо взревел, рванулся с места.
Над горящей машиной на большой высоте совершал свои плавные круги облитый солнцем золотистый ястреб.
2
Большой абросимовский дом смотрел на дорогу пятью окнами. Наверху балкончик с застекленной дверью в верхнюю пристройку. Невысокие яблони стояли между грядками ровными рядами, как солдаты в строю, у палисадника густо разрослись пахучая черная смородина и колючий крыжовник. На грядках вызревала крупная клубника. Рядом с калиткой большие высокие ворота, которые подпирались дубовой перекладиной и запирались на висячий замок. Зацементированная узкая тропинка вела к покрашенному зеленой краской крыльцу. Вдоль забора, отделяющего участок Абросимовых от детсада, росли вишни. Кто бы ни проходил мимо, обращал внимание на тщательно и любовно ухоженный участок. Здесь все было спланировано продуманно: грядки по бокам залиты цементом, ни одного сорняка не заметишь на них, стволы яблонь выбелены известью, забор свежевыкрашен, под водостоком стоит красная бочка, на коньке железной крыши вытянул длинную шею с розовым гребнем на голове жестяной петух. В непогоду петух бесшумно поворачивался, указывая клювом, в какую сторону дует ветер. И во дворе был идеальный порядок: стройматериалы сложены под навесом сарая и покрыты рубероидом, железобетонный колодец накрыт круглой деревянной крышкой с ручкой, цинковое ведро подвешено на специальный крюк. Рядом с колодцем большая бочка для воды. На зеленой лужайке перед картофельным полем ни одна травинка не смята, на отцветших одуванчиках еще белели редкие пушинки.
Когда-то перед домом стояли четыре красавицы сосны, теперь сохранились лишь две. Советская Армия освобождала Андреевку в 1943 году, снаряд угодил в крайнюю сосну и расщепил ее пополам. Две оставшиеся сосны могуче развернули свои огромные ветви по сторонам, толстые, в лепешках серой коры стволы и вдвоем не обхватить. В просвете между соснами виднелась белая оцинкованная крыша железнодорожного вокзала с конусной башенкой. Вокзал в войну не пострадал, хотя немало на путях взорвалось фугасных бомб.
В доме Абросимовых в это июньское лето собралось пятнадцать близких родственников, не считая Марию Знаменскую, приехавшую с Андреем Абросимовым. Взрослые оживленно хлопотали по хозяйству, готовились к семейному празднику, молодежь с утра ушла на Лысуху купаться, самые маленькие Абросимовы, Казаковы, Дерюгины шныряли по дому, комнатам, залезали на чердак покопаться в старых вещах и книгах. За ними зорко следил Григорий Елисеевич Дерюгин. То и дело слышался его негромкий укоряющий голос:
– Ой-я-я! Ты зачем, Сережа, надел соломенную шляпу? Повесь на место. А ты, Оля, опять топталась на траве? Шли бы лучше за ворота, там и гуляли, а то крутятся под ногами, мешают, одна от вас морока!..
– Папа, ну куда ты их гонишь? – возражала его дочь Нина Григорьевна. – Выбегут на дорогу, а там машины… Пусть поиграют на лужайке.
– Ой-я-я! – ворчал Дерюгин. – Мы тут с Федором Федоровичем каждую травинку бережем, а они все затопчут.
– Для кого бережете? – вступала в разговор полная русоволосая сестра Вадима, Галина Федоровна. – На то и трава, чтобы по ней ходить.
– Это тимофеевка, мы с Федором Федоровичем за семенами в колхоз ходили, – отвечал Григорий Елисеевич. – Скосим, отнесем соседке, а она нас молоком обеспечивает.
– Приехали на природу! – негромко, чтобы не услышал Дерюгин, говорила чернявая жена брата Вадима, Геннадия Федоровича Казакова. – Ступить на траву нельзя, сорвать ягоду – упаси бог! Это же дети…
– Папа, я тебе привезла мемуары Рокоссовского, – переводила разговор на другое младшая дочь Дерюгина, Надежда Григорьевна. – А книгу маршала Штеменко не достала.
– Штеменко был генералом армии, – солидно поправлял Григорий Елисеевич.
Федор Федорович Казаков, худой, морщинистый, с седоватыми жидкими волосами, сидя во дворе на низкой скамейке, чистил картошку. На узкой спине, обтянутой выгоревшим железнодорожным кителем, выступали острые лопатки. Очищенные клубни он бросал в эмалированную миску. У ног его на траве пристроилась десятилетняя внучка Марина. Она с увлечением читала книжку. Когда на страницу попали капли от брошенной в миску картофелины, девочка вскинула на старика темные глаза и недовольно произнесла:
– Дедушка, ты меня обрызгал! И книжку – тоже.
– Не стыдно, дед чистит картошку, а ты расселась на траве и нос уткнула в книжку? – тут же заметил Григорий Елисеевич.
– Дедушка мне не разрешил, – ответила острая на язычок Марина. – Сказал, что я слишком много шелухи срезаю.
Этот аргумент безотказно подействовал на скупого Дерюгина. Отстав от девочки, он подошел к другому внуку Казакова – шестнадцатилетнему Саше, склонившемуся у допотопного мотороллера «Вятка». Свесив длинные желтые волосы на глаза, тот подтягивал ключами трос сцепления. Прямой абросимовский нос юноши был запачкан солидолом, руки в масле. На круглых, с белым пушком щеках высыпали веснушки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183