Человек-то он был безобидный, пьяница, а никогда никого не обзывал и не лез в драку. И вот у такого непутевого батьки уродился хороший сын.
– И что же у них получилось с вашей дочерью? – полюбопытствовала Виолетта.
– Лариска уехала в Москву, там поступила в институт, как это водится, встретила другого и выскочила замуж. Ничего плохого про ее мужа я не скажу, тоже учитель, высокий, представительный такой. Уже работает в Волгограде директором средней школы, а Лариса – завучем. У них двое детишек… Господи, я и не заметила, как стала бабушкой!..
Лида Добычина не очень-то и постарела, как когда-то говорила бабушка Ефимья Андреевна: «Маленькая собачка и век щенок». Все такая же подвижная, улыбчивая, Лида довольна жизнью. Иван Широков слова ей поперек не скажет. Она родила ему еще двух девочек. С утра слышны их тонкие голоса на дворе. Играют с собакой. И ростом обе маленькие – в мать…
Постепенно голоса за стеной отдалились, пальцы сначала робко, а потом все решительнее забегали по клавишам. Остановив каретку, он шариковой ручкой вписывал слова, целые предложения в машинописный лист. Это было неудобно, но иначе он не умел работать. И потом, после перепечатки, будет править рукопись, дописывать целые страницы только ручкой, а первый вариант всегда печатает на машинке.
Каждый вечер после ужина он отправляется вдоль линии к железнодорожному мосту через Лысуху. К висячему мосту его детства. Трава проклюнулась на откосах, зазеленели березы, вот-вот лопнут почки на ольховых и ивовых кустах. Белые облака величественно плывут над бором, отражаясь в Лысухе. В это время никто не попадается Казакову навстречу, лишь сороки с верещанием перелетают через насыпь да шумят вековые сосны. Вдали иногда послышится гудок тепловоза. Тепловозы гудят совсем не так, как трубили паровозы, – их гудок густой, мелодичный. Дни становятся все длиннее, а ночи короче. А до чего же красив закат! Темно-синие облака вытягиваются в веретена, в промежутках между ними багровые полосы, а чуть выше, где облака сходят на нет, бледнеют, веером раскинулись темные лучи. Воздух такой чистый, с запахом горьковатых почек и хвои, что дух захватывает. Однажды во время прогулки он наблюдал такую картину: предвечернюю тишину вдруг нарушили резкие крики, свист крыльев, всплески. На узкую полоску серебристой воды перед железнодорожным мостом одна за другой опустились с десяток уток. Видно, возвращаются из теплых краев на свои озера, а здесь решили переночевать. Чтобы не спугнуть их, он повернул назад. От этой нежданной встречи осталось светлое, радостное ощущение. С ним он и вернулся домой…
Теплые пальцы коснулись его волос, скользнули по щеке и пощекотали шею.
– Обед готов, – услышал он голос Виолетты.
Секунду еще смотрел прямо перед собой на сосны, потом поймал ее руки, привлек к себе и поцеловал. Виолетта не мешала ему работать, конечно, он постоянно ощущал ее присутствие, но это не отвлекало его, наоборот, поднимало настроение. Виолетта взяла отпуск всего на неделю. Через два дня ей уезжать. И все-таки до сих пор Вадим Федорович не мог взять в толк: что побудило ее вот так неожиданно приехать? И именно в такой момент, когда ему было по-настоящему плохо. Телепатия?..
Главное – она приехала, поставила его на ноги и вот уезжает… Почему она не хочет выйти за него замуж? Что ее смущает? На этот вопрос он так и не смог получить от нее ответ. Она либо отшучивалась, либо просто переводила разговор на другое. Может, возраст?
Но разница лет не ощущается ни ею, ни им. Он это знает. Нет у него никакого превосходства над Виолеттой. Женщина она с характером, и вряд ли потерпела бы к себе снисходительное отношение. Не чувствует своего превосходства Казаков и над сыном с дочерью. Пусть они моложе его, пусть у них меньше жизненный опыт, но это уже сложившиеся характеры, а опыт придет. Андрей и Оля знают гораздо больше, чем он знал в их годы. И у них, как говорится, все впереди. Но он, Вадим Федорович, не завидует им. То, что пришлось пережить в жизни ему, – это его. Он видел войну, воевал мальчишкой, замерзал в болоте, слышал свист немецких пуль, разрывы бомб и снарядов. Вон шрам на плече от осколка… Все увиденное и пережитое входит в его книги, которые он пишет для них, для нового поколения.
– Жаль, что ты уезжаешь, – сказал он, усаживая Виолетту к себе на колени. – Ты подарила мне замечательную неделю. Может, останешься?
– У меня работа, милый.
– Выходит, между нами – твоя работа?
– Вадим, я, наверное, не смогу стать тебе настоящей женой… Я читала мемуары Софьи Андреевны Толстой, воспоминания Анны Григорьевны Достоевской. Так вот, я не способна на такое, милый, нет у меня в душе самопожертвования… Я не хочу быть твоей тенью. Пусть уж лучше, милый, будет так, как есть.
– Но я ведь в любое время могу тебя потерять! – с отчаянием произнес он.
– Неужели ты думаешь, что меня удержала бы печать в паспорте?
– Ты – последняя моя любовь, Виолетта, – сказал он, прижав ее к себе. – Я уже вряд ли смогу полюбить еще…
– Не зарекайся.
– Я это знаю, Виолетта, – с грустью сказал он.
– Будто бы ты и не ошибался?
– Редко когда человек сразу найдет свой идеал. Чаще всего он находит совсем другое, но идеализирует, придумывает.
– Я – твой идеал?
– Ты – моя самая настоящая любовь, – сказал он. – И я не виноват, что она пришла ко мне так поздно. С тех пор как я увидел тебя, ты постоянно со мной. Вот, наверное, почему я не очень удивился, увидев тебя в бреду здесь.
Она надолго умолкла, по привычке перебирала тонкими пальцами его мягкие темные волосы, гладила по чисто выбритой щеке – с ее приездом он стал каждое утро бриться, – зачем-то подула на макушку.
– Неужели плешь? – обеспокоенно спросил он.
– Ты никогда не полысеешь, – ответила она. – И наверное, не постареешь.
– Я постараюсь, – улыбнулся он.
– Вадим, не заставляй меня ничего тебе обещать, – жалобно проговорила она. – Ты – счастливый человек, тебе все ясно, а я…
– Ты несчастна? – воскликнул он.
– Я скучала по тебе, потому сюда и примчалась, – улыбнулась Виолетта.
– И все-таки ты что-то не договариваешь… – покачал он головой.
3
Андрей Абросимов стоял на Университетской набережной и смотрел на вход в университет. Весеннее солнце заставило радужно сверкать Неву, сияли вымытые стекла дворцов на другом берегу, золотая Адмиралтейская игла, казалось, вот-вот оторвется от башни и ракетой улетит в голубое небо, на котором в этот час не было ни облачка. Дворцовый мост глухо гудел под колесами автобусов и троллейбусов. Легковые машины проносились бесшумно. Андрею не хотелось заходить в вестибюль: обязательно встретишь знакомых, начнутся расспросы, а ему хотелось увидеть сейчас только одного человека – Марию Знаменскую.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183
– И что же у них получилось с вашей дочерью? – полюбопытствовала Виолетта.
– Лариска уехала в Москву, там поступила в институт, как это водится, встретила другого и выскочила замуж. Ничего плохого про ее мужа я не скажу, тоже учитель, высокий, представительный такой. Уже работает в Волгограде директором средней школы, а Лариса – завучем. У них двое детишек… Господи, я и не заметила, как стала бабушкой!..
Лида Добычина не очень-то и постарела, как когда-то говорила бабушка Ефимья Андреевна: «Маленькая собачка и век щенок». Все такая же подвижная, улыбчивая, Лида довольна жизнью. Иван Широков слова ей поперек не скажет. Она родила ему еще двух девочек. С утра слышны их тонкие голоса на дворе. Играют с собакой. И ростом обе маленькие – в мать…
Постепенно голоса за стеной отдалились, пальцы сначала робко, а потом все решительнее забегали по клавишам. Остановив каретку, он шариковой ручкой вписывал слова, целые предложения в машинописный лист. Это было неудобно, но иначе он не умел работать. И потом, после перепечатки, будет править рукопись, дописывать целые страницы только ручкой, а первый вариант всегда печатает на машинке.
Каждый вечер после ужина он отправляется вдоль линии к железнодорожному мосту через Лысуху. К висячему мосту его детства. Трава проклюнулась на откосах, зазеленели березы, вот-вот лопнут почки на ольховых и ивовых кустах. Белые облака величественно плывут над бором, отражаясь в Лысухе. В это время никто не попадается Казакову навстречу, лишь сороки с верещанием перелетают через насыпь да шумят вековые сосны. Вдали иногда послышится гудок тепловоза. Тепловозы гудят совсем не так, как трубили паровозы, – их гудок густой, мелодичный. Дни становятся все длиннее, а ночи короче. А до чего же красив закат! Темно-синие облака вытягиваются в веретена, в промежутках между ними багровые полосы, а чуть выше, где облака сходят на нет, бледнеют, веером раскинулись темные лучи. Воздух такой чистый, с запахом горьковатых почек и хвои, что дух захватывает. Однажды во время прогулки он наблюдал такую картину: предвечернюю тишину вдруг нарушили резкие крики, свист крыльев, всплески. На узкую полоску серебристой воды перед железнодорожным мостом одна за другой опустились с десяток уток. Видно, возвращаются из теплых краев на свои озера, а здесь решили переночевать. Чтобы не спугнуть их, он повернул назад. От этой нежданной встречи осталось светлое, радостное ощущение. С ним он и вернулся домой…
Теплые пальцы коснулись его волос, скользнули по щеке и пощекотали шею.
– Обед готов, – услышал он голос Виолетты.
Секунду еще смотрел прямо перед собой на сосны, потом поймал ее руки, привлек к себе и поцеловал. Виолетта не мешала ему работать, конечно, он постоянно ощущал ее присутствие, но это не отвлекало его, наоборот, поднимало настроение. Виолетта взяла отпуск всего на неделю. Через два дня ей уезжать. И все-таки до сих пор Вадим Федорович не мог взять в толк: что побудило ее вот так неожиданно приехать? И именно в такой момент, когда ему было по-настоящему плохо. Телепатия?..
Главное – она приехала, поставила его на ноги и вот уезжает… Почему она не хочет выйти за него замуж? Что ее смущает? На этот вопрос он так и не смог получить от нее ответ. Она либо отшучивалась, либо просто переводила разговор на другое. Может, возраст?
Но разница лет не ощущается ни ею, ни им. Он это знает. Нет у него никакого превосходства над Виолеттой. Женщина она с характером, и вряд ли потерпела бы к себе снисходительное отношение. Не чувствует своего превосходства Казаков и над сыном с дочерью. Пусть они моложе его, пусть у них меньше жизненный опыт, но это уже сложившиеся характеры, а опыт придет. Андрей и Оля знают гораздо больше, чем он знал в их годы. И у них, как говорится, все впереди. Но он, Вадим Федорович, не завидует им. То, что пришлось пережить в жизни ему, – это его. Он видел войну, воевал мальчишкой, замерзал в болоте, слышал свист немецких пуль, разрывы бомб и снарядов. Вон шрам на плече от осколка… Все увиденное и пережитое входит в его книги, которые он пишет для них, для нового поколения.
– Жаль, что ты уезжаешь, – сказал он, усаживая Виолетту к себе на колени. – Ты подарила мне замечательную неделю. Может, останешься?
– У меня работа, милый.
– Выходит, между нами – твоя работа?
– Вадим, я, наверное, не смогу стать тебе настоящей женой… Я читала мемуары Софьи Андреевны Толстой, воспоминания Анны Григорьевны Достоевской. Так вот, я не способна на такое, милый, нет у меня в душе самопожертвования… Я не хочу быть твоей тенью. Пусть уж лучше, милый, будет так, как есть.
– Но я ведь в любое время могу тебя потерять! – с отчаянием произнес он.
– Неужели ты думаешь, что меня удержала бы печать в паспорте?
– Ты – последняя моя любовь, Виолетта, – сказал он, прижав ее к себе. – Я уже вряд ли смогу полюбить еще…
– Не зарекайся.
– Я это знаю, Виолетта, – с грустью сказал он.
– Будто бы ты и не ошибался?
– Редко когда человек сразу найдет свой идеал. Чаще всего он находит совсем другое, но идеализирует, придумывает.
– Я – твой идеал?
– Ты – моя самая настоящая любовь, – сказал он. – И я не виноват, что она пришла ко мне так поздно. С тех пор как я увидел тебя, ты постоянно со мной. Вот, наверное, почему я не очень удивился, увидев тебя в бреду здесь.
Она надолго умолкла, по привычке перебирала тонкими пальцами его мягкие темные волосы, гладила по чисто выбритой щеке – с ее приездом он стал каждое утро бриться, – зачем-то подула на макушку.
– Неужели плешь? – обеспокоенно спросил он.
– Ты никогда не полысеешь, – ответила она. – И наверное, не постареешь.
– Я постараюсь, – улыбнулся он.
– Вадим, не заставляй меня ничего тебе обещать, – жалобно проговорила она. – Ты – счастливый человек, тебе все ясно, а я…
– Ты несчастна? – воскликнул он.
– Я скучала по тебе, потому сюда и примчалась, – улыбнулась Виолетта.
– И все-таки ты что-то не договариваешь… – покачал он головой.
3
Андрей Абросимов стоял на Университетской набережной и смотрел на вход в университет. Весеннее солнце заставило радужно сверкать Неву, сияли вымытые стекла дворцов на другом берегу, золотая Адмиралтейская игла, казалось, вот-вот оторвется от башни и ракетой улетит в голубое небо, на котором в этот час не было ни облачка. Дворцовый мост глухо гудел под колесами автобусов и троллейбусов. Легковые машины проносились бесшумно. Андрею не хотелось заходить в вестибюль: обязательно встретишь знакомых, начнутся расспросы, а ему хотелось увидеть сейчас только одного человека – Марию Знаменскую.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183