И все равно ведь на чем-то нам нужно было добираться до Андреевки.
– Твой хороший знакомый не мог предложить чего-нибудь получше? Например, автобус «Икарус» или, на худой конец, вертолет?
Андрей нагнулся, подхватил девушку и вместе с сумкой понес к распахнутой дверце пофыркивающего грузовика.
– Мой знакомый пока еще не министр, а всего-навсего главный инженер авторемонтного завода, но, если ты хочешь, я познакомлюсь с министром гражданской авиации.
– Я не люблю на самолетах летать, – обхватив его за крепкую шею, проговорила Мария. Она улыбалась, покачиваясь на его руках.
Когда они миновали пост ГАИ на Московском шоссе и Андрей прибавил скорость, Мария заметила:
– А здесь и вправду хорошо… Такое ощущение, будто паришь в воздухе над всеми другими машинами.
– Ты что, никогда не ездила на грузовиках? – покосился он на нее.
– У папы «Волга», у моих знакомых – «Жигули», да и ты ко мне раньше приезжал, по-моему, не на грузовике…
– Я все забываю, что твой папа – шишка! – усмехнулся он.
– Не шишка, а известный филолог, – сделала вид, что обиделась, Мария. – Ясно, товарищ водитель грузовика?
– Как правило, громкими именами родителей дети прикрывают собственное ничтожество, – заметил он.
– Если ты имеешь в виду меня, то я еще просто-напросто никто, – не обиделась Мария. – Я студентка второго курса Ленинградского университета. И получится из меня филолог или нет, не знает никто, в том числе и я сама.
– Папа знает, – продолжал Андрей. И непонятно было, всерьез он или разыгрывает ее. – Он же устроил тебя в университет? И именно на филологический факультет?
– Представь себе, сама прошла по конкурсу, – с вызовом сказала Мария.
– Ты ведь не знаешь, какие меры предпринял твой папочка. Надавил на какие надо пружины – и ты прошла. Не прошла, а пролетела!
– Ты думаешь? – вдруг опечалилась она. – А я-то полагала, что я сама.
– Ладно, я треплюсь, – смилостивился Андрей. – Может, твой отец честный, справедливый, принципиальный… Как мой.
– Ты любишь своего отца?
– Я восхищаюсь им. Он никогда меня пальцем не тронул, не тыкал никуда носом, не поучал, не читал нотаций, а теперь с гордостью утверждает, что воспитал себе достойную смену. А я как-то не заметил, чтобы он меня воспитывал.
– Действительно, твой отец – замечательная личность! – сказала она. – Если ты в детстве не замечаешь, что тебя воспитывают, так это и есть самое умное, тонкое воспитание…
– Надо же! – покосился Андрей на девушку. – Какие вы там, в университете, все вумные…
– А ты разве не там, не в университете?
– Я забыл тебе сказать – я ушел с четвертого курса, – небрежно уронил он. – Перешел на заочное отделение… Решил поездить, осмотреться, так сказать, пощупать все, что нас окружает, руками…
– Ты опять меня разыгрываешь? – надула она пухлые губы, отчего лицо у нее стало совсем как у маленькой обиженной девочки.
– Точно так же мне сказала и мать, когда я ей сообщил об этом.
– А твой мудрый, тонкий, умный отец?
– Он ничего не сказал.
– Ничего-ничего?
– Он спешил как раз туда, куда мы сейчас с тобой едем, и произнес лишь одну-единственную фразу: «Павлинами рядиться медведям не годится». Второй день ломаю голову: что он этим хотел сказать?
– «Павлинами рядиться медведям не годится…» – раздумчиво повторила Мария. – Очевидно, пословица, а как вот ее к твоему дурацкому поступку применить, я в толк не могу взять.
– Дурацкому?
– Разве умно уходить из университета накануне его окончания?
– Не повторяй слова моей матери, а то я в тебе разочаруюсь, – сказал Андрей.
– Тогда скажи, куда мы все-таки едем на этой замечательной громадине с подвесной койкой и зачем.
– Ты же сама говорила, что со мной в огонь и в воду, – улыбнулся он.
Когда Андрей улыбался, лицо его становилось мягким, добрым, а серые глаза сияли. В самом центре зрачка вспыхивал острый огонек, от которого разбегались зеленоватые лучики.
– Секрет?
– Никакого секрета нет. Просто каждый год все мы из клана Абросимовых по традиции собираемся в Андреевке седьмого июня.
– Чем же знаменательна сия дата?
– У моей бабушки, у тети Гали и у полковника в отставке Дерюгина седьмого июня день рождения. Кстати, я тоже родился в июне, только не седьмого, а десятого. Правда, свой день рождения я никогда не праздную…
– Почему?
– Я еще не уверен, что мне вообще следовало родиться, – ответил он и даже не улыбнулся.
Мария скосила на него свои большие глаза, они у нее были прозрачными, с голубизной. Иногда в гневе темнели, а голубизна превращалась в синеву.
– Я и не знала, что ты так строг к себе, – после паузы сказала она. – Ты мне всегда казался самоуверенным, сильным, умным…
– Все мы кому-то кем-то кажемся, а на самом деле даже себя как следует не знаем.
– Ты действительно сын своего отца – оба говорите загадками.
– Может, мне следовало поступить на философский факультет? – думая о своем, обронил Андрей. – Правда, философов, подобных древним грекам, нынче не стало…
– Ты хочешь заполнить собой этот пробел?
– Я даже не знаю, чего я хочу, – с горечью вырвалось у него.
– В этом отношении ты не одинок…
– И ты, дорогая, комплексуешь? – покосился он на нее.
– Какое противное слово!
– Извини, я забыл – ты же у нас фи-ло-ло-гиня! – Последнее слово он произнес по складам.
– А что? Звучит! – рассмеялась она. – Почти гра-фи-ня!
– У тебя еще и мания величия, – поддел он.
– Потому я и разъезжаю на задрипанных грузовиках, – не осталась она в долгу.
Яркая зелень обочин, листва придорожных деревьев, низкие пышные белые облака, нависшие над поблескивающей сталью лентой асфальта, – все это радовало взгляд, отвыкший в городе от природы, простора. Шоссе то горбато вздымалось на холм, то, прогибаясь, скатывалось в зеленую низину, по обеим сторонам еще виднелись многоэтажные здания в лесах, позже пошли длинные сельскохозяйственные постройки, серебристые силосные башни, цветущие яблоневые сады. Дорожные рабочие, сбросив свои оранжевые куртки, ремонтировали кусок шоссе. Запах горячего асфальта ударил в нос. На обочинах неспешно разгуливали грачи, кося блестящими глазами на проезжающие совсем близко автомашины.
– Когда я выезжаю за городскую черту, у меня такое ощущение, будто я навсегда обрываю нить, связывающую меня с городом, – заговорил Андрей. – Все мои дела, заботы, неприятности остаются позади, а впереди – другая, интересная жизнь… Я понимаю, все это самообман, но ощущение приятное.
– Я редко покидаю Ленинград и потому ничего подобного не испытываю, – сказала Мария. – Да, Андрей, как же я покажусь у твоих родственников в таком наряде? Что они обо мне подумают? Скажут, хиппи какая-то!
– Тебя это очень волнует?
– В общем-то нет, но… А тебя не волнует?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183
– Твой хороший знакомый не мог предложить чего-нибудь получше? Например, автобус «Икарус» или, на худой конец, вертолет?
Андрей нагнулся, подхватил девушку и вместе с сумкой понес к распахнутой дверце пофыркивающего грузовика.
– Мой знакомый пока еще не министр, а всего-навсего главный инженер авторемонтного завода, но, если ты хочешь, я познакомлюсь с министром гражданской авиации.
– Я не люблю на самолетах летать, – обхватив его за крепкую шею, проговорила Мария. Она улыбалась, покачиваясь на его руках.
Когда они миновали пост ГАИ на Московском шоссе и Андрей прибавил скорость, Мария заметила:
– А здесь и вправду хорошо… Такое ощущение, будто паришь в воздухе над всеми другими машинами.
– Ты что, никогда не ездила на грузовиках? – покосился он на нее.
– У папы «Волга», у моих знакомых – «Жигули», да и ты ко мне раньше приезжал, по-моему, не на грузовике…
– Я все забываю, что твой папа – шишка! – усмехнулся он.
– Не шишка, а известный филолог, – сделала вид, что обиделась, Мария. – Ясно, товарищ водитель грузовика?
– Как правило, громкими именами родителей дети прикрывают собственное ничтожество, – заметил он.
– Если ты имеешь в виду меня, то я еще просто-напросто никто, – не обиделась Мария. – Я студентка второго курса Ленинградского университета. И получится из меня филолог или нет, не знает никто, в том числе и я сама.
– Папа знает, – продолжал Андрей. И непонятно было, всерьез он или разыгрывает ее. – Он же устроил тебя в университет? И именно на филологический факультет?
– Представь себе, сама прошла по конкурсу, – с вызовом сказала Мария.
– Ты ведь не знаешь, какие меры предпринял твой папочка. Надавил на какие надо пружины – и ты прошла. Не прошла, а пролетела!
– Ты думаешь? – вдруг опечалилась она. – А я-то полагала, что я сама.
– Ладно, я треплюсь, – смилостивился Андрей. – Может, твой отец честный, справедливый, принципиальный… Как мой.
– Ты любишь своего отца?
– Я восхищаюсь им. Он никогда меня пальцем не тронул, не тыкал никуда носом, не поучал, не читал нотаций, а теперь с гордостью утверждает, что воспитал себе достойную смену. А я как-то не заметил, чтобы он меня воспитывал.
– Действительно, твой отец – замечательная личность! – сказала она. – Если ты в детстве не замечаешь, что тебя воспитывают, так это и есть самое умное, тонкое воспитание…
– Надо же! – покосился Андрей на девушку. – Какие вы там, в университете, все вумные…
– А ты разве не там, не в университете?
– Я забыл тебе сказать – я ушел с четвертого курса, – небрежно уронил он. – Перешел на заочное отделение… Решил поездить, осмотреться, так сказать, пощупать все, что нас окружает, руками…
– Ты опять меня разыгрываешь? – надула она пухлые губы, отчего лицо у нее стало совсем как у маленькой обиженной девочки.
– Точно так же мне сказала и мать, когда я ей сообщил об этом.
– А твой мудрый, тонкий, умный отец?
– Он ничего не сказал.
– Ничего-ничего?
– Он спешил как раз туда, куда мы сейчас с тобой едем, и произнес лишь одну-единственную фразу: «Павлинами рядиться медведям не годится». Второй день ломаю голову: что он этим хотел сказать?
– «Павлинами рядиться медведям не годится…» – раздумчиво повторила Мария. – Очевидно, пословица, а как вот ее к твоему дурацкому поступку применить, я в толк не могу взять.
– Дурацкому?
– Разве умно уходить из университета накануне его окончания?
– Не повторяй слова моей матери, а то я в тебе разочаруюсь, – сказал Андрей.
– Тогда скажи, куда мы все-таки едем на этой замечательной громадине с подвесной койкой и зачем.
– Ты же сама говорила, что со мной в огонь и в воду, – улыбнулся он.
Когда Андрей улыбался, лицо его становилось мягким, добрым, а серые глаза сияли. В самом центре зрачка вспыхивал острый огонек, от которого разбегались зеленоватые лучики.
– Секрет?
– Никакого секрета нет. Просто каждый год все мы из клана Абросимовых по традиции собираемся в Андреевке седьмого июня.
– Чем же знаменательна сия дата?
– У моей бабушки, у тети Гали и у полковника в отставке Дерюгина седьмого июня день рождения. Кстати, я тоже родился в июне, только не седьмого, а десятого. Правда, свой день рождения я никогда не праздную…
– Почему?
– Я еще не уверен, что мне вообще следовало родиться, – ответил он и даже не улыбнулся.
Мария скосила на него свои большие глаза, они у нее были прозрачными, с голубизной. Иногда в гневе темнели, а голубизна превращалась в синеву.
– Я и не знала, что ты так строг к себе, – после паузы сказала она. – Ты мне всегда казался самоуверенным, сильным, умным…
– Все мы кому-то кем-то кажемся, а на самом деле даже себя как следует не знаем.
– Ты действительно сын своего отца – оба говорите загадками.
– Может, мне следовало поступить на философский факультет? – думая о своем, обронил Андрей. – Правда, философов, подобных древним грекам, нынче не стало…
– Ты хочешь заполнить собой этот пробел?
– Я даже не знаю, чего я хочу, – с горечью вырвалось у него.
– В этом отношении ты не одинок…
– И ты, дорогая, комплексуешь? – покосился он на нее.
– Какое противное слово!
– Извини, я забыл – ты же у нас фи-ло-ло-гиня! – Последнее слово он произнес по складам.
– А что? Звучит! – рассмеялась она. – Почти гра-фи-ня!
– У тебя еще и мания величия, – поддел он.
– Потому я и разъезжаю на задрипанных грузовиках, – не осталась она в долгу.
Яркая зелень обочин, листва придорожных деревьев, низкие пышные белые облака, нависшие над поблескивающей сталью лентой асфальта, – все это радовало взгляд, отвыкший в городе от природы, простора. Шоссе то горбато вздымалось на холм, то, прогибаясь, скатывалось в зеленую низину, по обеим сторонам еще виднелись многоэтажные здания в лесах, позже пошли длинные сельскохозяйственные постройки, серебристые силосные башни, цветущие яблоневые сады. Дорожные рабочие, сбросив свои оранжевые куртки, ремонтировали кусок шоссе. Запах горячего асфальта ударил в нос. На обочинах неспешно разгуливали грачи, кося блестящими глазами на проезжающие совсем близко автомашины.
– Когда я выезжаю за городскую черту, у меня такое ощущение, будто я навсегда обрываю нить, связывающую меня с городом, – заговорил Андрей. – Все мои дела, заботы, неприятности остаются позади, а впереди – другая, интересная жизнь… Я понимаю, все это самообман, но ощущение приятное.
– Я редко покидаю Ленинград и потому ничего подобного не испытываю, – сказала Мария. – Да, Андрей, как же я покажусь у твоих родственников в таком наряде? Что они обо мне подумают? Скажут, хиппи какая-то!
– Тебя это очень волнует?
– В общем-то нет, но… А тебя не волнует?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183