– Один ты, Андрюша, в нашу абросимовскую породу вышел, остальные что-то все ростом мелковаты, – улыбаясь, густым голосом заговорил Павел Дмитриевич.
И действительно, дядя и племянник были почти одного роста, пожалуй, самые высокие здесь. Павел Дмитриевич склонен к полноте, хотя живот и не особенно заметен, а Андрей – узкобедрый, тонкий в талии, лишь в широких плечах да выпуклой груди ощущалась большая физическая сила. Крупное лицо у него продолговатое, серые глаза удлиненные, как у отца, абросимовский прямой широкий кос, густые темно-русые волосы.
– Появился тут у нас один акселерат, – сказал Андрей. – Генкин сынишка… Сашка Казаков!
– Покажите мне его! – загремел Павел Дмитриевич, оглядывая собравшихся во дворе родичей.
– Укатил куда-то на мотороллере, – сообщила тоненькая синеглазая Таня, двоюродная сестра Андрея, приехавшая из Калуги. Тане шестнадцать лет, у нее тонкие черты лица, белозубая улыбка, ямочки на розовых щеках.
– А ты кто, такая раскосая? – улыбаясь, спросил Павел Дмитриевич, глядя на невысокую полную блондинку с восточным разрезом светлых глаз и выпуклыми скулами. – Вроде бы азиатов в нашем роду не было.
– Эх, Паша! – засмеялась Нина Григорьевна. – Ты же Ольгу на руках носил тут двадцать лет назад.
– Я совсем забыл, что у тебя муж татарин!
– Не татарин, а узбек, – сказала Оля.
– Подождите… у нас, я смотрю, все национальности перемешались: у тебя муж узбек, а у моей Лариски – грузин, у Гали, по-моему, украинец…
– Все быстро к столу! – позвала с крыльца Галина Федоровна. – Взрослые – в большую комнату, дети – на кухню!
Черноглазая Галя спросила сестру:
– А мне куда идти – в большую комнату или на кухню?
Четырнадцатилетняя девочка была выше своей шестнадцатилетней сестры почти на голову.
– В кино со мной ходишь на сеансы для взрослых? – сказала Таня. – Пойдем в комнату!
Андрей с Машей задержались во дворе. В этот момент послышался треск мотора, и к калитке подкатил на сером запыленном мотороллере Саша.
– Не опоздал? – глазея на «Волгу», спросил он Андрея. – Дядя Павел приехал?
– Иди, он на тебя хочет посмотреть, – сказал Андрей.
Саша провел ладонью по сверкающей дверце «Волги», уселся на мотороллер.
– Там и так народу много, – сказал он. – Я потом поем.
Крутнул откидную рукоятку стартера и, поднимая желтую пыль на дороге, снова куда-то укатил.
– Твой дядя, наверно, академик? – спросила Мария. – Такой представительный.
– Да нет, он заместитель министра, – ответил Андрей.
– Андрюша, тут собрались все свои, мне как-то неудобно, – сказала девушка.
– А разве ты чужая? – засмеялся он и, обняв ее за плечи, повел к крыльцу.
Послышался нарастающий металлический шум – мимо станции без остановки прогрохотал товарняк. Утих вдали железный грохот, отстучали колеса по рельсам, скрылся дежурный в станционном помещении, а две высоченные сосны на лужайке кивали друг другу заостренными зелеными головами, будто о чем-то беседуя.
3
«Волга» осторожно выползла из зеленого лесного тоннеля на большую лужайку, в центре которой выделялась крытая березовыми жердинами землянка. К ней вела примятая травяная тропинка. Лужайку окаймлял негустой кустарник, за ним угадывалось большое, розовое в эту пору от цветов болото. Сразу несколько коршунов парили над ним. Павел Дмитриевич заглушил мотор, вылез из машины, вслед за ним выбрался Вадим Федорович. Некоторое время они молча стояли рядом, глядя на болото, над которым веером раскинулись высокие перистые облака. С болота плыл хмельной запах багульника. Посвистывали синие пищухи, тренькали синицы. Они то и дело пролетали над лужайкой с насекомыми в маленьких клювах. Наверное, вылупились птенцы, вот и таскают им корм. Вершины огромных сосен мерно шумели, иногда раздавался негромкий треск.
– Помнишь, так же трещало над головой ночами и тогда? – сказал Вадим Федорович. – Осенью как зарядит дождь, заберешься в землянку, ляжешь на нары я слушаешь стук капель и треск старых ветвей в лесу.
– Хочешь, покажу тебе осколок в сосне? – взглянул на него Павел Дмитриевич. – Сколько лет прошло, а он торчит в ране…
– Сорок лет…
– А ребята молодцы, поддерживают здесь порядок, – заметил Павел Дмитриевич. – Посмотри, даже ржавый штык воткнут в ствол, а на нем – немецкая каска!
– Далековато от Андреевки, – сказал Вадим Федорович. – По дороге видно, что редко сюда наведываются.
– Я разговорился с молодежью вчера вечером, – стал рассказывать Павел Дмитриевич. – Не очень-то их интересует война. Все больше расспрашивали про последний московский фестиваль, про театры, известных артистов. А война для них – это уже история.
– Григория Елисеевича это злит, заметил? – сказал Вадим Федорович. – Начнет рассказывать про сражение под Москвой, про то, как его дивизия сбивала «юнкерсы», а молодежь не очень-то хочет слушать.
– Пока он одну историю расскажет, можно уснуть, – улыбнулся Абросимов. – Не трибун Дерюгин.
– А Надя, вторая дочь Григория Елисеевича, закончила докторскую диссертацию, теперь живет в Ленинграде, – продолжал Вадим Федорович. – Толковая женщина, вот только почему-то замуж не вышла.
– Потому и доктором наук будет, что не замужем, – вставил Павел Дмитриевич. – У ее сестры Нины – две дочки, семья, так ей не до ученой степени.
– А ты-то доволен семейной жизнью? – поинтересовался Вадим Федорович.
– Кляну себя до сих пор, что раньше не женился, – сказал Абросимов. – Лена у меня – золото, на дочь не нарадуюсь! Ей уже девятый. Перешла в третий класс, болтает по-английски… – Он бросил взгляд на друга: – А у тебя-то как с Ириной?
– Я сейчас работаю над романом о любви, – сказал Вадим Федорович. – Ищу идеальную женщину, которая приносит счастье мужчине… То есть ищу то, чего не нашел в своей жизни.
– Не развелись?
– Зачем? – пожал плечами Казаков. – Мы друг другу не мешаем. Я, наверное, больше не женюсь, да и она, по-моему, к этому не стремится. А впрочем, не знаю, отдалились мы. Проклятая работа украла все мои человеческие чувства… Знаешь, как Ирина меня однажды назвала? Инопланетянином, ходящим по земле, за всем наблюдающим и записывающим сведения на магнитофонную ленту, хитроумно спрятанную в голове… И ты знаешь, она в чем-то права. Привычка все пропускать через себя, переживать, проживать жизнь своих героев выпотрошила меня… Ведь я даже не веду записных книжек, не копаюсь в архивах, не ищу днем с огнем прототипов: жизнь вливается в меня и, чуть видоизменившись, снова выливается на бумагу. И этот дьявольский водоворот никогда не прекращается. Пожалуй, лишь Ирина по-настоящему разгадала меня: никто мне не нужен, и я никому из близких радости не доставляю. Правда, с Андреем и Ольгой мне повезло: лишь одни они мне по-настоящему нужны и близки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183