– неестественно громко рассмеялась она. – Женщина днем и ночью думает о вас, а вы этого даже не почувствовали?
– Это вы колдунья, – польстил ей Вадим Федорович. – Так околдовали меня, что забыл, зачем и вышел из дому.
Автобус резко затормозил – кто-то в неположенном месте перебежал дорогу, – их еще теснее прижали друг к другу, круглое лицо с блестящими глазами-вишнями оказалось совсем близко. Полные губы ее раздвинулись в улыбке.
– Куда мы едем? – будто очнувшись ото сна, спросила она, не делая и попытки отстраниться от него.
– На шабаш…
– Ах да, в «Гном», – засмеялась она. – Я там никогда не была.
– Я тоже, – улыбнулся он.
– Почему же туда едем?
– Не знаю, – сказал он.
Он действительно этого не знал. Глубокие черные глаза женщины манили к себе, обещали…
Часть третья
Свет и тень
Земные радости – с отравой,
Отрава – с счастием земным.
Все постоянно – лишь за морем,
И потому, что нас там нет;
А между тем кто минут горем?
Никто… таков уж белый свет!..
А. В. Кольцов
Глава шестнадцатая
1
Николай Евгеньевич Луков всегда гордился своим умением быстро печатать на машинке почти всеми пальцами. Ему ничего не стоило за день отстукать двадцать – тридцать страниц. Много лет назад он подрабатывал тем, что брал домой на перепечатку статьи и монографии сослуживцев. Его даже прозвали «машинистка Луков». Все его знакомые писатели, критики печатали двумя пальцами и не больше пяти-десяти страниц в день, он же мог за это время напечатать в несколько раз больше. Конечно, он уже давно не брал печатать чужие рукописи, но все свое, даже письма, всегда печатал сам.
Вот и сейчас его толстые пальцы проворно летали по коричневым клавишам югославской машинки «Юнион». Страница за страницей слетали с каретки и ложились в ровную стопку уже отпечатанных листов. От сотрясения тоненько позванивала бронзовая крышка на хрустальном чернильном приборе. Губы то и дело складывались в довольную улыбку. Она исчезала лишь тогда, когда проскакивала опечатка, – Николай Евгеньевич отодвигал каретку и сильным ударом пальца по клавише исправлял ошибку.
Когда кончилась очередная страница, он вытащил закладку с копиркой – Луков обычно печатал сразу три экземпляра своих статей, всегда может пригодиться, – вставил другую закладку и, откинувшись на спинку потертого кресла, задумался…
Могучий импульс к работе ему придал вчерашний звонок из Ленинграда: Леонид Ефимович Славин сообщил, что книга о Вячеславе Шубине включена в план издания на ближайшие годы. Он, Славин, лично рекомендовал ее издательству.
Луков писал рецензию на новый роман Казакова. Конечно, он его резко раскритиковал, в этой же статье дал высокую оценку творчеству Вячеслава Шубина. Луков извлек из папки свою внутреннюю рецензию на Казакова – вот что значит печатать несколько экземпляров! – прочел ее и решил большой кусок вставить в другую свою статью, подготовленную для журнала Монастырского. С заведующей отделом критики можно было и не договариваться: она полностью доверяла Николаю Евгеньевичу. Пока Казаков никак не реагировал на «укусы» критика. Или не обращал внимания на нападки Лукова, или просто делал вид, что ему наплевать на критику. Такая позиция вполне устраивала Николая Евгеньевича. В конце концов, он уже известный критик, доктор филологических наук.
Вячеслав Шубин снова недавно вынырнул на поверхность, опубликовал новый роман о молодоженах, организовал положительную критику – только Луков напечатал две хвалебные рецензии в московских газетах.
С Шубиным после длительного перерыва у них снова наладились дружеские отношения, опять Луков с женой наезжали к нему на загородную дачу – там бывали Роботов, Алферов, Монастырский, а это и поныне влиятельные люди в Москве… Умница Вячеслав Ильич – тонко повел разговор с ними о приеме в Союз писателей Николая Лукова. Решили, что, как только выйдет первая большая книжка, вернутся к этому вопросу. Так что звонок Славина из Ленинграда очень порадовал Николая Евгеньевича…
Он снова принялся стучать на машинке, заглядывая в чуть пожелтевшие листы старой внутренней рецензии… Если бы Николай Евгеньевич задал себе вопрос, за что он так невзлюбил Вадима Казакова, он бы вряд ли сумел на него честно ответить. Не обрати его внимание в Ялте Зиночка Иванова на этого писателя, он бы, наверное, не удосужился прочесть его книги. А теперь вступал в спор с теми, кому он нравился, пытался навязать свою точку зрения на писателя. Вячеслав Шубин как-то заметил, что Николай Евгеньевич слишком уж резко отзывается о Казакове, и с грубоватой прямотой сказал ему:
– Уж не отбил ли у тебя Вадим бабу, Никколо?
– Я – критик, – обиженно ответил Луков. – И у меня есть собственное мнение.
– Ну уж тут ты перехватил! – рассмеялся Вячеслав Ильич. – Чего-чего, а собственного мнения у тебя никогда не было… Пишешь, что скажут. И очень любишь прославлять наше начальство!
– Ты ведь теперь не начальство, – возразил Луков.
– Кто знает, кто знает… – поддразнивал Шубин. – Возьму и снова выставлю свою кандидатуру в секретари… Как ты думаешь, пройду?
– Если к тому времени выйдет моя книжка о тебе – пройдешь, – примирительно заметил Николай Евгеньевич.
– А не делаешь ли ты своими змеиными укусами Казакову еще большую рекламу? – посерьезнев, спросил Шубин.
С этим Николай Евгеньевич никак не мог согласиться: если не у читателей, то у литераторов, которые читают критику, статьи Лукова должны были вызвать отрицательное отношение к Казакову. В «Литературке» он прочел статью, в которой высказывалось мнение: дескать, стоит ли массовыми тиражами выпускать книги писателей, которых никто не читает? Не лучше ли дать право издательствам самим определять тиражи выпускаемых книг? Если автор популярен и за его книгами гоняются, значит, нужно его в первую очередь издавать и переиздавать. И издательство от этого выиграет, и, конечно, читатели… Если бы такое случилось, то многим расхваленным в свое время литераторам пришлось бы худо… Кто же это допустит! В редсоветах, коллегиях заседают роботовы, шубины, монастырские… Не станут же они рубить сук, на котором сидят?..
Николай Евгеньевич был убежден, что схлынет волна гласности, критики и все встанет на круги своя. Тому пример, что все крупные руководители от литературы удержались на своих местах…
За окном вдруг раздался грохот, будто самосвал с булыжником разгрузился. Николай Евгеньевич не поленился, подошел к окну: с крыши грохнулся вниз пласт снега. Внизу стояли люди и смотрели вверх. День был солнечный, с карнизов капало. Крыша высотного здания напротив угрожающе ощетинилась длинными сверкающими сосульками. Дворники поставили на тротуары заграждения, натянули веревки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183
– Это вы колдунья, – польстил ей Вадим Федорович. – Так околдовали меня, что забыл, зачем и вышел из дому.
Автобус резко затормозил – кто-то в неположенном месте перебежал дорогу, – их еще теснее прижали друг к другу, круглое лицо с блестящими глазами-вишнями оказалось совсем близко. Полные губы ее раздвинулись в улыбке.
– Куда мы едем? – будто очнувшись ото сна, спросила она, не делая и попытки отстраниться от него.
– На шабаш…
– Ах да, в «Гном», – засмеялась она. – Я там никогда не была.
– Я тоже, – улыбнулся он.
– Почему же туда едем?
– Не знаю, – сказал он.
Он действительно этого не знал. Глубокие черные глаза женщины манили к себе, обещали…
Часть третья
Свет и тень
Земные радости – с отравой,
Отрава – с счастием земным.
Все постоянно – лишь за морем,
И потому, что нас там нет;
А между тем кто минут горем?
Никто… таков уж белый свет!..
А. В. Кольцов
Глава шестнадцатая
1
Николай Евгеньевич Луков всегда гордился своим умением быстро печатать на машинке почти всеми пальцами. Ему ничего не стоило за день отстукать двадцать – тридцать страниц. Много лет назад он подрабатывал тем, что брал домой на перепечатку статьи и монографии сослуживцев. Его даже прозвали «машинистка Луков». Все его знакомые писатели, критики печатали двумя пальцами и не больше пяти-десяти страниц в день, он же мог за это время напечатать в несколько раз больше. Конечно, он уже давно не брал печатать чужие рукописи, но все свое, даже письма, всегда печатал сам.
Вот и сейчас его толстые пальцы проворно летали по коричневым клавишам югославской машинки «Юнион». Страница за страницей слетали с каретки и ложились в ровную стопку уже отпечатанных листов. От сотрясения тоненько позванивала бронзовая крышка на хрустальном чернильном приборе. Губы то и дело складывались в довольную улыбку. Она исчезала лишь тогда, когда проскакивала опечатка, – Николай Евгеньевич отодвигал каретку и сильным ударом пальца по клавише исправлял ошибку.
Когда кончилась очередная страница, он вытащил закладку с копиркой – Луков обычно печатал сразу три экземпляра своих статей, всегда может пригодиться, – вставил другую закладку и, откинувшись на спинку потертого кресла, задумался…
Могучий импульс к работе ему придал вчерашний звонок из Ленинграда: Леонид Ефимович Славин сообщил, что книга о Вячеславе Шубине включена в план издания на ближайшие годы. Он, Славин, лично рекомендовал ее издательству.
Луков писал рецензию на новый роман Казакова. Конечно, он его резко раскритиковал, в этой же статье дал высокую оценку творчеству Вячеслава Шубина. Луков извлек из папки свою внутреннюю рецензию на Казакова – вот что значит печатать несколько экземпляров! – прочел ее и решил большой кусок вставить в другую свою статью, подготовленную для журнала Монастырского. С заведующей отделом критики можно было и не договариваться: она полностью доверяла Николаю Евгеньевичу. Пока Казаков никак не реагировал на «укусы» критика. Или не обращал внимания на нападки Лукова, или просто делал вид, что ему наплевать на критику. Такая позиция вполне устраивала Николая Евгеньевича. В конце концов, он уже известный критик, доктор филологических наук.
Вячеслав Шубин снова недавно вынырнул на поверхность, опубликовал новый роман о молодоженах, организовал положительную критику – только Луков напечатал две хвалебные рецензии в московских газетах.
С Шубиным после длительного перерыва у них снова наладились дружеские отношения, опять Луков с женой наезжали к нему на загородную дачу – там бывали Роботов, Алферов, Монастырский, а это и поныне влиятельные люди в Москве… Умница Вячеслав Ильич – тонко повел разговор с ними о приеме в Союз писателей Николая Лукова. Решили, что, как только выйдет первая большая книжка, вернутся к этому вопросу. Так что звонок Славина из Ленинграда очень порадовал Николая Евгеньевича…
Он снова принялся стучать на машинке, заглядывая в чуть пожелтевшие листы старой внутренней рецензии… Если бы Николай Евгеньевич задал себе вопрос, за что он так невзлюбил Вадима Казакова, он бы вряд ли сумел на него честно ответить. Не обрати его внимание в Ялте Зиночка Иванова на этого писателя, он бы, наверное, не удосужился прочесть его книги. А теперь вступал в спор с теми, кому он нравился, пытался навязать свою точку зрения на писателя. Вячеслав Шубин как-то заметил, что Николай Евгеньевич слишком уж резко отзывается о Казакове, и с грубоватой прямотой сказал ему:
– Уж не отбил ли у тебя Вадим бабу, Никколо?
– Я – критик, – обиженно ответил Луков. – И у меня есть собственное мнение.
– Ну уж тут ты перехватил! – рассмеялся Вячеслав Ильич. – Чего-чего, а собственного мнения у тебя никогда не было… Пишешь, что скажут. И очень любишь прославлять наше начальство!
– Ты ведь теперь не начальство, – возразил Луков.
– Кто знает, кто знает… – поддразнивал Шубин. – Возьму и снова выставлю свою кандидатуру в секретари… Как ты думаешь, пройду?
– Если к тому времени выйдет моя книжка о тебе – пройдешь, – примирительно заметил Николай Евгеньевич.
– А не делаешь ли ты своими змеиными укусами Казакову еще большую рекламу? – посерьезнев, спросил Шубин.
С этим Николай Евгеньевич никак не мог согласиться: если не у читателей, то у литераторов, которые читают критику, статьи Лукова должны были вызвать отрицательное отношение к Казакову. В «Литературке» он прочел статью, в которой высказывалось мнение: дескать, стоит ли массовыми тиражами выпускать книги писателей, которых никто не читает? Не лучше ли дать право издательствам самим определять тиражи выпускаемых книг? Если автор популярен и за его книгами гоняются, значит, нужно его в первую очередь издавать и переиздавать. И издательство от этого выиграет, и, конечно, читатели… Если бы такое случилось, то многим расхваленным в свое время литераторам пришлось бы худо… Кто же это допустит! В редсоветах, коллегиях заседают роботовы, шубины, монастырские… Не станут же они рубить сук, на котором сидят?..
Николай Евгеньевич был убежден, что схлынет волна гласности, критики и все встанет на круги своя. Тому пример, что все крупные руководители от литературы удержались на своих местах…
За окном вдруг раздался грохот, будто самосвал с булыжником разгрузился. Николай Евгеньевич не поленился, подошел к окну: с крыши грохнулся вниз пласт снега. Внизу стояли люди и смотрели вверх. День был солнечный, с карнизов капало. Крыша высотного здания напротив угрожающе ощетинилась длинными сверкающими сосульками. Дворники поставили на тротуары заграждения, натянули веревки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183