Но во время этой поездки он умер.
Гори издал тонкий, жалобный звук, словно котенок, который ищет и не может найти свою мать. Он по-прежнему сидел не шевелясь, повернувшись лицом к реке, где медленно плыла рыбачья лодка и ее белый треугольный парус лениво хлопал под порывами легкого ветерка. Но сюда, сквозь плотные заросли прибрежной растительности, не проникало ни единого дуновения, и далеко внизу поблескивал Нил. Шеритра отмахнулась от назойливой мухи, которая, привлеченная запахом пота, кружилась у самых глаз. Ей хотелось говорить, хотелось сказать что-то важное и доброе, но, осознав всю силу охватившего Гори наваждения и мрачную безысходность ожидавшего его будущего, она не смогла найти верных слов. Тогда заговорил он, и его голос вверг девушку в испуганное изумление.
– Неудивительно, что со мной она вообще отказалась иметь дело, – простонал Гори. – Зачем ей какой-то сын-юнец, если можно заполучить отца – богатого, могущественного, красивого? Она ведь знала о моих чувствах, почему она сама мне об этом не сказала?! Почему не сказала?! – Горечь и тоска в его голосе привели Шеритру в отчаяние. – Я чувствую себя как последний дурак, – тихо продолжал Гори. – Как полный идиот, как несмышленое дитя! То-то она, должно быть, потешается надо мной!
– Нет! – не выдержала наконец Шеритра. – Она никогда не станет смеяться над тобой. А что до того, что она тебе ничего не сказала, так ведь она тогда и сама не знала о чувствах отца. Это было бы неправильно.
– Да, наверное, ты права, – нехотя согласился Гори. – Но почему, Солнышко, мне сообщаешь об этом ты? У отца что, не хватило силы духа самому все рассказать?
Шеритре вспомнилось, какое потерянное, смущенное было у Хаэмуаса лицо, как он обрадовался и оживился, когда она предложила ему свои услуги для разговора с Гори.
– Да, – ответила она брату, – но дело не в том, будто он думает, что ты тоже в нее влюблен. Он настолько поглощен собственными переживаниями, что, мне кажется, сейчас вообще не способен разглядеть что-либо вокруг. Он всегда был таким сильным, спокойным, разумным человеком, – правда, Гори? – всегда владел собой, всегда был доволен той жизнью, творцом которой он сам и был. И вот этому самообладанию пришел конец, и ему стыдно, что так случилось.
Теперь Гори повернулся, чтобы взглянуть Шеритре в лицо. В его глазах уже не было прежней безысходности и тоски.
– А ты изменилась, – мягко проговорил он. – В твоих словах, Шеритра, слышится какая-то новая мудрость, знание людей, вовсе не свойственное тебе прежде. Ты стала взрослой.
Шеритра сделала глубокий вдох и почувствовала, как краска смущения привычным теплом разливается по всему лицу и шее.
– Я была близка с Хармином, – честно призналась она и ждала, что скажет брат, но он молчал. Гори только внимательно смотрел на нее. – Я знаю, что ты сейчас испытываешь, любимый брат, потому что и сама мучаюсь тем же недугом. И все же мне повезло больше. Мне удалось заполучить предмет своей страсти.
Да, тебе и в самом деле повезло, – медленно произнес он. – И это… везение станет еще больше, когда отец… женится. – Он споткнулся на этом слове, но быстро совладал с собой. – Когда Табуба переедет в этот дом, Хармин тоже станет жить здесь или, во всяком случае, часто здесь бывать, чтобы навестить мать. Тогда как мне… – Он едва перевел дух, потом продолжил: – Прости меня, Шеритра! Меня захлестнула самая отвратительная и эгоистичная жалость к собственным несчастьям! – И вдруг, потеряв контроль над собой, он залился слезами, разразился громкими, безудержными рыданиями, которые от его усилий сдержать себя становились лишь более мучительными.
Опустившись на колени, Шеритра молча притянула его голову себе на грудь. Она смотрела вокруг – на плотные заросли, окружавшие поляну, на блеск речной воды внизу, на густые полчища муравьев, по-прежнему кишащих на забытом куске хлеба. Наконец Гори выпрямился, отер лицо своей грязной измятой юбкой.
– Мне уже лучше, – сказал он. – Мы ведь всегда помогали друг другу, правда, Шеритра? Прости, что в последнее время я о тебе позабыл, даже не послал человека справиться о твоих делах, пока ты там гостила.
Не важно, – ответила она. – Что ты будешь теперь делать, Гори? Он пожал плечами:
– Не знаю. Остаться здесь, жить в этом доме под одной крышей с ней – боюсь, мне этого не вынести. Возможно, мне лучше поселиться у деда в Пи-Рамзесе и ходатайствовать о том, чтобы мне дали какую-нибудь должность при дворе. Я, в конце концов, наследник престола. – И он одарил ее задорной улыбкой, которая, впрочем, была лишь бледным подобием его прежнего озорства и веселья, и все же эта улыбка вселила в сердце Шеритры надежду. – Или я могу посвятить все свое время Птаху и сделаться истинным жрецом, а не так как сейчас – я исполняю эти обязанности лишь три месяца в году.
– Гори, прошу тебя, – перебила его Шеритра, – не принимай так стремительно бесповоротных решений, какие бы мучения ни терзали твою душу!
– Хорошо, Солнышко, – сказал он, гладя ее по волосам, – пока я подожду, как и обещал, но мне вовсе не хочется, чтобы моя боль длилась бесконечно.
Они замолчали. Шеритру вдруг охватила дремота. После всех переживаний сегодняшнего дня ее тело требовало отдыха, и она с удовольствием думала о собственной постели. Но прежде чем она сможет пойти отдохнуть, надо еще обсудить вопрос о сережке, беспокойным молоточком непрестанно стучавший в глубине сознания. Гори лежал на песке, вытянувшись во весь рост, закинув руки за голову и скрестив ноги в лодыжках. Она пододвинулась ближе, чтобы смотреть ему в лицо.
– Гори, помнишь, ты нашел старинную сережку, когда выбирался из гробницы потайным ходом? – начала она. Он кивнул. – Ты ведь показывал ее Табубе, правда?
По лицу молодого человека прошла тень, и он вздохнул.
– Какой это был день! – сказал он. – Ей так понравилась старинная сережка!
– И точно такую же я нашла у нее в ларце с драгоценностями. Когда я спросила, откуда она у нее, Табуба сказала, что заказала себе новую пару, взяв за образец ту, что ты ей показал, а потом одну сережку потеряла. Но… – Закусив губу, Шеритра отвернулась, и Гори, со своей всегдашней проницательностью, закончил фразу вместо нее:
– Но ты испугалась, что она лжет, что это я, охваченный страстью, позабыв обо всем на свете, отдал ей старинное украшение. – Шеритра лишь слабо кивнула. – Разумеется, я не мог совершить подобного святотатства. Знаешь, у меня, конечно, голова закружилась, но я не вовсе лишился рассудка и не ведал, что творю.
– Вот как. – И все же Шеритра испытывала лишь слабое облегчение. – Тогда где она теперь? Все еще у тебя?
Гори не отвечал.
– Отец распорядился закрыть и опечатать гробницу, – ответил он, но она не спускала с него пристальных глаз, ожидая, что он скажет дальше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180
Гори издал тонкий, жалобный звук, словно котенок, который ищет и не может найти свою мать. Он по-прежнему сидел не шевелясь, повернувшись лицом к реке, где медленно плыла рыбачья лодка и ее белый треугольный парус лениво хлопал под порывами легкого ветерка. Но сюда, сквозь плотные заросли прибрежной растительности, не проникало ни единого дуновения, и далеко внизу поблескивал Нил. Шеритра отмахнулась от назойливой мухи, которая, привлеченная запахом пота, кружилась у самых глаз. Ей хотелось говорить, хотелось сказать что-то важное и доброе, но, осознав всю силу охватившего Гори наваждения и мрачную безысходность ожидавшего его будущего, она не смогла найти верных слов. Тогда заговорил он, и его голос вверг девушку в испуганное изумление.
– Неудивительно, что со мной она вообще отказалась иметь дело, – простонал Гори. – Зачем ей какой-то сын-юнец, если можно заполучить отца – богатого, могущественного, красивого? Она ведь знала о моих чувствах, почему она сама мне об этом не сказала?! Почему не сказала?! – Горечь и тоска в его голосе привели Шеритру в отчаяние. – Я чувствую себя как последний дурак, – тихо продолжал Гори. – Как полный идиот, как несмышленое дитя! То-то она, должно быть, потешается надо мной!
– Нет! – не выдержала наконец Шеритра. – Она никогда не станет смеяться над тобой. А что до того, что она тебе ничего не сказала, так ведь она тогда и сама не знала о чувствах отца. Это было бы неправильно.
– Да, наверное, ты права, – нехотя согласился Гори. – Но почему, Солнышко, мне сообщаешь об этом ты? У отца что, не хватило силы духа самому все рассказать?
Шеритре вспомнилось, какое потерянное, смущенное было у Хаэмуаса лицо, как он обрадовался и оживился, когда она предложила ему свои услуги для разговора с Гори.
– Да, – ответила она брату, – но дело не в том, будто он думает, что ты тоже в нее влюблен. Он настолько поглощен собственными переживаниями, что, мне кажется, сейчас вообще не способен разглядеть что-либо вокруг. Он всегда был таким сильным, спокойным, разумным человеком, – правда, Гори? – всегда владел собой, всегда был доволен той жизнью, творцом которой он сам и был. И вот этому самообладанию пришел конец, и ему стыдно, что так случилось.
Теперь Гори повернулся, чтобы взглянуть Шеритре в лицо. В его глазах уже не было прежней безысходности и тоски.
– А ты изменилась, – мягко проговорил он. – В твоих словах, Шеритра, слышится какая-то новая мудрость, знание людей, вовсе не свойственное тебе прежде. Ты стала взрослой.
Шеритра сделала глубокий вдох и почувствовала, как краска смущения привычным теплом разливается по всему лицу и шее.
– Я была близка с Хармином, – честно призналась она и ждала, что скажет брат, но он молчал. Гори только внимательно смотрел на нее. – Я знаю, что ты сейчас испытываешь, любимый брат, потому что и сама мучаюсь тем же недугом. И все же мне повезло больше. Мне удалось заполучить предмет своей страсти.
Да, тебе и в самом деле повезло, – медленно произнес он. – И это… везение станет еще больше, когда отец… женится. – Он споткнулся на этом слове, но быстро совладал с собой. – Когда Табуба переедет в этот дом, Хармин тоже станет жить здесь или, во всяком случае, часто здесь бывать, чтобы навестить мать. Тогда как мне… – Он едва перевел дух, потом продолжил: – Прости меня, Шеритра! Меня захлестнула самая отвратительная и эгоистичная жалость к собственным несчастьям! – И вдруг, потеряв контроль над собой, он залился слезами, разразился громкими, безудержными рыданиями, которые от его усилий сдержать себя становились лишь более мучительными.
Опустившись на колени, Шеритра молча притянула его голову себе на грудь. Она смотрела вокруг – на плотные заросли, окружавшие поляну, на блеск речной воды внизу, на густые полчища муравьев, по-прежнему кишащих на забытом куске хлеба. Наконец Гори выпрямился, отер лицо своей грязной измятой юбкой.
– Мне уже лучше, – сказал он. – Мы ведь всегда помогали друг другу, правда, Шеритра? Прости, что в последнее время я о тебе позабыл, даже не послал человека справиться о твоих делах, пока ты там гостила.
Не важно, – ответила она. – Что ты будешь теперь делать, Гори? Он пожал плечами:
– Не знаю. Остаться здесь, жить в этом доме под одной крышей с ней – боюсь, мне этого не вынести. Возможно, мне лучше поселиться у деда в Пи-Рамзесе и ходатайствовать о том, чтобы мне дали какую-нибудь должность при дворе. Я, в конце концов, наследник престола. – И он одарил ее задорной улыбкой, которая, впрочем, была лишь бледным подобием его прежнего озорства и веселья, и все же эта улыбка вселила в сердце Шеритры надежду. – Или я могу посвятить все свое время Птаху и сделаться истинным жрецом, а не так как сейчас – я исполняю эти обязанности лишь три месяца в году.
– Гори, прошу тебя, – перебила его Шеритра, – не принимай так стремительно бесповоротных решений, какие бы мучения ни терзали твою душу!
– Хорошо, Солнышко, – сказал он, гладя ее по волосам, – пока я подожду, как и обещал, но мне вовсе не хочется, чтобы моя боль длилась бесконечно.
Они замолчали. Шеритру вдруг охватила дремота. После всех переживаний сегодняшнего дня ее тело требовало отдыха, и она с удовольствием думала о собственной постели. Но прежде чем она сможет пойти отдохнуть, надо еще обсудить вопрос о сережке, беспокойным молоточком непрестанно стучавший в глубине сознания. Гори лежал на песке, вытянувшись во весь рост, закинув руки за голову и скрестив ноги в лодыжках. Она пододвинулась ближе, чтобы смотреть ему в лицо.
– Гори, помнишь, ты нашел старинную сережку, когда выбирался из гробницы потайным ходом? – начала она. Он кивнул. – Ты ведь показывал ее Табубе, правда?
По лицу молодого человека прошла тень, и он вздохнул.
– Какой это был день! – сказал он. – Ей так понравилась старинная сережка!
– И точно такую же я нашла у нее в ларце с драгоценностями. Когда я спросила, откуда она у нее, Табуба сказала, что заказала себе новую пару, взяв за образец ту, что ты ей показал, а потом одну сережку потеряла. Но… – Закусив губу, Шеритра отвернулась, и Гори, со своей всегдашней проницательностью, закончил фразу вместо нее:
– Но ты испугалась, что она лжет, что это я, охваченный страстью, позабыв обо всем на свете, отдал ей старинное украшение. – Шеритра лишь слабо кивнула. – Разумеется, я не мог совершить подобного святотатства. Знаешь, у меня, конечно, голова закружилась, но я не вовсе лишился рассудка и не ведал, что творю.
– Вот как. – И все же Шеритра испытывала лишь слабое облегчение. – Тогда где она теперь? Все еще у тебя?
Гори не отвечал.
– Отец распорядился закрыть и опечатать гробницу, – ответил он, но она не спускала с него пристальных глаз, ожидая, что он скажет дальше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180