– Я-то думала, он вместе с матерью переедет сюда, к нам. Может быть, у нас найдется для него уголок? Прошу тебя, отец!
Хаэмуас всмотрелся в эти светлые, исполненные мольбы глаза, густо подведенные сурьмой. Волосы Шеритра разделила на прямой пробор, и блестящие пряди спадали ей на плечи. Голову дочери венчала диадема царевны, и на ее гладком лбу восседала мрачная и подозрительная богиня Мут – хищная птица, крепко вцепившаяся когтями в тонкий золотой обруч, а сзади трепетали золотые перья Амона. На Шеритре было сегодня расшитое золотом полупрозрачное одеяние из мягкой ткани, не скрывавшей крошечную грудь и мальчишескую талию. Хаэмуас вдруг подумал, что еще совсем недавно его дочь предпочла бы одежду из ткани настолько плотной, что такой наряд стал бы в знойный летний день тяжким испытанием, а сама она ходила бы ссутулившись, тем самым словно стремясь оградить себя от излишне любопытных взглядов. Хаэмуас не мог бы сказать наверняка, но ему показалось, что она накрасила соски, – под покровом легкой ткани просвечивали два маленьких темно-золотистых пятнышка. Внезапная тревога охватила его, и Хаэмуас взял дочь за подбородок.
– Ты ведь сама понимаешь, Солнышко, что Хармину негде жить в этом доме, пока не будут завершены все строительные работы, – объяснил он, погладив дочь по лицу. – Но ждать осталось недолго. К тому же, мне кажется, Хармин будет рад остаться с дядей. Мы ведем слишком беспокойную жизнь. С недовольным видом она выскользнула из-под его руки.
– Если он не останется жить здесь, я буду часто навещать его, – гневно воскликнула она. – А без нянюшек и прислуги ты меня не отпустишь, и придется нам чинно восседать посреди сада или большого приемного зала и вести светские беседы ни о чем. А мне вовсе не этого хочется.
– Ну, не стоит преувеличивать, – мягко возразил Хаэмуас. – Хармин может хоть каждый день приезжать сюда, чтобы навестить мать, пока сам не решит окончательно перебраться в этот дом.
– Но я хочу видеть его в любое время! – Шеритра почти перешла на крик. – Ты нашел свое счастье, отец, и я тоже хочу быть счастливой!
– Знаешь, Шеритра, не могу сказать, что мне безоговорочно нравятся те перемены, что произошли с тобой в последнее время, – тихо произнес он. – Ты сделалась самолюбивой, своевольной и к тому же грубой. – Он думал, что при этих словах дочь смутится, зальется румянцем и опустит взгляд, но она по-прежнему сердито смотрела на отца, гордо вскинув свое изящно накрашенное, теперь в чем-то даже незнакомое личико.
– Нам тоже не нравятся перемены, которые произошли с тобой, отец. О моем благополучии ты уже давно перестал заботиться, поэтому мне, наверное, не следует так удивляться, почему ты и теперь не проявляешь ко мне сочувствия и понимания. Я хочу обручиться с Хармином. Когда ты думаешь переговорить об этом с Сисенетом?
– Теперь не подходящее время для помолвки, – твердо заявил Хаэмуас. – Давай подождем еще неделю, когда закончатся все празднества и я увижу, что Табуба чувствует себя хорошо в новом доме. Я не могу прямо сейчас взвалить на ее плечи еще и эту ношу.
Шеритра поджала губы.
– Конечно, не можешь, – резко бросила она, повернулась и быстро пошла туда, где, укрывшись в тени дома, ее ждал молодой человек. Вместе они направились к южному саду. Их сопровождала целая свита слуг.
«Она просто бросается из одной крайности в другую, – размышлял Хаэмуас, направляясь к дому. – Табуба сумела сотворить с ней истинное чудо, и подтверждением тому – ее безоглядная любовь к Хармину. Шеритра сейчас вся во власти неведомых перемен, грубость и заносчивость – не более чем резкие проявления этой ее новой, еще незнакомой сущности. Я все понимаю, но мне не хватает моей прежней Шеритры».
– Желает ли царевич отдохнуть, прежде чем переодеваться к торжественному обеду? – донесся до него вежливый голос Касы, и Хаэмуас, подавив вздох, направился следом за ним по длинным внутренним переходам в глубь дома.
Сегодня вечером на обед в честь Табубы в дом были приглашены все его родичи. Отец прислал письменные поздравления и извинения, что не может присутствовать лично, также и от Мернептаха пришло поздравление с пожеланиями брату всяческого счастья и благополучия, написанное рукой писца, но составленное с пышной цветистостью, свойственной ему самому. Все прочие члены семьи приняли приглашение; ожидался также кое-кто из мемфисской знати, не говоря уже о бесчисленном множестве музыкантов, танцоров и прочих искусников, призванных услаждать зрение и слух гостей своими талантами. Дом охватило радостное возбуждение. Густой, навязчивый аромат многих тысяч цветов, привезенных в тележках еще с утра, напомнил Хаэмуасу о Табубе – об этой неведомой, таинственной женщине, которая сейчас, обследуя свои новые владения, возможно, тоже думает и мечтает о нем в предвкушении их первой ночи. Предаваться отдыху он в эту минуту просто не в состоянии.
– Нет, Каса, – сказал он, обращаясь к слуге. – Я некоторое время буду у себя в кабинете, мне необходимо кое-что почитать. Когда начнут собираться гости, пошли за мной.
Но и оказавшись в кабинете, этом надежном укрытии, защищенном от внешнего шума закрытыми дверями, глядя, как усердный Птах-Сеанк переписывает какую-то рукопись, в любую минуту готовый исполнить приказание своего господина, Хаэмуас понял, что и здесь ему не будет покоя. Тяжелый аромат цветов преследовал его. Этим запахом был пропитан сам воздух дома, он проникал в одежду, волосы; и внезапно Хаэмуасу вспомнились двое похорон, совершенных совсем недавно. На него навалилась какая-то тяжесть. Он сел за стол, опустил голову на руки и стал ждать.
Давно уже Мемфис не видел столь пышного и роскошного праздника, как в тот вечер. Богато разодетые гости заполнили огромный зал в доме Хаэмуаса, уже не вмещавший всех, и люди выходили в сад, под яркий цвет факелов, освещавших столы, ломившиеся от всевозможных изысканных яств. Звенели лиры, пели арфы, били барабаны, а в пестрой толпе гостей тут и там мелькали обнаженные тела гибких танцовщиц. Чернокожие акробаты из Нубии, красавицы и красавцы со всего Египта услаждали взоры собравшихся. Нубнофрет с особым тщанием подбирала традиционные подарки для каждого – были здесь и малахитовые ожерелья вместо обычных, из раскрашенной глины, и шкатулки ливанского кедра, и веера из крошечных страусовых перьев, зажатых золотой застежкой. Из Дельты доставили вино – кувшины успели покрыться пылью за те десять лет, что они провели на своей соломенной подстилке. А объедков от этого пира прислуге хватит на всю следующую неделю.
Табуба занимала почетное место по правую руку от Хаэмуаса. Ее сиденье было установлено на небольшом возвышении, и она любезно улыбалась каждому, кто подходил, чтобы поздравить ее и выразить свои добрые пожелания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180
Хаэмуас всмотрелся в эти светлые, исполненные мольбы глаза, густо подведенные сурьмой. Волосы Шеритра разделила на прямой пробор, и блестящие пряди спадали ей на плечи. Голову дочери венчала диадема царевны, и на ее гладком лбу восседала мрачная и подозрительная богиня Мут – хищная птица, крепко вцепившаяся когтями в тонкий золотой обруч, а сзади трепетали золотые перья Амона. На Шеритре было сегодня расшитое золотом полупрозрачное одеяние из мягкой ткани, не скрывавшей крошечную грудь и мальчишескую талию. Хаэмуас вдруг подумал, что еще совсем недавно его дочь предпочла бы одежду из ткани настолько плотной, что такой наряд стал бы в знойный летний день тяжким испытанием, а сама она ходила бы ссутулившись, тем самым словно стремясь оградить себя от излишне любопытных взглядов. Хаэмуас не мог бы сказать наверняка, но ему показалось, что она накрасила соски, – под покровом легкой ткани просвечивали два маленьких темно-золотистых пятнышка. Внезапная тревога охватила его, и Хаэмуас взял дочь за подбородок.
– Ты ведь сама понимаешь, Солнышко, что Хармину негде жить в этом доме, пока не будут завершены все строительные работы, – объяснил он, погладив дочь по лицу. – Но ждать осталось недолго. К тому же, мне кажется, Хармин будет рад остаться с дядей. Мы ведем слишком беспокойную жизнь. С недовольным видом она выскользнула из-под его руки.
– Если он не останется жить здесь, я буду часто навещать его, – гневно воскликнула она. – А без нянюшек и прислуги ты меня не отпустишь, и придется нам чинно восседать посреди сада или большого приемного зала и вести светские беседы ни о чем. А мне вовсе не этого хочется.
– Ну, не стоит преувеличивать, – мягко возразил Хаэмуас. – Хармин может хоть каждый день приезжать сюда, чтобы навестить мать, пока сам не решит окончательно перебраться в этот дом.
– Но я хочу видеть его в любое время! – Шеритра почти перешла на крик. – Ты нашел свое счастье, отец, и я тоже хочу быть счастливой!
– Знаешь, Шеритра, не могу сказать, что мне безоговорочно нравятся те перемены, что произошли с тобой в последнее время, – тихо произнес он. – Ты сделалась самолюбивой, своевольной и к тому же грубой. – Он думал, что при этих словах дочь смутится, зальется румянцем и опустит взгляд, но она по-прежнему сердито смотрела на отца, гордо вскинув свое изящно накрашенное, теперь в чем-то даже незнакомое личико.
– Нам тоже не нравятся перемены, которые произошли с тобой, отец. О моем благополучии ты уже давно перестал заботиться, поэтому мне, наверное, не следует так удивляться, почему ты и теперь не проявляешь ко мне сочувствия и понимания. Я хочу обручиться с Хармином. Когда ты думаешь переговорить об этом с Сисенетом?
– Теперь не подходящее время для помолвки, – твердо заявил Хаэмуас. – Давай подождем еще неделю, когда закончатся все празднества и я увижу, что Табуба чувствует себя хорошо в новом доме. Я не могу прямо сейчас взвалить на ее плечи еще и эту ношу.
Шеритра поджала губы.
– Конечно, не можешь, – резко бросила она, повернулась и быстро пошла туда, где, укрывшись в тени дома, ее ждал молодой человек. Вместе они направились к южному саду. Их сопровождала целая свита слуг.
«Она просто бросается из одной крайности в другую, – размышлял Хаэмуас, направляясь к дому. – Табуба сумела сотворить с ней истинное чудо, и подтверждением тому – ее безоглядная любовь к Хармину. Шеритра сейчас вся во власти неведомых перемен, грубость и заносчивость – не более чем резкие проявления этой ее новой, еще незнакомой сущности. Я все понимаю, но мне не хватает моей прежней Шеритры».
– Желает ли царевич отдохнуть, прежде чем переодеваться к торжественному обеду? – донесся до него вежливый голос Касы, и Хаэмуас, подавив вздох, направился следом за ним по длинным внутренним переходам в глубь дома.
Сегодня вечером на обед в честь Табубы в дом были приглашены все его родичи. Отец прислал письменные поздравления и извинения, что не может присутствовать лично, также и от Мернептаха пришло поздравление с пожеланиями брату всяческого счастья и благополучия, написанное рукой писца, но составленное с пышной цветистостью, свойственной ему самому. Все прочие члены семьи приняли приглашение; ожидался также кое-кто из мемфисской знати, не говоря уже о бесчисленном множестве музыкантов, танцоров и прочих искусников, призванных услаждать зрение и слух гостей своими талантами. Дом охватило радостное возбуждение. Густой, навязчивый аромат многих тысяч цветов, привезенных в тележках еще с утра, напомнил Хаэмуасу о Табубе – об этой неведомой, таинственной женщине, которая сейчас, обследуя свои новые владения, возможно, тоже думает и мечтает о нем в предвкушении их первой ночи. Предаваться отдыху он в эту минуту просто не в состоянии.
– Нет, Каса, – сказал он, обращаясь к слуге. – Я некоторое время буду у себя в кабинете, мне необходимо кое-что почитать. Когда начнут собираться гости, пошли за мной.
Но и оказавшись в кабинете, этом надежном укрытии, защищенном от внешнего шума закрытыми дверями, глядя, как усердный Птах-Сеанк переписывает какую-то рукопись, в любую минуту готовый исполнить приказание своего господина, Хаэмуас понял, что и здесь ему не будет покоя. Тяжелый аромат цветов преследовал его. Этим запахом был пропитан сам воздух дома, он проникал в одежду, волосы; и внезапно Хаэмуасу вспомнились двое похорон, совершенных совсем недавно. На него навалилась какая-то тяжесть. Он сел за стол, опустил голову на руки и стал ждать.
Давно уже Мемфис не видел столь пышного и роскошного праздника, как в тот вечер. Богато разодетые гости заполнили огромный зал в доме Хаэмуаса, уже не вмещавший всех, и люди выходили в сад, под яркий цвет факелов, освещавших столы, ломившиеся от всевозможных изысканных яств. Звенели лиры, пели арфы, били барабаны, а в пестрой толпе гостей тут и там мелькали обнаженные тела гибких танцовщиц. Чернокожие акробаты из Нубии, красавицы и красавцы со всего Египта услаждали взоры собравшихся. Нубнофрет с особым тщанием подбирала традиционные подарки для каждого – были здесь и малахитовые ожерелья вместо обычных, из раскрашенной глины, и шкатулки ливанского кедра, и веера из крошечных страусовых перьев, зажатых золотой застежкой. Из Дельты доставили вино – кувшины успели покрыться пылью за те десять лет, что они провели на своей соломенной подстилке. А объедков от этого пира прислуге хватит на всю следующую неделю.
Табуба занимала почетное место по правую руку от Хаэмуаса. Ее сиденье было установлено на небольшом возвышении, и она любезно улыбалась каждому, кто подходил, чтобы поздравить ее и выразить свои добрые пожелания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180