Неужели это правда? Я знал, что они не слишком-то жалуют Табубу, но надеялся, что со временем это недовольство смягчится. Однако с появлением ребенка у его семьи появлялся лишь новый повод для тревоги. Он попытался представить, как будут развиваться события в случае его внезапной кончины, и ему стало не по себе. Табуба останется тогда абсолютно беззащитной, и от чего конкретно ей придется защищаться? Он легко представил себе, до каких пределов может дойти неприязнь Нубнофрет, угрюмая отстраненность Гори и эта недавно возникшая резкость Шеритры. Спорить здесь не приходится. Похоже, Табуба говорит правду. Она стояла теперь перед Хаэмуасом, с трудом переводя дыхание. По ее щекам текли слезы.
– Ты любишь меня, Хаэмуас? – спросила она сдавленным голосом. – Любишь?
– Табуба! Я люблю тебя сильнее, чем ты можешь себе представить! – воскликнул он.
– Тогда помоги мне. Прошу тебя. Я – твоя жена, и твой долг – защищать меня. Но еще важнее твой долг перед этим еще не родившимся ребенком. Откажи Гори и Шеритре в праве наследования в пользу нашего дитя. Сделай это прежде, чем его постигнет какая-нибудь ужасная участь. Лиши их этой страшной власти, чтобы я могла жить под этой крышей в мире и спокойствии и мечтать о том времени, когда появится на свет плод нашей с тобой любви. Иначе… – Она наклонилась над ним, упираясь обеими руками в колени, и пристально посмотрела в лицо Хаэмуасу. – Иначе я должна буду развестись с тобой и покинуть этот дом.
Ему показалось, что она его ударила. Грудь сдавила боль, и ему стало трудно дышать.
– О боги, Табуба… – простонал он. – Ты ведь не хочешь на самом деле… Нет никаких причин для таких ужасных решений… Ты ведь не думаешь серьезно…
Она плакала.
– Поверь мне, милый брат, с тех пор, как я поняла, что жду ребенка, я не могу думать ни о чем другом, – сказала она. – Нубнофрет никогда не захочет меня принять. Она заявила мне в лицо, что у меня сердце шлюхи. А Гори…
– Что? – резко воскликнул он.
Она покачала головой:
– Ничего. Но прошу тебя, умоляю, исполни мою просьбу. Ты добрый человек и не способен почуять зло, притаившееся прямо под носом. О Гори позаботится фараон, а Шеритра несомненно выйдет замуж за какого-нибудь благородного господина. Это не причинит им страданий! Страдать будет только мой сын, если ты помедлишь со своим решением!
– Нубнофрет, моя Нубнофрет назвала тебя шлюхой? – медленно проговорил он, и Табуба кивнула.
– Да. Клянусь тебе всеми богами, что говорю истинную правду. Перепиши свое завещание, царевич. Если богам будет так угодно, ты собственными глазами увидишь, как наш сын вырастет и станет взрослым, и тогда это уже не будет иметь значения. Если же нет… – Она развела руками. – Я люблю тебя безмерно. И всегда любила. Не разрывай мое сердце, не заставляй покидать тебя.
Хаэмуас утратил способность размышлять здраво. Ему хотелось рассуждать логически, привести ей какие-нибудь разумные доводы, но сознание не повиновалось, его охватил панический ужас оттого, что она права, и оттого, что она может исполнить свою угрозу и покинуть его. «Я не могу без нее, – думал он. – Я не могу вновь вернуться к той жизни, которую вел когда-то. Прежнее существование обернется для меня отчаянием, одиночеством и тоской. Оно будет подобно смерти. Эта женщина изменила меня. С самого начала она перевернула мою жизнь и мою сущность. Я больше не тот Хаэмуас, кого так хорошо знала Нубнофрет, кто был отцом Гори и правой рукой Рамзеса. Я – любовник Табубы, и ничего более». Одним движением сильной руки он сгреб Табубу в охапку, грубо притянул на постель и страстно обнял.
– Что ж, отлично, – прорычал он, уже охваченный безумной лихорадкой не поддающейся контролю страсти. – Хорошо. Я откажу детям Нубнофрет в праве наследования в пользу твоего сына. Но им я об этом не скажу. Иначе они станут ненавидеть тебя еще сильнее.
– Нет никакого резона сообщать им о твоем решении, пока нет никакой опасности, – ответила она. – Благодарю тебя, Хаэмуас.
Он не ответил, он даже не слышал, что она сказала. Его охватила мощная волна желания, она поглотила все мысли, все его существо, и прошло долгое время, прежде чем он оказался в состоянии вновь трезво оценивать происходящее вокруг. К тому времени ночная лампа погасла, а до его слуха доносился вой шакалов из далекой пустыни, раскинувшейся за Саккарой. Город погрузился в глубокую тишину поздней ночи.
ГЛАВА 17
Мучит ли тебя жажда,
И потому ты хочешь покинуть меня?
Вот моя грудь, она полна молоком,
Возьми ее и напейся.
Хаэмуас покинул домик наложниц, когда едва занялась робкая заря, чуть развеявшая ночную тьму. Быстро пройдя к себе, он упал на постель и мгновенно погрузился в глубокий сон. Проснулся он через три часа, когда до его слуха донеслись нежные звуки флейты, а обоняние раздразнили ароматы свежего хлеба и спелых фруктов – смоквы и винограда. Каса как раз поднимал занавеси на окнах, чтобы впустить первые лучи драгоценного утреннего солнца, которое в ближайшие два часа будет безжалостно изгнано.
Хаэмуас позавтракал без большого аппетита, разговор с Табубой накануне вечером не шел у него из головы. И хотя решение уже принято, в его памяти то и дело разрозненными обрывками всплывали ее жалобы и просьбы, равно как и его резоны и возражения. «Она совершенно права, – размышлял он, сплевывая виноградную косточку в ладонь и пристально ее разглядывая. – Мне следовало бы самому предвидеть подобное развитие событий, но я вместо этого предпочел спрятать голову в песке иллюзий. И теперь грубая реальность, холодная, жестокая и беспощадная, настигла нас обоих. Необходимо срочно, сегодня же что-то предпринять, иначе она покинет меня».
– Каса, – позвал он, – распорядись, чтобы Птах-Сеанк пришел ко мне в кабинет. Для него есть работа. Ты уже выбрал для меня на сегодня наряд?
Он закончил завтрак, одним движением руки отослал музыканта, вымылся, оделся и совершил молитвы перед святилищем Тота. «Если только они узнают, что я собираюсь сделать, они возненавидят меня, – думал Хаэмуас, машинально повторяя знакомые древние слова молитвы и поклонения. – Горечь, ярость, предательство – и никто не захочет понять меня. Но в Табубе вся моя жизнь, моя молодость, мой последний амулет против надвигающейся старости и вечной тьмы. Богатства отца так велики, что превосходят воображение обычных людей. Если я умру, он сумеет собрать воедино рассыпавшиеся обломки моей семьи. Уж такую услугу с его стороны я вполне заслужил».
Задув ладанную курильницу, он направился в кабинет. Слуга уже опускал занавеси на окнах, защищая комнату от неумолимых солнечных лучей. Хаэмуас слышал, что в саду трудятся рабочие. Его уже поджидал Птах-Сеанк, он сидел и читал, положив дощечку на пол рядом с собой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180
– Ты любишь меня, Хаэмуас? – спросила она сдавленным голосом. – Любишь?
– Табуба! Я люблю тебя сильнее, чем ты можешь себе представить! – воскликнул он.
– Тогда помоги мне. Прошу тебя. Я – твоя жена, и твой долг – защищать меня. Но еще важнее твой долг перед этим еще не родившимся ребенком. Откажи Гори и Шеритре в праве наследования в пользу нашего дитя. Сделай это прежде, чем его постигнет какая-нибудь ужасная участь. Лиши их этой страшной власти, чтобы я могла жить под этой крышей в мире и спокойствии и мечтать о том времени, когда появится на свет плод нашей с тобой любви. Иначе… – Она наклонилась над ним, упираясь обеими руками в колени, и пристально посмотрела в лицо Хаэмуасу. – Иначе я должна буду развестись с тобой и покинуть этот дом.
Ему показалось, что она его ударила. Грудь сдавила боль, и ему стало трудно дышать.
– О боги, Табуба… – простонал он. – Ты ведь не хочешь на самом деле… Нет никаких причин для таких ужасных решений… Ты ведь не думаешь серьезно…
Она плакала.
– Поверь мне, милый брат, с тех пор, как я поняла, что жду ребенка, я не могу думать ни о чем другом, – сказала она. – Нубнофрет никогда не захочет меня принять. Она заявила мне в лицо, что у меня сердце шлюхи. А Гори…
– Что? – резко воскликнул он.
Она покачала головой:
– Ничего. Но прошу тебя, умоляю, исполни мою просьбу. Ты добрый человек и не способен почуять зло, притаившееся прямо под носом. О Гори позаботится фараон, а Шеритра несомненно выйдет замуж за какого-нибудь благородного господина. Это не причинит им страданий! Страдать будет только мой сын, если ты помедлишь со своим решением!
– Нубнофрет, моя Нубнофрет назвала тебя шлюхой? – медленно проговорил он, и Табуба кивнула.
– Да. Клянусь тебе всеми богами, что говорю истинную правду. Перепиши свое завещание, царевич. Если богам будет так угодно, ты собственными глазами увидишь, как наш сын вырастет и станет взрослым, и тогда это уже не будет иметь значения. Если же нет… – Она развела руками. – Я люблю тебя безмерно. И всегда любила. Не разрывай мое сердце, не заставляй покидать тебя.
Хаэмуас утратил способность размышлять здраво. Ему хотелось рассуждать логически, привести ей какие-нибудь разумные доводы, но сознание не повиновалось, его охватил панический ужас оттого, что она права, и оттого, что она может исполнить свою угрозу и покинуть его. «Я не могу без нее, – думал он. – Я не могу вновь вернуться к той жизни, которую вел когда-то. Прежнее существование обернется для меня отчаянием, одиночеством и тоской. Оно будет подобно смерти. Эта женщина изменила меня. С самого начала она перевернула мою жизнь и мою сущность. Я больше не тот Хаэмуас, кого так хорошо знала Нубнофрет, кто был отцом Гори и правой рукой Рамзеса. Я – любовник Табубы, и ничего более». Одним движением сильной руки он сгреб Табубу в охапку, грубо притянул на постель и страстно обнял.
– Что ж, отлично, – прорычал он, уже охваченный безумной лихорадкой не поддающейся контролю страсти. – Хорошо. Я откажу детям Нубнофрет в праве наследования в пользу твоего сына. Но им я об этом не скажу. Иначе они станут ненавидеть тебя еще сильнее.
– Нет никакого резона сообщать им о твоем решении, пока нет никакой опасности, – ответила она. – Благодарю тебя, Хаэмуас.
Он не ответил, он даже не слышал, что она сказала. Его охватила мощная волна желания, она поглотила все мысли, все его существо, и прошло долгое время, прежде чем он оказался в состоянии вновь трезво оценивать происходящее вокруг. К тому времени ночная лампа погасла, а до его слуха доносился вой шакалов из далекой пустыни, раскинувшейся за Саккарой. Город погрузился в глубокую тишину поздней ночи.
ГЛАВА 17
Мучит ли тебя жажда,
И потому ты хочешь покинуть меня?
Вот моя грудь, она полна молоком,
Возьми ее и напейся.
Хаэмуас покинул домик наложниц, когда едва занялась робкая заря, чуть развеявшая ночную тьму. Быстро пройдя к себе, он упал на постель и мгновенно погрузился в глубокий сон. Проснулся он через три часа, когда до его слуха донеслись нежные звуки флейты, а обоняние раздразнили ароматы свежего хлеба и спелых фруктов – смоквы и винограда. Каса как раз поднимал занавеси на окнах, чтобы впустить первые лучи драгоценного утреннего солнца, которое в ближайшие два часа будет безжалостно изгнано.
Хаэмуас позавтракал без большого аппетита, разговор с Табубой накануне вечером не шел у него из головы. И хотя решение уже принято, в его памяти то и дело разрозненными обрывками всплывали ее жалобы и просьбы, равно как и его резоны и возражения. «Она совершенно права, – размышлял он, сплевывая виноградную косточку в ладонь и пристально ее разглядывая. – Мне следовало бы самому предвидеть подобное развитие событий, но я вместо этого предпочел спрятать голову в песке иллюзий. И теперь грубая реальность, холодная, жестокая и беспощадная, настигла нас обоих. Необходимо срочно, сегодня же что-то предпринять, иначе она покинет меня».
– Каса, – позвал он, – распорядись, чтобы Птах-Сеанк пришел ко мне в кабинет. Для него есть работа. Ты уже выбрал для меня на сегодня наряд?
Он закончил завтрак, одним движением руки отослал музыканта, вымылся, оделся и совершил молитвы перед святилищем Тота. «Если только они узнают, что я собираюсь сделать, они возненавидят меня, – думал Хаэмуас, машинально повторяя знакомые древние слова молитвы и поклонения. – Горечь, ярость, предательство – и никто не захочет понять меня. Но в Табубе вся моя жизнь, моя молодость, мой последний амулет против надвигающейся старости и вечной тьмы. Богатства отца так велики, что превосходят воображение обычных людей. Если я умру, он сумеет собрать воедино рассыпавшиеся обломки моей семьи. Уж такую услугу с его стороны я вполне заслужил».
Задув ладанную курильницу, он направился в кабинет. Слуга уже опускал занавеси на окнах, защищая комнату от неумолимых солнечных лучей. Хаэмуас слышал, что в саду трудятся рабочие. Его уже поджидал Птах-Сеанк, он сидел и читал, положив дощечку на пол рядом с собой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180