Господи, ну зачем она позволила себя убедить, что Рашкин не представляет опасности? Иззи несколько раз глубоко вздохнула и постаралась успокоиться.
«Расслабься, – сказала она себе. – Ты даже не знаешь, что написано в письме».
Но она всё прекрасно знала и не могла ошибиться. Девушка-лев, увиденная Кэти, предваряла это письмо. О возвращении Рашкина говорили ей и грубая бумага конверта, и чернила, которыми были написаны ее имя и адрес студии.
Иззи медленно подцепила ногтем уголок конверта, вскрыла его и достала плотный лист бумаги цвета старого пергамента. Развернув письмо, она прочитала:
"Изабель!
Надеюсь, что мое письмо застанет тебя в добром здравии. Я намерен вернуться в свою студию в Ньюфорде 17 февраля. Я буду только рад, если ты и дальше будешь пользоваться мастерской, но если ты предпочтешь оставить ее, я пойму и приму твое решение. В любом случае, независимо от твоего выбора, надеюсь увидеться с тобой, чтобы поговорить и обменяться новостями.
До встречи, Винсент".
Иззи дважды прочитала письмо и только потом положила его на столик рядом с мольбертом, прямо поверх кистей и палитры. Она попыталась вспомнить, какое сегодня число, но все мысли совершенно выветрились из головы. Иззи решила спуститься вниз и позвонить Кэти, но тут в поле зрения попал календарь с рекламой ресторана «У Перри», который она взяла еще в декабре прошлого года. Иззи сосредоточенно сосчитала дни, и ее палец остановился на шестнадцатом февраля.
Рашкин приедет уже завтра.
Снова начался приступ паники. На этот раз Иззи всё же позвонила Алану и договорилась, что он приедет сразу после полудня и поможет отвезти ее картины на Уотерхауз-стрит. Остаток утра Иззи снимала полотна со стен, складывала их у входной двери, связывала в пачки наброски и эскизы, а также вытирала пыль и отмывала пол – особенно вокруг своего мольберта. В эти часы она чувствовала себя подростком, пригласившим друзей на вечеринку в отсутствие родителей и старающимся замести следы до их возвращения.
Наконец Иззи остановилась перед рабочим столом с картонной коробкой в руках и попыталась решить, какие кисти и тюбики с красками она может считать своими собственными. В этот момент в дверь постучал Алан. Смахнув со стола в коробку всё, что попалось ей под руку, Иззи поспешила открыть дверь.
Одной из самых привлекательных черт характера Алана было его невозмутимое спокойствие при виде хаоса в квартирах и студиях его друзей. Вместо того чтобы призывать к порядку, он подчинялся обстоятельствам, слушал, когда ему что-то рассказывали, советовал в случае необходимости и исчезал, если друг предпочитал остаться в одиночестве.
– У тебя много вещей, – произнес он при виде приготовленного Иззи имущества. – Придется сделать пару поездок.
– Я не возражаю. Лишь бы мы успели вывезти всё сегодня. Понимаешь, Рашкин возвращается, он будет здесь уже завтра, и я хочу убраться до его приезда.
Алан удивленно на нее посмотрел:
– Я считал, что он разрешает тебе пользоваться мастерской.
– Да, разрешает. Разрешал. Но я не могу... Это слишком долго объяснять, Алан.
– Тогда с чего мы начнем? – спросил он.
Для переезда потребовалось три поездки, поскольку на сиденье автомобиля помещалось всего несколько картин, но они управились до шести вечера. Сложив все полотна в своей спальне, Иззи достала из холодильника пиво и наполнила бокалы.
– Мне нравится этот портрет, – сказал Алан, взяв в руки небольшую картину, выполненную масляной пастелью. – Лицо чем-то напоминает Кэти.
– Это из-за рыжих волос, – предположила Иззи.
– Иззи, – рассмеялся Алан. – Почти у всех женщин, которых ты рисуешь, рыжие волосы.
– Верно. Я и сама не знаю, почему так получается.
– Может, потому, что у Кэти волосы рыжие? – спросил Алан.
– И что это значит?
– Ничего, – ответил он. – Многие художники изображают на картинах собственные лица или лица своих друзей; они ведь так хорошо им знакомы. Я думаю, с тобой происходит то же самое.
«Может, в словах Алана и есть доля правды», – подумала Иззи. Конечно, лицо Кэти было известно ей до мельчайших подробностей, даже лучше, чем ее собственное.
– Но эта женщина напоминает мне Кэти не только цветом волос, – продолжал Алан. – Здесь что-то другое, только я не могу объяснить. Может, выражение глаз?
– Я назвала ее Энни Нин.
– В честь Анаис Нин?
– А кто это?
– Она – писательница, – пояснил Алан. – Тебе понравились бы ее книги.
– Я никогда не слышала этого имени, – сказала Иззи. – Просто оно пришло мне в голову, как только я закончила картину.
– Очень красиво. Знаешь, мне нравятся все твои работы, но на этой особенно хороши мазки кисти – такие свободные и плавные.
– На самом деле это пастель. И ты видишь не мазки кисти, а следы пастельных карандашей.
– Пусть так. Всё равно она мне нравится. – Алан собирался положить картину на место, но Иззи остановила его.
– Возьми ее себе, – предложила она. – Я буду только рада, если картина будет находиться там, где ее любят.
А кроме того, квартира Алана расположена неподалеку от библиотеки, да и у самого Алана много книг. Энни должно это понравиться.
– Я не могу ее принять, – возразил Алан. – Она, вероятно, стоит немалых денег.
– Верно. Хорошо, что ты не знаешь, как оценивают мои работы в галерее.
– Всё же вряд ли за них платят столько, сколько они того заслуживают, – заметил Алан.
Иззи улыбнулась и впервые после получения письма смогла немного расслабиться.
– Ты мне льстишь, – сказала она, не принимая его отказа от подарка.
Иззи сумела настоять на своем, и, когда они допили пиво и Алан собрался уходить, картина была в его руках.
Позже Иззи с радостью вспоминала этот жест щедрости, поскольку только благодаря ему Энни Нин сумела выжить в тех несчастьях, которые последовали за возвращением Рашкина в город.
XIV
Март 1978-го
Иззи собиралась проигнорировать факт присутствия Рашкина в городе, но в конце концов она отказалась от этого намерения. Ее ньюмены до сих пор не пострадали, ей больше не снились кошмары, которые мучили ее в прошлом, и Иззи вновь поддалась желанию поверить, что Рашкин не представляет никакой угрозы ни для нее, ни для ее ньюменов.
Она вспомнила о его письмах после выставок, в которых содержались неоценимые советы относительно ее картин. Еще о тех благословенных временах, когда она и Рашкин спокойно рассуждали об искусстве и о тех удивительных местах, где он бывал. Вспомнила о том, что он оставил ей запас всего необходимого для занятий живописью, когда она так нуждалась. И о его разрешении пользоваться студией на протяжении всего того времени, пока его не было в городе. Так легко было забыть о приступах неконтролируемой ярости и жажде власти. И о том, что под маской знаменитого художника скрывалось чудовище, как утверждал Джон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156
«Расслабься, – сказала она себе. – Ты даже не знаешь, что написано в письме».
Но она всё прекрасно знала и не могла ошибиться. Девушка-лев, увиденная Кэти, предваряла это письмо. О возвращении Рашкина говорили ей и грубая бумага конверта, и чернила, которыми были написаны ее имя и адрес студии.
Иззи медленно подцепила ногтем уголок конверта, вскрыла его и достала плотный лист бумаги цвета старого пергамента. Развернув письмо, она прочитала:
"Изабель!
Надеюсь, что мое письмо застанет тебя в добром здравии. Я намерен вернуться в свою студию в Ньюфорде 17 февраля. Я буду только рад, если ты и дальше будешь пользоваться мастерской, но если ты предпочтешь оставить ее, я пойму и приму твое решение. В любом случае, независимо от твоего выбора, надеюсь увидеться с тобой, чтобы поговорить и обменяться новостями.
До встречи, Винсент".
Иззи дважды прочитала письмо и только потом положила его на столик рядом с мольбертом, прямо поверх кистей и палитры. Она попыталась вспомнить, какое сегодня число, но все мысли совершенно выветрились из головы. Иззи решила спуститься вниз и позвонить Кэти, но тут в поле зрения попал календарь с рекламой ресторана «У Перри», который она взяла еще в декабре прошлого года. Иззи сосредоточенно сосчитала дни, и ее палец остановился на шестнадцатом февраля.
Рашкин приедет уже завтра.
Снова начался приступ паники. На этот раз Иззи всё же позвонила Алану и договорилась, что он приедет сразу после полудня и поможет отвезти ее картины на Уотерхауз-стрит. Остаток утра Иззи снимала полотна со стен, складывала их у входной двери, связывала в пачки наброски и эскизы, а также вытирала пыль и отмывала пол – особенно вокруг своего мольберта. В эти часы она чувствовала себя подростком, пригласившим друзей на вечеринку в отсутствие родителей и старающимся замести следы до их возвращения.
Наконец Иззи остановилась перед рабочим столом с картонной коробкой в руках и попыталась решить, какие кисти и тюбики с красками она может считать своими собственными. В этот момент в дверь постучал Алан. Смахнув со стола в коробку всё, что попалось ей под руку, Иззи поспешила открыть дверь.
Одной из самых привлекательных черт характера Алана было его невозмутимое спокойствие при виде хаоса в квартирах и студиях его друзей. Вместо того чтобы призывать к порядку, он подчинялся обстоятельствам, слушал, когда ему что-то рассказывали, советовал в случае необходимости и исчезал, если друг предпочитал остаться в одиночестве.
– У тебя много вещей, – произнес он при виде приготовленного Иззи имущества. – Придется сделать пару поездок.
– Я не возражаю. Лишь бы мы успели вывезти всё сегодня. Понимаешь, Рашкин возвращается, он будет здесь уже завтра, и я хочу убраться до его приезда.
Алан удивленно на нее посмотрел:
– Я считал, что он разрешает тебе пользоваться мастерской.
– Да, разрешает. Разрешал. Но я не могу... Это слишком долго объяснять, Алан.
– Тогда с чего мы начнем? – спросил он.
Для переезда потребовалось три поездки, поскольку на сиденье автомобиля помещалось всего несколько картин, но они управились до шести вечера. Сложив все полотна в своей спальне, Иззи достала из холодильника пиво и наполнила бокалы.
– Мне нравится этот портрет, – сказал Алан, взяв в руки небольшую картину, выполненную масляной пастелью. – Лицо чем-то напоминает Кэти.
– Это из-за рыжих волос, – предположила Иззи.
– Иззи, – рассмеялся Алан. – Почти у всех женщин, которых ты рисуешь, рыжие волосы.
– Верно. Я и сама не знаю, почему так получается.
– Может, потому, что у Кэти волосы рыжие? – спросил Алан.
– И что это значит?
– Ничего, – ответил он. – Многие художники изображают на картинах собственные лица или лица своих друзей; они ведь так хорошо им знакомы. Я думаю, с тобой происходит то же самое.
«Может, в словах Алана и есть доля правды», – подумала Иззи. Конечно, лицо Кэти было известно ей до мельчайших подробностей, даже лучше, чем ее собственное.
– Но эта женщина напоминает мне Кэти не только цветом волос, – продолжал Алан. – Здесь что-то другое, только я не могу объяснить. Может, выражение глаз?
– Я назвала ее Энни Нин.
– В честь Анаис Нин?
– А кто это?
– Она – писательница, – пояснил Алан. – Тебе понравились бы ее книги.
– Я никогда не слышала этого имени, – сказала Иззи. – Просто оно пришло мне в голову, как только я закончила картину.
– Очень красиво. Знаешь, мне нравятся все твои работы, но на этой особенно хороши мазки кисти – такие свободные и плавные.
– На самом деле это пастель. И ты видишь не мазки кисти, а следы пастельных карандашей.
– Пусть так. Всё равно она мне нравится. – Алан собирался положить картину на место, но Иззи остановила его.
– Возьми ее себе, – предложила она. – Я буду только рада, если картина будет находиться там, где ее любят.
А кроме того, квартира Алана расположена неподалеку от библиотеки, да и у самого Алана много книг. Энни должно это понравиться.
– Я не могу ее принять, – возразил Алан. – Она, вероятно, стоит немалых денег.
– Верно. Хорошо, что ты не знаешь, как оценивают мои работы в галерее.
– Всё же вряд ли за них платят столько, сколько они того заслуживают, – заметил Алан.
Иззи улыбнулась и впервые после получения письма смогла немного расслабиться.
– Ты мне льстишь, – сказала она, не принимая его отказа от подарка.
Иззи сумела настоять на своем, и, когда они допили пиво и Алан собрался уходить, картина была в его руках.
Позже Иззи с радостью вспоминала этот жест щедрости, поскольку только благодаря ему Энни Нин сумела выжить в тех несчастьях, которые последовали за возвращением Рашкина в город.
XIV
Март 1978-го
Иззи собиралась проигнорировать факт присутствия Рашкина в городе, но в конце концов она отказалась от этого намерения. Ее ньюмены до сих пор не пострадали, ей больше не снились кошмары, которые мучили ее в прошлом, и Иззи вновь поддалась желанию поверить, что Рашкин не представляет никакой угрозы ни для нее, ни для ее ньюменов.
Она вспомнила о его письмах после выставок, в которых содержались неоценимые советы относительно ее картин. Еще о тех благословенных временах, когда она и Рашкин спокойно рассуждали об искусстве и о тех удивительных местах, где он бывал. Вспомнила о том, что он оставил ей запас всего необходимого для занятий живописью, когда она так нуждалась. И о его разрешении пользоваться студией на протяжении всего того времени, пока его не было в городе. Так легко было забыть о приступах неконтролируемой ярости и жажде власти. И о том, что под маской знаменитого художника скрывалось чудовище, как утверждал Джон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156