— В службе реабилитации долго не могли со мной разобраться. Пришлось нам оставаться в лагере, пока они не выяснили, где ты.
— Ума не приложу, как они вообще берутся за такие дела. Все равно что искать иголку в стоге сена. В конце концов мне сообщили, что мамы с папой нет в живых. И тебя тоже. После этого меня отпустили отдохнуть (это называется «отпуск по семейным обстоятельствам»), и Боб пригласил меня к себе.
— Я всегда знала, что мама погибла, — с той самой минуты, как корабль пошел ко дну. А о папе я узнала только сейчас. Им сообщили из Красного Креста в Сингапуре. Он умер в заключении, в Чанги.
— Да, я знаю. До сих пор не могу в это поверить. Я стараюсь просто не думать об этом.
— В Асулу женщины тоже умирали, но у них были подруги.
— Думаю, у папы тоже были друзья.
— Да. — Она посмотрела на Джудит. — Мы будем жить вместе? Ты и я?
— Да. Вместе. Больше никаких разлук.
— Где мы будем жить?
— В Корнуолле, в моем доме.
— Когда мы туда поедем?
— Я не знаю, Джесс. Пока не знаю. Но мы что-нибудь придумаем. Дядя Боб поможет. — Она взглянула на свои часики. — Половина седьмого. В это время мы обычно принимаем душ и переодеваемся, а потом идем на веранду — немного посидеть, поговорить. Затем — ужин. Сегодня ужинаем пораньше — по случаю твоего прибытия. Мы подумали, что ты, наверно, устала и тебе нужно хорошенько отоспаться.
— За столом будем только мы трое — мы с тобой и дядя Боб?
— Нет, с нами еще будет Дэвид Битти. Они с Бобом делят дом на двоих. Милейший человек.
— Мама в Сингапуре всегда одевалась к ужину в особое платье.
— Мы, как правило, тоже переодеваемся, не ради шика, а чтобы нежарко было и удобно.
— У меня нет одежды — только та, что на мне.
— Я одолжу тебе что-нибудь из моей. Тебе должно подойти — ты ростом почти с меня. Шорты и какую-нибудь нарядную рубашку. Еще у меня есть сандалии, красные с золотом, тоже будешь их носить.
Джесс выставила ноги и с отвращением посмотрела на свои сандалии.
— Эти просто ужасны. Ничего другого они не смогли найти. Уже не помню, сколько времени я не носила туфли.
— Завтра мы возьмем у Боба машину и поедем за покупками. Купим тебе полный гардероб. Включая теплые вещи для Англии. Толстый пуловер, плащ, обувь и теплые носки.
— Разве все это можно купить здесь? В Сингапуре никто не носил теплой одежды.
— В горах, где выращивают чай, сыро и холодно, не так, как здесь… Ну, чем ты теперь хочешь заняться? Примешь душ?
— Я бы хотела посмотреть сад.
— Может быть, лучше сначала примешь душ и переоденешься? Ты сразу почувствуешь себя другим человеком. В ванной есть все, что нужно. А потом мы подберем тебе что-нибудь из одежды, и ты сможешь пойти разыскать Боба или обследовать сад, пока не стемнело.
— У меня есть зубная щетка.
Джесс потянулась за своим рюкзаком и, расстегнув ремешки, извлекла из его глубин зубную щетку, кусочек мыла, расческу и еще что-то, завернутое в полинялую тряпицу. Когда она ее осторожно размотала, там оказалась сделанная из бамбука дудочка вроде блок-флейты.
— Что это?
— Это мне подарил один мальчик в лагере. Он ее сам сделал. На ней можно играть любые мелодии. Однажды Рут и одна из голландок устроили настоящий концерт.
Она положила дудку на кровать возле себя и опять полезла в рюкзак.
— А что случилось с Голли?
— Он утонул вместе с кораблем, — бесстрастным тоном сообщила Джесс.
Она достала из рюкзака пачку сложенных пополам листков линованной бумаги, вырванных из блокнота для черновых записей, и протянула ее Джудит.
— Это тебе. От Рут.
Джудит взяла листки.
— Кажется, длиннющее письмо. Я оставлю его на потом. Она положила письмо на туалетный столик и прижала массивным граненым флаконом духов «L'Heure Bleu».
Затем она показала Джесс, как пользоваться душем, и оставила ее одну в ванной. Через какое-то время девочка вышла — в одном только полотенце для лица, запахнутом на талии. Ее мокрые волосы стояли торчком, словно иглы дикобраза, и она была такая худенькая, что можно было пересчитать все ребра. Но ее детские груди уже начали набухать, словно молодые почки, и пахло от нее теперь не дезинфицирующим средством, а пеларгониевым мылом.
Какое-то время ушло на выбор одежды; в конце концов они остановились на белых теннисных шортах и голубой шелковой рубашке. Застегнув ее и закатав рукава выше острых локтей, Джесс взяла свою расческу и привела в порядок мокрые волосы.
— Совсем другое дело. Ну как, хорошо?
— Да. Я уже забыла, что такое шелк. У мамы были шелковые платья… Где дядя Боб?
— Скорее всего, на веранде.
— Пойду разыщу его.
— Давай.
Хорошо было остаться на минутку наедине с собой. Джудит была счастлива, измотана переживаниями, но голову не потеряла. Важно было и дальше сохранить это равновесие и ясность мысли, чтобы заново выстроить взаимоотношения с Джесс — выстроить практически с нуля. Что касается Джесс, то с ее стороны бурный всплеск змоций в момент их встречи в Ратмалане был спровоцирован не столько любовью к старшей сестре, которую она едва помнила, сколько простым облегчением от того, что ее не забыли и не бросили на произвол судьбы. Десять лет разлуки — слишком долгий срок для любви, и слишком много всего произошло за это время с Джесс. Но все наладится, надо только быть терпеливой и деликатной, не навязываться, обращаться с Джесс как с равной. Как со взрослым человеком. Она вернулась. Вернулась, судя по всему, здоровая, уравновешенная, не надломленная. Это исходная точка. Отсюда и предстоит двигаться дальше.
Несколько минут спустя Джудит поднялась, скинула одежду, приняла душ и переоделась в тонкие брюки и блузку с короткими рукавами. Подкрасила губы, взяла флакон «L'Heure Bleu», приложила пробку к ямочке внизу шеи и к вискам. Потом поставила духи на место и взяла в руки желтые листки письма молодой австралийки.
«Джакарта.
14 сентября 1945 г.
Здравствуйте, Джудит.
Меня зовут Рут Малани. Мне двадцать пять лет. Я из Австралии.
В 1941 году я закончила курсы медсестер в Сиднее и отправилась в Сингапур погостить у друзей моих родителей.
Когда японцы вторглись в Малайю, отец телеграфировал мне, чтобы я немедленно возвращалась домой. Мне удалось достать место на «Радже Саравака». Эта старая посудина была донельзя набита беженцами.
В Яванском море нас подорвали торпедой, это случилось на седьмой день пути, часов в пять вечера. За минуту до этого мать Джесс отлучилась, попросив меня присмотреть за девочкой.
Судно затонуло очень быстро. Была отчаянная паника и много крику. Я схватила Джесс и единственный спасательный жилет, и мы прыгнули за борт. Я крепко держала девочку, а затем подошла спасательная шлюпка, и нам удалось влезть в нее. Но мы были последними — шлюпка и так была переполнена, и когда к нам пытались забраться другие, мы вынуждены были их отпихивать или бить веслами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141