— Когда она опять позвонит, передай от меня привет.
— Обязательно.
— До среды, дорогая.
— Отлично. Буду ждать с нетерпением.
Джудит положила трубку, но вместо того чтобы тотчас вернуться на кухню, застыла у телефона. Джереми. Вернулся. Демобилизуется. Уже не где-то далеко, в Средиземном море, на безопасном расстоянии, а дома, и теперь уже навсегда. Она убеждала себя, что ей все равно, что она ни опечалена, ни обрадована. Но понимала, что им не возобновить нормальных отношений, пока не произойдет разговор начистоту и не будут расставлены все точки над «i». Она должна приготовиться к встрече с ним лицом к лицу, невзирая на разочарование, обиду, боль, которую он ей причинил. Тот факт, что все это произошло давно, три с половиной года назад, роли не играл. Джереми дал слово и не сдержал его, более того, он так и не удосужился извиниться или объясниться. Стало быть…
— Чего это ты стоишь как вкопанная, уставясь в одну точку?
Филлис. В переднике, со шваброй и совком в руках. Спустившись до середины лестницы, она заметила Джудит и остановилась озадаченная.
— У тебя такая физиономия, что не дай Бог наткнуться темной ночью. — Она спустилась вниз. — Кто-то звонил?
— Да, миссис Кэри-Льюис.
— И что она сказала?
— Да ничего особенного. — Для вящей убедительности Джудит изобразила жизнерадостную улыбку. — Приглашает меня в среду на ужин.
Филлис этого явно было мало, и Джудит добавила:
— Джереми Уэллс вернулся.
— Джереми? — Филлис разинула рот от радости. — Джереми Уэллс? Так это же замечательно! В отпуск приехал, да?
— Нет. То есть да. Возвращается насовсем.
— Серьезно? Подумать только! Вот так новость, всем новостям новость. А почему у тебя страдальческое лицо? Ты что, сохнешь по нему?
— О, Филлис!..
— Ну, что Филлис? Почему бы нет? Он прекрасный человек. Всегда был тебе добрым другом, с того самого дня, как вы встретились в поезде. А когда погиб Эдвард Кэри-Льюис, он один остался тверд как скала, все только за него и держались.
— Я знаю, Филлис.
— Он всегда был в тебя влюблен. Каждому дураку было видно. Да и пора тебе привести в дом мужчину. Смехота, ей-богу, окопалась тут, устроила бабье царство. Так и думаешь всю жизнь просидеть?
Это было последней каплей, Джудит взорвалась.
— Ты же совсем ничего не знаешь!
— О чем?
— Ни о чем. Мне нужно делать рождественский пудинг.
С этими словами Джудит развернулась и зашагала по коридору обратно на кухню. Но от Филлис не так-то легко было отделаться.
— Мы еще не закончили…
— Филлис, в конце концов это не твое дело.
— И очень жаль, что не мое. Кто-то должен вправить тебе мозги, если ты бледнеешь при одном имени Джереми. — Она убрала совок со шваброй в шкаф и возобновила атаку: — Вы что, поругались?
— Вы все будто сговорились. Нет, мы не ругались.
— Тогда что?
Сопротивление было бесполезно.
— Молчание… Непонимание… Не знаю. Я знаю только одно — три с половиной года я не видела его и не получала от него вестей.
— То была война. Теперь она кончилась.
Джудит промолчала.
— Послушай, ты что делаешь — пудинг или кашу для собаки? Ну-ка, дай я попробую…
Не без охоты Джудит уступила ей миску и деревянную ложку.
— По-моему, суховато, не вбить ли еще яйцо?
Для пробы Филлис поводила ложкой в миске. Джудит села на край стола, наблюдая за ней.
— Что ты наденешь? — Даже и не думала.
— Так подумай. Что-нибудь яркое. Ты такая очаровательная стала, а с макияжем — настоящая кинозвезда! Нам нужно сразить его наповал.
— Нет, Филлис. Не думаю, что мне это нужно.
— Ну, как хочешь! Упрямься и отмалчивайся сколько влезет. Но я тебе одно скажу. Что было, то прошло и быльем поросло. Глупо лелеять в себе старые обиды. — Филлис вбила второе яйцо и яростно заработала ложкой, как будто во всем виноват был пудинг. — Упрямишься себе во вред.
Отвечать на это было, в общем, нечего, но у Джудит осталось неприятное чувство, что Филлис, возможно, права.
Руперт Райкрофт, отставной майор гвардейских драгун, вышел из «Хэрродз», пересек тротуар и остановился, раздумывая, куда направиться теперь. Была половина первого, обеденное время, декабрьский день выдался холодный, с резким сырым ветром, хотя дождя, к счастью, не было. Почти все утро отняла у него встреча в Вестминстере, потом он заскочил в «Хэрродз». Остаток дня был в его распоряжении. Можно было поймать такси, доехать до Паддингтона и вернуться на поезде в Челтнем, где на привокзальной стоянке он оставил свою машину. Или же сначала пообедать в клубе, а уж потом отправиться на вокзал. Он почувствовал, что проголодался, и остановился на втором варианте.
Народу на улице — тьма: служащие, молодежь в военной форме, солидные джентльмены с портфелями, просто горожане, делающие покупки к Рождеству; толпы людей валили из метро, высыпались из полных автобусов. Явственно ощущалась нехватка такси. Руперт с радостью сел бы на автобус № 22 и доехал до Пикадилли — несмотря на свое происхождение и богатство, он не был снобом, но залезть в треклятое средство общественного транспорта, а уж тем более вылезти из него в конце пути — с его ногой это было исключено. Короче, оставалось ловить такси.
Он стоял и ждал, высокий, представительный мужчина в толстом темно-синем пальто, котелке и кожаных перчатках. В руке у него был не традиционный зонтик, а трость, ставшая для него как бы третьей ногой, без которой ему до сих пор было трудновато передвигаться. Особую трудность представляли лестницы и ступеньки. В другой руке он держал темно-зеленый пакет из «Хэрродз», в котором лежали бутылка хереса, коробка сигар и шелковая косынка — подарок жене. В других магазинах Руперт всегда как-то терялся, чувствовал себя неловко и униженно, но делать покупки в «Хэрродз» было для него удовольствием — все равно что тратить деньги в элитарном мужском клубе, где все тебе знакомо.
Он уже начал отчаиваться, когда на другой стороне улицы появилось наконец свободное такси. Руперт проголосовал ему рукой с пакетом; подними он трость, мог бы запросто потерять равновесие и упасть. Таксист заметил его, аккуратно развернулся и подъехал.
— Куда ехать, сэр?
— В клуб «Кавалерия», пожалуйста.
— Садитесь.
Нагнувшись, чтобы открыть дверцу, Руперт бросил случайный взгляд на поток пешеходов… и совершенно забыл о такси и обо всем остальном. Его внимание привлек молодой мужчина, идущий по тротуару в его сторону. Высокий, почти с самого Руперта ростом, обтрепанный, небритый и худющий. Кожа да кости. Было в нем что-то смутно знакомое. Потертая кожаная куртка с поднятым воротником, на который спускаются густые черные волосы, старые серые фланелевые брюки, стоптанные нечищеные ботинки. Он нес коробку, из которой торчали листья сельдерея и горлышко бутылки, а темные глубоко посаженные глаза смотрели прямо вперед, как будто этого человека не интересовало ничто, кроме направления его пути.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141