Скажем, в деле об убийстве. Ты уверенно клянешься на Библии в том, что видел или не видел человека в какой-то важный момент. Теперь-то я знаю: то, что мы на самом деле видим, зависит от того, во что мы верим или что принимаем за правду.
— Так и со мной, ты хочешь сказать?
— Это не был ты, пока я не увидела твое лицо.
— Наша встреча — лучшее, что произошло со мной за все эти годы. Расскажи о себе. Стало быть, ты в отпуске. Ты не здесь служишь?
— Нет, в Тринкомали. Ты ведь не помнишь Боба Сомервиля, моего дядю? По-моему, ты и не видел его никогда. Он — контрадмирал в штате главнокомандующего. Я сейчас живу у него.
— Понятно.
— Его жена Бидди была сестрой моей матери.
— Была? В прошедшем времени?
— Да. Мои родители находились в Сингапуре, примерно в то же время, что и ты…
— Я знаю. Я встречался с ними один раз в Селаринг-Барракс. Это было накануне нападения на Перл-Харбор, когда мы еще устраивали вечеринки. Что с ними стало? Они уехали?
Джудит покачала головой.
— Нет. Отец умер в Чанги.
— Мне очень жаль.
— А мама с младшей сестрой пытались бежать в Австралию, но их корабль потопили в Яванском море. Им не удалось спастись.
— О Боже, сочувствую…
— Поэтому меня и отправили в отпуск. На месяц. И я приехала сюда, к Бобу. В конце недели мне надо возвращаться в Тринкомали.
— Значит, еще каких-то несколько дней — и я бы тебя уже не застал.
— Похоже, что так.
Такси ехало вдоль края Галле-Фейс-Грин. Ватага мальчишек играла в футбол, самозабвенно пиная мяч босыми ногами. Повернув голову, Гас проводил их взглядом.
— Это не идет ни в какое сравнение, но мои родители тоже умерли. Не в лагере, не в открытом море, а тихо-мирно, в своей постели, а может быть, в больнице или какой-нибудь частной лечебнице. — Он снова повернулся лицом к Джудит. — Старые они были… Я был поздним и единственным ребенком. Наверно, они тоже думали, что меня нет в живых.
— Откуда ты узнал о них?
— От одной доброй дамы в рангунском госпитале. Социальной служащей.
— Неужели ты не мог дать о себе знать… хотя бы отцу с матерью?
— Я тайком послал им письмо из Чанги, но сомневаюсь, что оно дошло. А другого случая так и не представилось.
Такси свернуло в передний двор отеля и остановилось в тени широкого полотняного навеса. Они вошли в длинный вестибюль, заставленный рядами цветущих кустов в глиняных кадках и ящиками-витринами с очень красивыми и дорогими драгоценностями — золотыми цепочками и браслетами, брошками и серьгами с сапфирами и алмазами, перстнями с изумрудами и рубинами.
— Гас, ты говорил, что тебе надо с кем-то встретиться.
— Да, правда.
— С кем?
— Увидишь.
За конторкой стоял сингалец портье. Гас спросил у него:
— Куттан еще работает здесь?
— А то как же, сэр. Он заведует рестораном.
— Нельзя ли с ним переговорить? Я долго его не задержу.
— Сообщить ему, кто хочет его видеть?
— Капитан Каллендер, друг полковника Камерона из полка «Гордонские горцы».
— Хорошо, сэр. Может быть, вы подождете на террасе? — Он указал в ее направлении своей тонкой смуглой рукой. — Не желаете ли перекусить? Кофе глясе или что-нибудь из бара?
Гас повернулся к Джудит:
— Что ты хочешь?
— Лимонад, пожалуйста.
— Лимонад для дамы, а мне — пиво.
— Хорошо, сэр.
Они прошли по блестящему мраморному полу вестибюля на террасу. Гас пошел впереди, выбрал столик, расставил плетеные кресла. Идя за ним следом, Джудит поражалась его спокойствию, хладнокровию, уверенной манере держаться, которая была впитана им с молоком матери и потому неискоренима. Он не просто выжил на бирманской железной дороге — он выжил с достоинством. Отрепья шотландской формы на нем не производили комичного и жалкого впечатления, он носил их с гордостью. Но было и другое. Внутренняя сила, притягательная и вместе с тем грозная. Ей стало немного боязно. Рано или поздно придется сказать ему о Лавди. Она невольно вспомнила, что в древности гонцам, приносившим дурные вести, зачастую отрубали голову, и решила ничего не говорить, пока он сам не спросит.
Когда они расположились на террасе, им принесли напитки. В бассейне под надзором бдительных нянек плавали ребятишки. Ветер шумел в верхушках пальм; вдали, за декоративной балюстрадой в конце сада, синело море.
— Все так же, как было, — сказал Гас. — Ничего не изменилось.
— Ты бывал здесь?
— Да, на пути в Сингапур. Я плыл на транспортном судне из Кейптауна, со мной было еще несколько ребят из нашего полка. Мы сошли в Коломбо и через четыре дня сели на другой корабль. Гуляли тогда напропалую. Вечеринки, девушки… Веселые деньки.
— Капитан Каллендер.
Они не слышали, как он подошел. Гас поднялся.
— Куттан.
Он стоял перед ними, широко улыбаясь, на белой форменной куртке краснели шелковые эполеты, указывавшие на его должность метрдотеля; его волосы были тщательно причесаны и напомажены, роскошные колониального фасона усы выглядели безупречно. В левой руке он держал поднос, на котором стояла бутылка виски «Блэк-энд-Уайт».
— Боже, я не мог поверить своим ушам, когда мне сказали, что вы здесь! Живой и невредимый!
— Рад тебя видеть, Куттан.
— И я вас. Господь очень милостив. Вы прибыли на этом корабле из Рангуна?
— Да, мы отплываем сегодня вечером.
— Я буду смотреть, как ваш корабль уйдет в море. В сумерках будут гореть все огни. Очень красиво. Буду смотреть, как вы уплываете домой.
— А я буду думать о тебе, Куттан.
— Это — бутылка «Блэк-энд-Уайт», которую полковник Камерон просил сохранить для него. Она стояла у меня под замком все это время. — Он оглянулся по сторонам. — Разве полковника Камерона нет с вами?
— Он погиб, Куттан.
Темные немигающие глаза старика подернулись печалью.
— Ах, капитан Каллендер, какие плохие новости!
— Я не хотел уехать из Коломбо, не сообщив тебе об зтом.
— Никогда не забуду те дни, когда вы были здесь с полковником Камероном. Прекрасный человек. — Куттан посмотрел на бутылку виски. — Я был так уверен, что когда-нибудь он вернется за ней, как обещал. Он заплатил за это виски в тот, последний вечер. И сказал: «Куттан, прибереги его для меня. Пусть стоит на льду. Мы еще повеселимся на обратном пути, когда будем возвращаться домой». И вот — он не вернулся. — Он взял бутылку и поставил на стол. — Тогда вы берите ее.
— Я не за виски пришел, Куттан. Я пришел повидаться с тобой.
— Я очень благодарен вам. Вы у нас отобедаете?
— Боюсь, что нет. У меня нет времени, чтобы оценить твои восхитительные кушанья, да и, боюсь, аппетита в настоящий момент тоже нет.
— Вы были больны?
— Теперь уже все в порядке. Куттан, ты человек занятой, я не имею права отрывать тебя от твоих обязанностей. — Он протянул ему руку. — Прощай, старина.
Они пожали друг другу руки. А потом Куттан отступил назад и, сложив ладони вместе, почтительно, с большим чувством поклонился по восточному обычаю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141
— Так и со мной, ты хочешь сказать?
— Это не был ты, пока я не увидела твое лицо.
— Наша встреча — лучшее, что произошло со мной за все эти годы. Расскажи о себе. Стало быть, ты в отпуске. Ты не здесь служишь?
— Нет, в Тринкомали. Ты ведь не помнишь Боба Сомервиля, моего дядю? По-моему, ты и не видел его никогда. Он — контрадмирал в штате главнокомандующего. Я сейчас живу у него.
— Понятно.
— Его жена Бидди была сестрой моей матери.
— Была? В прошедшем времени?
— Да. Мои родители находились в Сингапуре, примерно в то же время, что и ты…
— Я знаю. Я встречался с ними один раз в Селаринг-Барракс. Это было накануне нападения на Перл-Харбор, когда мы еще устраивали вечеринки. Что с ними стало? Они уехали?
Джудит покачала головой.
— Нет. Отец умер в Чанги.
— Мне очень жаль.
— А мама с младшей сестрой пытались бежать в Австралию, но их корабль потопили в Яванском море. Им не удалось спастись.
— О Боже, сочувствую…
— Поэтому меня и отправили в отпуск. На месяц. И я приехала сюда, к Бобу. В конце недели мне надо возвращаться в Тринкомали.
— Значит, еще каких-то несколько дней — и я бы тебя уже не застал.
— Похоже, что так.
Такси ехало вдоль края Галле-Фейс-Грин. Ватага мальчишек играла в футбол, самозабвенно пиная мяч босыми ногами. Повернув голову, Гас проводил их взглядом.
— Это не идет ни в какое сравнение, но мои родители тоже умерли. Не в лагере, не в открытом море, а тихо-мирно, в своей постели, а может быть, в больнице или какой-нибудь частной лечебнице. — Он снова повернулся лицом к Джудит. — Старые они были… Я был поздним и единственным ребенком. Наверно, они тоже думали, что меня нет в живых.
— Откуда ты узнал о них?
— От одной доброй дамы в рангунском госпитале. Социальной служащей.
— Неужели ты не мог дать о себе знать… хотя бы отцу с матерью?
— Я тайком послал им письмо из Чанги, но сомневаюсь, что оно дошло. А другого случая так и не представилось.
Такси свернуло в передний двор отеля и остановилось в тени широкого полотняного навеса. Они вошли в длинный вестибюль, заставленный рядами цветущих кустов в глиняных кадках и ящиками-витринами с очень красивыми и дорогими драгоценностями — золотыми цепочками и браслетами, брошками и серьгами с сапфирами и алмазами, перстнями с изумрудами и рубинами.
— Гас, ты говорил, что тебе надо с кем-то встретиться.
— Да, правда.
— С кем?
— Увидишь.
За конторкой стоял сингалец портье. Гас спросил у него:
— Куттан еще работает здесь?
— А то как же, сэр. Он заведует рестораном.
— Нельзя ли с ним переговорить? Я долго его не задержу.
— Сообщить ему, кто хочет его видеть?
— Капитан Каллендер, друг полковника Камерона из полка «Гордонские горцы».
— Хорошо, сэр. Может быть, вы подождете на террасе? — Он указал в ее направлении своей тонкой смуглой рукой. — Не желаете ли перекусить? Кофе глясе или что-нибудь из бара?
Гас повернулся к Джудит:
— Что ты хочешь?
— Лимонад, пожалуйста.
— Лимонад для дамы, а мне — пиво.
— Хорошо, сэр.
Они прошли по блестящему мраморному полу вестибюля на террасу. Гас пошел впереди, выбрал столик, расставил плетеные кресла. Идя за ним следом, Джудит поражалась его спокойствию, хладнокровию, уверенной манере держаться, которая была впитана им с молоком матери и потому неискоренима. Он не просто выжил на бирманской железной дороге — он выжил с достоинством. Отрепья шотландской формы на нем не производили комичного и жалкого впечатления, он носил их с гордостью. Но было и другое. Внутренняя сила, притягательная и вместе с тем грозная. Ей стало немного боязно. Рано или поздно придется сказать ему о Лавди. Она невольно вспомнила, что в древности гонцам, приносившим дурные вести, зачастую отрубали голову, и решила ничего не говорить, пока он сам не спросит.
Когда они расположились на террасе, им принесли напитки. В бассейне под надзором бдительных нянек плавали ребятишки. Ветер шумел в верхушках пальм; вдали, за декоративной балюстрадой в конце сада, синело море.
— Все так же, как было, — сказал Гас. — Ничего не изменилось.
— Ты бывал здесь?
— Да, на пути в Сингапур. Я плыл на транспортном судне из Кейптауна, со мной было еще несколько ребят из нашего полка. Мы сошли в Коломбо и через четыре дня сели на другой корабль. Гуляли тогда напропалую. Вечеринки, девушки… Веселые деньки.
— Капитан Каллендер.
Они не слышали, как он подошел. Гас поднялся.
— Куттан.
Он стоял перед ними, широко улыбаясь, на белой форменной куртке краснели шелковые эполеты, указывавшие на его должность метрдотеля; его волосы были тщательно причесаны и напомажены, роскошные колониального фасона усы выглядели безупречно. В левой руке он держал поднос, на котором стояла бутылка виски «Блэк-энд-Уайт».
— Боже, я не мог поверить своим ушам, когда мне сказали, что вы здесь! Живой и невредимый!
— Рад тебя видеть, Куттан.
— И я вас. Господь очень милостив. Вы прибыли на этом корабле из Рангуна?
— Да, мы отплываем сегодня вечером.
— Я буду смотреть, как ваш корабль уйдет в море. В сумерках будут гореть все огни. Очень красиво. Буду смотреть, как вы уплываете домой.
— А я буду думать о тебе, Куттан.
— Это — бутылка «Блэк-энд-Уайт», которую полковник Камерон просил сохранить для него. Она стояла у меня под замком все это время. — Он оглянулся по сторонам. — Разве полковника Камерона нет с вами?
— Он погиб, Куттан.
Темные немигающие глаза старика подернулись печалью.
— Ах, капитан Каллендер, какие плохие новости!
— Я не хотел уехать из Коломбо, не сообщив тебе об зтом.
— Никогда не забуду те дни, когда вы были здесь с полковником Камероном. Прекрасный человек. — Куттан посмотрел на бутылку виски. — Я был так уверен, что когда-нибудь он вернется за ней, как обещал. Он заплатил за это виски в тот, последний вечер. И сказал: «Куттан, прибереги его для меня. Пусть стоит на льду. Мы еще повеселимся на обратном пути, когда будем возвращаться домой». И вот — он не вернулся. — Он взял бутылку и поставил на стол. — Тогда вы берите ее.
— Я не за виски пришел, Куттан. Я пришел повидаться с тобой.
— Я очень благодарен вам. Вы у нас отобедаете?
— Боюсь, что нет. У меня нет времени, чтобы оценить твои восхитительные кушанья, да и, боюсь, аппетита в настоящий момент тоже нет.
— Вы были больны?
— Теперь уже все в порядке. Куттан, ты человек занятой, я не имею права отрывать тебя от твоих обязанностей. — Он протянул ему руку. — Прощай, старина.
Они пожали друг другу руки. А потом Куттан отступил назад и, сложив ладони вместе, почтительно, с большим чувством поклонился по восточному обычаю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141