— Сначала выпей это, а потом уж будем говорить. Она с сомнением посмотрела на лекарство.
— Она точно меня не отключит?
— Абсолютно точно. Просто ты почувствуешь себя во сто крат лучше и будешь хорошо спать. На вид она не очень съедобная, но если запить одним большущим глотком, то в горле не застрянет.
— Ладно, — вздохнула она.
— Вот и умница.
Джудит с усилием приподнялась на локте, взяла пилюлю в рот и запила лондонской водопроводной водой с металлическим привкусом. Джереми одобрительно улыбнулся.
— Молодец! Даже не поперхнулась. — Он взял у нее стакан, и она с облегчением упала обратно на подушки. — Может, попробуешь заснуть?
— Нет.
— Хочешь поговорить?
— Так глупо… я не моту перестать думать. Лучше бы ты дал мне таблетку, которая усыпила мою тревогу.
— Увы, такой нет у меня.
В его словах чувствовалось искреннее сожаление.
— Какой идиотизм, мне двадцать лет, а я плачу о маме. Хочу обнять ее, прикоснуться к ней и знать, что ей ничто не угрожает.
Слезы, которые весь этот вечер были наготове, опять навернулись, а она слишком ослабла и махнула рукой ка всякую гордость, чтобы попытаться их сдержать.
— Я думала о Ривервью и о том, как мы жили там с мамой и Джесс… в нашей жизни не происходило ничего значительного … все было так спокойно, так обыкновенно… но, наверно, зто и было счастье. Простое, скромное. Не было причин для беспокойства, ничто не раздирало душу… С тех пор, как мы были вместе, прошло уже шесть лет… и вот теперь…
Она не могла продолжать.
— Понимаю, — печально сказал Джереми, — Шесть лет не шуточный срок. Я так тебе сочувствую.
— И ничего… ничего не известно… Хоть бы письмо, хоть что-нибудь. Чтобы я знала, где они…
— Я понимаю.
— Так глупо…
— Нет, не глупо. Но ты не должна терять надежду. Иногда отсутствие новостей — хорошие новости. Кто знает, может быть, сейчас они как раз на пути в Индию или еще куда-нибудь, где безопасно. Ничего удивительного, что в подобный момент теряется связь, перестает работать почта. Постарайся не впадать в отчаяние.
— Это только слова. Ты просто утешаешь меня.
— Сейчас не время для пустых утешений. Я просто стараюсь рассуждать здраво. Сохранять ясный взгляд на вещи.
— А если бы это были твои родители…
— Я бы места себе не находил, с ума бы сходил от беспокойства. Но мне кажется, я бы постарался сохранить надежду.
Джудит задумалась.
— У тебя мать не такая, как моя.
— В каком смысле?
— Я хочу сказать, она другая.
— Откуда тебе знать?
— Потому что я с ней встречалась, на похоронах тети Луизы. Мы чуть-чуть поговорили потом на чае, устроенном для гостей. Она сильная, рассудительная, практичная. Так и вижу, как она успокаивает по телефону нервных пациентов и никогда ничего не путает, если ее просят передать что-нибудь важное.
— Тебе не откажешь в проницательности.
— Моя мать не такая. Ты видел ее только один раз, в поезде, и тогда мы даже не были знакомы. Она слабая. Нет у нее уверенности в себе, никогда не было. Она мнительна и не умеет о себе позаботиться. Тетя Луиза вечно называла ее дурой, и она ни разу не решилась постоять за себя или попытаться доказать, что это не так.
— Так что ты пытаешься мне втолковать?
— Что я боюсь за нее.
— Она не одна. Рядом с ней твой отец. И Джесс.
— Джесс всего-навсего ребенок, она не в состоянии принимать решения за свою мать.
— Ей десять лет — уже не младенец. В десять лет некоторые девочки дадут фору любому взрослому. Они предприимчивы и готовы во что бы то ни стало добиться своего. Что бы ни случилось и где бы они в результате ни оказались, я уверен, Джесс будет надежной опорой и поддержкой для твоей матери.
— Откуда нам знать!..
Слезы опять полились у Джудит по щекам, и она, нащупав рукой край простыни, попыталась утереть их, да так неумело, что у Джереми сердце дрогнуло от жалости. Он поднялся с кровати и пошел в ванную, намочил там в холодной воде махровую салфетку для лица и нашел полотенце, потом вернулся к ней.
— Вот.
Он взял ее за подбородок, поднял голову и нежно вытер лицо, потом подал ей полотенце, в которое она как следует высморкалась.
— Не думай, что я всегда так реву. В последний раз я плакала, когда погиб Эдвард, но тогда все было иначе. То был как будто конец чего-то. Ужасный, бесповоротный. А сейчас у меня такое ощущение, будто это только начало… чего-то во сто крат ужаснее. — Она судорожно, со всхлипом вздохнула. — Тогда мне не было страшно,
В ее голосе звучало такое отчаяние, что Джереми сделал то, о чем мечтал весь вечер. Он лег рядом с ней, обнял ее и привлек к себе, согревая своей близостью. Безропотно, благодарно принимая эту ласку, она лежала неподвижно, но одну руку положила ему на спину и сжала пальцами толстую шерсть его свитера; в этот момент она напомнила ему грудного ребенка, цепляющегося за материнскую шаль. Он заговорил:
— Знаешь, в детстве, когда у меня бывали неприятности я я был в отчаянии, мать всегда говорила мне в утешение: «Все пройдет. Когда-нибудь ты оглянешься назад и увидишь, что все это осталось позади».
— И что, помогало?
— Не очень. Но в конечном счете она оказывалась права.
— Не могу представить тебя ребенком. Ты всегда был для меня взрослым человеком. Сколько тебе лет, Джереми?
— Тридцать четыре.
— Если бы не война, ты б, наверно, женился, стал отцом семейства. Забавно об этом думать, а?
— Забавнее некуда. Но это маловероятно.
— Почему?
— Работа отнимает все время без остатка. Мне некогда ухаживать за женщинами.
— Тебе надо получить степень и специализироваться. На хирурга или гинеколога. Представь: приемная на Харли-стрит, медная табличка на двери — «М-р Дж. Уэллс, выпускник Королевского хирургического колледжа». И во всю улицу — очередь из богатых беременных дам, жаждущих твоей помощи.
— Какая прелесть.
— Тебе не нравится?
— Боюсь, это не в моем стиле. — А что в твоем стиле?
— Пожалуй, то, чем занимается мой отец. Общая практика. Сельский терапевт, приезжающий к своим пациентам на машине, с собакой на заднем сиденье.
— Какая славная картинка!
Джудит понемногу успокаивалась, но пальцы ее с побелевшими от напряжения костяшками все еще судорожно цеплялись за его свитер.
— Джереми.
— Что?
— Когда ты держался за этот спасательный плот посреди океана, о чем ты думал?
— О том, чтобы продержаться. Чтобы выжить.
— А тебе ничего не приходило на память? Что-нибудь хорошее? Ты не вспоминал приятные моменты, места, где был счастлив?
— Я пытался.
— Что именно ты вспоминал?
— Не помню.
— Ты не можешь не помнить.
Ясно было, что для нее это очень важно, и он, стараясь не обращать внимания на собственное физическое возбуждение, вызванное ее близостью и сознанием, что она в нем нуждается, сделал над собой титаническое усилие и вытащил со дна памяти первые пришедшие в голову разрозненные образы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141