— Она с утра уехала в Пензанс — договорилась, чтобы ее подвезли на машине. Решила прическу сделать. Не знаю, когда она вернется. Но как замечательно все получилось! Я и говорю мистеру Бейнсу — как будто нарочно так было задумано.
— И насчет Филлис тоже?
— Насчет Филлис прежде всего. Она прелесть. И от дома просто без ума, тут она буквально расцвела. Мы выделили комнату для Анны, чтобы когда Сирил (это муж Филлис) получит отпуск, он мог тоже приехать и побыть с семьей, Я проведу тебя по всему дому, перед тем как тебе ехать. До сих пор не верится, что это — мой собственный дом. Да, я часто мечтала о том, что у меня будет свой дом… Очень скромные мечты всего лишь о каком-нибудь маленьком каменном коттедже с пальмой. О своем гнезде, где я могла бы обжиться, куда всегда можно было бы вернуться. И вот теперь это — мое. Целиком мое. Иногда я просыпаюсь по ночам с мыслью, что все это мне только снится.
— Итак, теперь ты будешь жить здесь…
— В конечном счете — да, всю жизнь. Но сейчас я должна сделать что-то для победы. Вступить в женскую вспомогательную службу ВМС или еще куда-нибудь…
Джереми улыбнулся, но не стал останавливаться на этой теме. Вместо этого он справился о ее родных в Сингапуре, и она сообщила ему последние новости из их жизни. Потом явилась Филлис с кофе на подносе. Она наклонилась и поставила его на табуретку между ними, и Джудит увидела, что она достала для них лучший столовый фарфор тети Лавинии, кроме того, на подносе стояла тарелка с песочным печеньем. Свежесмолотый кофе распространял соблазнительный аромат.
Тени былого, тени Ривервью…
— Здесь только две чашки, Филлис. Ты разве не будешь с нами?
— Нет, у меня дела на кухне, а у вас и так найдется, о чем поговорить. Я положила сахар, доктор Уэллс. Или, может быть, вы пьете без сахара?
—Нет-нет, с сахаром. Вы очень любезны. Большое спасибо.
С понимающей и чуть насмешливой улыбкой Филлис ушла. Надеясь, что Джереми ничего не заметил, Джудит разлила кофе и подала ему чашку. Потом сказала:
— Мы обо всех поговорили, кроме тебя. Твой корабль подорвали и… — Увидев, как изменилось выражение его лица, она быстро добавила: — Но, может, ты не хочешь говорить об этом…
— Не очень.
— Если не хочешь рассказывать — не надо.
— Особенно не о чем говорить.
— Твой корабль потонул?
— Да. Он тонул медленно. Я вцепился в этот проклятый спасательный плот и смотрел, как корабль идет ко дну. Сначала корма, а в конце концов и нос исчезли под водой. Потом возникла огромная воронка. А после — ничего, только море, покрытое мазутной пленкой и обломками.
— Сколько человек из экипажа погибло?
— Около половины. Погиб артиллерийский специалист и помощник капитана. Самого капитана подобрали, он все еще в госпитале.
— Твой отец сказал, что ты получил ожоги.
— Да, на плече, на спине и на левом предплечье. Не очень сильные. Обошлось без пересадки кожи. Заживает потихоньку.
— И что теперь?
— Это уж как решат в адмиралтействе.
— Другой корабль?
— Очень надеюсь.
— Опять Атлантика?
— Более чем вероятно. Конвоирование судов. Снова в бой.
— И мы в нем победим?
— У нас нет выбора. Мы должны отстоять торговые пути в Америку, чтобы в страну продолжали поступать продовольствие и оружие. Подводные лодки рыщут повсюду, точно голодные акулы. А конвои движется со скоростью самого медленного корабля, и мы по-прежнему теряем слишком много торговых судов.
— Неужели ты не боишься, Джереми? Не боишься возвращаться туда?
— Боюсь, конечно. Но привыкаешь делать вид, что тебе не страшно. И остальные точно так же. Армейский распорядок дня и дисциплина очень помогают избавляться от ненужных мыслей. Впредь, по крайней мере, я знаю, чего ожидать.
Все это было слишком безотрадно. Джудит вздохнула.
— Столько битв. Битва за Францию. А теперь вот битва за Британию… — Она не стала продолжать, она знала, что сейчас скажет Джереми.
— И Эдвард — в самом пекле.
— Да, я знаю.
— Ты не получала известий от него?
— Я знаю только то, что знают о нем родные.
— Разве он не пишет тебе?
— Нет, — покачала она головой.
— Что у вас произошло?
— Ничего.
— Неправда.
— Честно. — Джудит посмотрела на него. — Ничего. Она совсем не умела врать.
— Ты его любишь.
— Его все любят. Таким уж он, видно, уродился, что люди к нему тянутся.
— Я не это имел в виду.
Она опустила глаза. В саду ветер шелестел в ветвях, в небе с криками кружила пара чаек. Джудит молчала, и он заговорил снова.
— Я знаю. Я понял в то, последнее воскресенье, когда все вы сидели в саду в Нанчерроу, перед обедом. А мы с Эдвардом принесли напитки, и когда ты подняла глаза и увидела его, то твое лицо так просияло, как будто включили электрическую лампочку. Он подошел, заговорил с тобой, и вокруг вас двоих словно бы сомкнулось какое-то волшебное, светящееся кольцо, отделившее вас от всех остальных.
Напоминание об этом было для нее почти невыносимо.
— Может быть, тебе просто показалось…
— После обеда вы вдвоем пошли проведать миссис Боскавен. Потом Эдвард один явился на пляж, а тебя мы больше не видели, ты уехала. Покинула Нанчерроу. Что-то случилось, да?
Отпираться было бесполезно.
—Да. Случилось. Случилось… и я думала, что его чувства ко мне так же глубоки, как мои к нему. Мне кажется, я всегда его любила, Джереми, с первой встречи. Но ведь и в самом деле, возможно ли устоять перед человеком, который превращает самое банальное дело в праздник? А он всегда обладал этим необыкновенным даром, даже когда был еще школьником. — Она повернулась к Джереми с улыбкой. С грустной улыбкой… но Джереми немедленно улыбнулся ей в ответ — в своей всегдашней ободряющей манере. — Кому-кому, а тебе об этом говорить не надо.
— Да.
— Я воображала, что он тоже любит меня. Естественно, я ошибалась.
— Ты ему безумно нравилась.
— Не настолько, однако, чтобы ему захотелось взять на себя серьезные обязательства.
— Он слишком молод для серьезных обязательств.
— Так он мне и сказал.
— И ты отступилась.
— Я зашла слишком далеко и чересчур много наговорила. Я должна была отступиться.
— И покинуть Нанчерроу?
— Я не могла остаться. В одном доме с ним, с его семьей. Видеть его каждый день. Ты меня понимаешь?
— Я могу понять конец любви. Но не конец дружбы.
— Не знаю, не знаю. Может быть, это легко для Афины, но у Афины такой опыт, я ей не чета.
— Ты все еще влюблена в Эдварда?
— Я стараюсь себя перебороть. Но никогда, наверно, не разлюбишь человека, который был твоей первой любовью.
— Сколько тебе лет?
— Девятнадцать…
— Такая молоденькая.
— Со мной все будет в порядке.
— Ты волнуешься за него?
— Все время. Подсознательно. Тляжу в газетах на снимки воздушных боев и «спитфайров» и, хотя думаю об Эдварде, не могу связать его со всем этим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141