— Да хранит вас Бог, капитан Каллендер.
Когда он ушел, Гас сел на свое место и поглядел на бутылку виски.
— Придется раздобыть какой-нибудь пакет или корзинку. Не понесу же я ее на борт «Ориона» на глазах у всех.
— Мы что-нибудь найдем, — пообещала Джудит. — Привезешь это виски с собой в Шотландию.
— Уголь в Ньюкасл.
— Что будет, когда ты вернешься домой?
— Точно не знаю. Доложусь в полковом штабе в Абердине. Пройду, видимо, медицинское обследование. Потом — отпуск,
— Ты был очень болен?
— Не более, чем остальные. Авитаминоз, дизентерия, кожные язвы и нарывы, плеврит, малярия, холера. По приблизительным подсчетам, умерло шестнадцать тысяч британцев. Те, кто сошел сегодня на берег, — это лишь треть от общего числа пассажиров «Ориона»; остальные слишком слабы и были вынуждены остаться.
— Ты не хочешь рассказать? — О чем?
— О Сингапуре, о том, как все началось. Я получила тогда письмо от мамы, последнее письмо… Но оно ничего, в сущности, мне не сказало, у меня осталось только впечатление хаоса и смятения.
— Именно так все и было. Через день после нападения на Перл-Харбор японцы вторглись в Малайю. Гордонцы заняли оборону на побережье, но в начале января нас оттянули в глубь страны, и мы соединились с австралийской бригадой. К февралю мы отошли назад на остров Сингапур. Кампания была обречена на провал, у нас не было поддержки с воздуха, имелось всего лишь около ста пятидесяти самолетов — основные силы ВВС находились в Северной Африке. И потом эти беженцы. Все буквально кишело ими. Нас в качестве арьергарда послали на Дамбу. Мы удерживали позицию в течение трех-четырех дней, причем с одними только винтовками — снаряды кончились тут же. Поговаривали о бегстве на Яву или еще куда-нибудь, но все это были одни разговоры. А потом, через неделю после вторжения на остров, японцы добрались до водохранилищ, снабжающих Сингапур пресной водой. В городе оставалось не меньше миллиона человек, а японцы отключили водопровод. Это был конец. Капитуляция.
— Что было потом?
— Нас заключили в Чанги. Там было довольно сносно, и у охранников присутствовало чувство меры. Я попал в группу, которую отправляли вести восстановительные работы на разрушенных бомбежками улицах. Я освоился и стал настоящим ловкачом в добывании припасов и дополнительных пайков. Даже продал свои часы за сингапурские доллары и заплатил одному охраннику, чтобы он отправил мое письмо родителям. Не знаю, послал ли он его, а если послал, то дошло ли оно до дому. Теперь уж, наверно, никогда не узнаю. Еще он принес мне карандаши и блокнот для рисования, и я все эти три с половиной года ухитрялся пополнять его новыми рисунками. Что-то вроде документального архива. Правда, не для всеобщего пользования.
— Эти рисунки все еще у тебя?
Гac кивнул.
— На корабле. Вместе с моей новой зубной щеткой, новым куском мыла и последним письмом от Ферги Камерона, которое я должен доставить его вдове.
— И что произошло после, Гас?
— Нас продержали в Чанги месяцев шесть, а потом прошел слух, что японцы соорудили для нас прекрасные лагеря в Таиланде. Нас загнали в стальные фургоны для перевозки скота и повезли в Бангкок. Пять суток длилось это путешествие. В каждом фургоне по тридцать человек — о том, чтобы лечь, не было и речи. Нам выдавали по чашке риса и по чашке воды в день. Когда мы доехали до Бирмы, многие были уже серьезно больны, а некоторые умерли. В Бангкоке мы вывалились из скотовозов еле живые, благодаря небо, что пришел конец нашим мукам. Мы не знали, что это только начало.
Бассейн опустел — няни повели своих подопечных на обед. Вода замерла в неподвижности. Гас взял со стола свой стакан и допил остатки пива.
— Все, — сказал он. — Больше ничего не скажу. Точка. — Он взглянул на нее, и по его лицу скользнула тень улыбки. — Спасибо, что выслушала.
— Спасибо, что рассказал.
— Хватит говорить обо мне. Я хочу услышать о тебе.
— Ах, Гас, все это так ничтожно с тем, что перенес ты!..
— Прошу тебя. Когда ты вступила в женскую вспомогательную службу?
— На следующий же день после смерти Эдварда.
— Эдвард… такая трагедия. Я писал Кэри-Льюисам. Тогда, после Сен-Валери, я был в Абердине. Мне очень хотелось приехать навестить их, но так и не получилось, а потом я отплыл в Кейптаун. — Он наморщил лоб, напрягая память. — Ты ведь купила дом миссис Боскавен.
— Да. После ее смерти. Я всегда восхищалась Дауэр-Хаусом. И теперь это — мой дом. Я зазвала к себе Бидди, жену Боба Сомервиля, и Филлис, которая работала у нас раньше, с ее маленькой дочкой Анной. Они втроем и сейчас там живут.
— Туда ты и вернешься?
— Да.
Она ждала. Он спросил:
— А что в Нанчерроу?
— Все по-прежнему. Разве что Неттлбед теперь не дворецкий, а садовник. То есть он, конечно, еще хозяйствует в доме и чистит костюмы полковника, но интересуется только своей фасолью.
— А Диана, полковник?
— Ничуть не переменились.
— Афина?
— Руперт был ранен в Германии и демобилизован по инвалидности. Они живут в Глостершире.
Она ждала.
— А Лавди?
Он внимательно глядел на нее. Она выговорила:
— Лавди вышла замуж, Гас.
— Замуж?! — У него было такое лицо, будто он не верил собственным ушам. — Лавди? Замуж? За кого?
— За Уолтера Маджа.
— За этого парня-конюха?
— За него самого.
— Когда?
— Летом 42-го.
— Но… почему?
— Она думала, что ты погиб. Она была абсолютно в этом убеждена. От тебя не было никаких вестей, ничего. Молчание. И она отчаялась.
— Не понимаю.
— Не знаю, смогу ли я тебе объяснить. Просто после Сен-Валери ее посетило это странное предчувствие, как будто откровение свыше, о том, что ты жив. И ты вернулся. Тебя не убили, и ты не попал в плен. Это заставило ее поверить в то, что между вами существует какая-то необычайно сильная телепатическая связь. После взятия Сингапура она опять прибегла к ней и изо всех сил о тебе думала, ожидая от тебя какого-то знака, ответа. Что ты не погиб, что ты жив. И не услышала ничего.
— Чего же она ждала — чтобы я позвонил по телефону?!
— О, Гас, попытайся понять. Ты же знаешь, какая она. Если уж она заберет что-нибудь себе в голову, ее невозможно переубедить. Она и нас всех заставила поверить… — Джудит поправилась: — По крайней мере, Диану и полковника.
— Но не тебя?..
— Я сама находилась в такой же ситуации. Мои родные были в Сингапуре — и никаких известий. Но я продолжала надеяться, потому что знала: надежда — это все, что у меня осталось. И о тебе я не переставала думать, не переставала надеяться до самого дня ее свадьбы, а после этого надеяться уже не было смысла.
— Она счастлива?
— Прости, что?
— Я спрашиваю: она счастлива?
— Думаю, что да. Правда, я давно с ней не виделась. У нее маленький сынишка, Натаниель. В ноябре ему будет три года. Она живет в коттедже на ферме Лиджи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141