Западный ветер, проносящийся над пустынными сельскими просторами, прежде чем ворваться в затемненный город, казался ей живым существом. Она лежала неподвижно, уставясь в потолок, и думала о Лондоне, о себе, о том, что она этой ночью, в эту минуту, всего лишь одна из сотен тысяч столичных жителей. Истерзанный бомбежками и пожарами, город продолжал жить благодаря людям, заполняющим его улицы и населяющим его дома. Ист-Энд и верфи были разрушены немецкими бомбами, но Джудит знала, что в уцелевших домах, рядками стоявших вдоль улиц, в уютных гостиных по-прежнему пьют чай, вяжут, читают газеты, говорят, смеются и слушают радио. А те обездоленные, кто лишился дома и кому некуда было деться, каждый вечер собираются на платформах метрополитена и спят под грохот проносящихся поездов; они спускаются сюда за человеческим теплом и компанией, и, уж конечно, им там не в пример веселее, чем в одиночестве.
Но много было и таких, кому некогда сидеть в тепле в эту январскую ночь. Пожарники дежурят на вышках; ответственные за противовоздушную оборону сидят у телефонов в своих продуваемых сквозняками кустарных времянках, курят и коротают долгие часы вахты за чтением «Пикчер пост». Солдаты в увольнении, по двое и по трое, бродят по темным тротуарам в поисках развлечений и в конце концов сворачивают в занавешенные двери какого-нибудь приглянувшегося паба. Проститутки в Сохо торчат в открытых дверях, чтобы не мокнуть под дождем, подставляя свету фонарей ноги в ажурных чулках и туфлях на высоченных каблуках. Молодые офицеры с отдаленных аэродромов и военных баз ужинают со своими девушками в «Савойе», а потом отправляются в «Мирабель», «Багатель» или «Кокосовую рощу», чтобы протанцевать там до утра.
Неожиданно, помимо воли, Джудит стала думать о матери. Не о теперешней, не о той Молли, которая в это самое мгновение на другом конце света подвергается смертельной опасности, — перепуганная, наверно, даже объятая ужасом и уж во всяком случае растерявшаяся. Джудит думала о той, какой она была, какой она помнила ее по Ривервью.
Шесть лет минуло. Но как все изменилось. Столько всего произошло. Золотые годы Нанчерроу, которые, как она воображала, не кончатся никогда; начало войны; трудная зима с Бидди в Аппер-Бикли; Дауэр-Хаус; и наконец, женская вспомогательная служба ВМС.
Ривервью, где прошло ее отрочество, не могло не вызывать щемящих воспоминаний. Пусть это было жилье временное, взятое внаем, никогда им, по существу, не принадлежавшее, но на протяжении четырех лет это был их дом. Ей вспомнился спящий сад в летние вечера, когда синие морские воды накатывали с приливом на илистую отмель; и перестук колес поезда, пробегавшего день-деньской из Порткерриса и обратно. Сойдя с этого поезда, она поднималась к дому по крутой, тенистой дорожке меж деревьев, вбегала в переднюю дверь и звала: «Мама!» И мама всегда была там. В гостиной, за столиком с чаем, в окружении своих собственных, таких милых вещей. Джудит мысленно увидела, как Молли, сидя за туалетным столиком, переодевается к обеду и пудрит свой маленький, аккуратненький нос; услышала, как она на ночь читает книжку маленькой Джесс.
Тихие, бедные событиями годы, никого почти и не бывало у них в доме. Разве что дядя Боб и Бидди, иногда с Недом, приезжали летом на несколько дней. Визиты Сомервилей, рождественские представления для детей в порткеррисском театральном клубе и пасхальные прогулки на Веглос, когда зацветал первоцвет, были самыми яркими моментами в этой размеренной жизни. Один день незаметно переходил в другой, сменялись времена года, и никакие серьезные события не возмущали плавного течения времени. Но а плохого ничего тоже не происходило.
Увы, существовала и оборотная сторона медали. Кроткая, нежная Молли Данбар была далеко не самой лучшей матерью. Боялась садиться за руль своего маленького автомобиля, отказывалась проводить время на сырых пляжах на холодном северном ветру, стеснялась новых людей, была не способна принимать любого рода решения. Перемены всегда страшили ее (Джудит помнила, как она разнервничалась, когда узнала, что ей предстоит отправиться не в знакомый Коломбо, а в неведомый Сингапур). К тому же, она была очень слаба, быстро утомлялась и под любым предлогом спешила удалиться к себе в спальню.
Молли нуждалась в том, чтобы ее постоянно направляли и поддерживали. В отсутствие мужа, который мог бы сказать ей, что и как делать, она обращалась за помощью к женщинам с более сильным, чем у нее, характером — к тете Луизе, Бидди Сомервиль и Филлис. Хозяйство в Ривервью целиком находилось в руках Филлис, это она за всем следила, улаживала дела с торговцами, убирала с глаз подальше Джесс, когда девочка капризничала, чтобы та не донимала мать своим нытьем.
Молли была не виновата в том, что оказалась столь слабой и мягкой — такой уж она родилась. Но легче от этого не становилось. Скорее наоборот. В некоторых женщинах война с ее бедствиями, сумятицей, голодом и лишениями выявила все самое лучшее — непоколебимое мужество, предприимчивость и упорную решимость выжить. Молли Данбар была лишена подобных внутренних ресурсов. Она могла сломаться. Потерпеть поражение. Погибнуть.
«Нет», — услышала Джудит собственный голос, у нее невольно вырвалось это восклицание — мучительная попытка отогнать свои страхи. Она повернулась на живот, уткнулась лицом в подушку и свернулась калачиком, в позе нерожденного еще младенца, надежно укрытого от всех опасностей в утробе матери, словно так можно было оградить себя от горя и отчаяния. Вскоре она услышала шаги на узкой лестнице — Джереми возвращался из кухни. Вот он прошел через гостиную.
— Ты меня звала? — услышала она его голос. Зарывшись лицом в подушки, она отрицательно мотнула головой.
— Я принес тебе волшебную пилюльку. И стакан воды, чтобы ее запить.
Она не шелохнулась.
— Джудит. — Он сел на край постели рядом с ней, придавленное его весом шерстяное одеяло натянулось у нее на плечах. — Джудит…
В ярости от душивших ее рыданий она рывком перевернулась на спину и вонзила в него взгляд заплаканных глаз.
— Не надо мне никаких пилюль! Ничего не надо! Хочу одного — быть с мамой.
— Дорогая…
— А ты обращаешься со мной, как врач с пациенткой! Ведешь себя как бесчувственный профессионал!
— Я не хотел тебя обидеть.
— Ненавижу себя за то, что не могу быть сейчас рядом с ней.
— Ты не должна винить себя. Столько людей тебя любят!
Ее поведение ничуть не обескуражило Джереми, и под действием его слов ее мгновенная вспышка раздражения погасла, уступив место раскаянию.
— Прости.
— Ты плохо себя чувствуешь?
— Я не знаю, как я себя чувствую.
Он ничего не ответил. Только потянулся за пилюлей, которая и вправду похожа была на крошечную бомбочку, потом взял стакан с водой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141
Но много было и таких, кому некогда сидеть в тепле в эту январскую ночь. Пожарники дежурят на вышках; ответственные за противовоздушную оборону сидят у телефонов в своих продуваемых сквозняками кустарных времянках, курят и коротают долгие часы вахты за чтением «Пикчер пост». Солдаты в увольнении, по двое и по трое, бродят по темным тротуарам в поисках развлечений и в конце концов сворачивают в занавешенные двери какого-нибудь приглянувшегося паба. Проститутки в Сохо торчат в открытых дверях, чтобы не мокнуть под дождем, подставляя свету фонарей ноги в ажурных чулках и туфлях на высоченных каблуках. Молодые офицеры с отдаленных аэродромов и военных баз ужинают со своими девушками в «Савойе», а потом отправляются в «Мирабель», «Багатель» или «Кокосовую рощу», чтобы протанцевать там до утра.
Неожиданно, помимо воли, Джудит стала думать о матери. Не о теперешней, не о той Молли, которая в это самое мгновение на другом конце света подвергается смертельной опасности, — перепуганная, наверно, даже объятая ужасом и уж во всяком случае растерявшаяся. Джудит думала о той, какой она была, какой она помнила ее по Ривервью.
Шесть лет минуло. Но как все изменилось. Столько всего произошло. Золотые годы Нанчерроу, которые, как она воображала, не кончатся никогда; начало войны; трудная зима с Бидди в Аппер-Бикли; Дауэр-Хаус; и наконец, женская вспомогательная служба ВМС.
Ривервью, где прошло ее отрочество, не могло не вызывать щемящих воспоминаний. Пусть это было жилье временное, взятое внаем, никогда им, по существу, не принадлежавшее, но на протяжении четырех лет это был их дом. Ей вспомнился спящий сад в летние вечера, когда синие морские воды накатывали с приливом на илистую отмель; и перестук колес поезда, пробегавшего день-деньской из Порткерриса и обратно. Сойдя с этого поезда, она поднималась к дому по крутой, тенистой дорожке меж деревьев, вбегала в переднюю дверь и звала: «Мама!» И мама всегда была там. В гостиной, за столиком с чаем, в окружении своих собственных, таких милых вещей. Джудит мысленно увидела, как Молли, сидя за туалетным столиком, переодевается к обеду и пудрит свой маленький, аккуратненький нос; услышала, как она на ночь читает книжку маленькой Джесс.
Тихие, бедные событиями годы, никого почти и не бывало у них в доме. Разве что дядя Боб и Бидди, иногда с Недом, приезжали летом на несколько дней. Визиты Сомервилей, рождественские представления для детей в порткеррисском театральном клубе и пасхальные прогулки на Веглос, когда зацветал первоцвет, были самыми яркими моментами в этой размеренной жизни. Один день незаметно переходил в другой, сменялись времена года, и никакие серьезные события не возмущали плавного течения времени. Но а плохого ничего тоже не происходило.
Увы, существовала и оборотная сторона медали. Кроткая, нежная Молли Данбар была далеко не самой лучшей матерью. Боялась садиться за руль своего маленького автомобиля, отказывалась проводить время на сырых пляжах на холодном северном ветру, стеснялась новых людей, была не способна принимать любого рода решения. Перемены всегда страшили ее (Джудит помнила, как она разнервничалась, когда узнала, что ей предстоит отправиться не в знакомый Коломбо, а в неведомый Сингапур). К тому же, она была очень слаба, быстро утомлялась и под любым предлогом спешила удалиться к себе в спальню.
Молли нуждалась в том, чтобы ее постоянно направляли и поддерживали. В отсутствие мужа, который мог бы сказать ей, что и как делать, она обращалась за помощью к женщинам с более сильным, чем у нее, характером — к тете Луизе, Бидди Сомервиль и Филлис. Хозяйство в Ривервью целиком находилось в руках Филлис, это она за всем следила, улаживала дела с торговцами, убирала с глаз подальше Джесс, когда девочка капризничала, чтобы та не донимала мать своим нытьем.
Молли была не виновата в том, что оказалась столь слабой и мягкой — такой уж она родилась. Но легче от этого не становилось. Скорее наоборот. В некоторых женщинах война с ее бедствиями, сумятицей, голодом и лишениями выявила все самое лучшее — непоколебимое мужество, предприимчивость и упорную решимость выжить. Молли Данбар была лишена подобных внутренних ресурсов. Она могла сломаться. Потерпеть поражение. Погибнуть.
«Нет», — услышала Джудит собственный голос, у нее невольно вырвалось это восклицание — мучительная попытка отогнать свои страхи. Она повернулась на живот, уткнулась лицом в подушку и свернулась калачиком, в позе нерожденного еще младенца, надежно укрытого от всех опасностей в утробе матери, словно так можно было оградить себя от горя и отчаяния. Вскоре она услышала шаги на узкой лестнице — Джереми возвращался из кухни. Вот он прошел через гостиную.
— Ты меня звала? — услышала она его голос. Зарывшись лицом в подушки, она отрицательно мотнула головой.
— Я принес тебе волшебную пилюльку. И стакан воды, чтобы ее запить.
Она не шелохнулась.
— Джудит. — Он сел на край постели рядом с ней, придавленное его весом шерстяное одеяло натянулось у нее на плечах. — Джудит…
В ярости от душивших ее рыданий она рывком перевернулась на спину и вонзила в него взгляд заплаканных глаз.
— Не надо мне никаких пилюль! Ничего не надо! Хочу одного — быть с мамой.
— Дорогая…
— А ты обращаешься со мной, как врач с пациенткой! Ведешь себя как бесчувственный профессионал!
— Я не хотел тебя обидеть.
— Ненавижу себя за то, что не могу быть сейчас рядом с ней.
— Ты не должна винить себя. Столько людей тебя любят!
Ее поведение ничуть не обескуражило Джереми, и под действием его слов ее мгновенная вспышка раздражения погасла, уступив место раскаянию.
— Прости.
— Ты плохо себя чувствуешь?
— Я не знаю, как я себя чувствую.
Он ничего не ответил. Только потянулся за пилюлей, которая и вправду похожа была на крошечную бомбочку, потом взял стакан с водой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141