— Воскресенья осенью в Труро, когда в соборе звонят к вечерне. Прогулку на береговой обрыв мимо канав, заросших цветами. — И вот уже в сознании вспыхнули картины и звуки, которые и теперь еще наполняли его трепетной радостью. — Нанчерроу. Чуть свет мы с Эдвардом шли купаться, а потом возвращались через сад, зная, что нас ждет обильный, вкуснейший завтрак. Еще вспоминал, как впервые играл в регби за Корнуолл в Твикенхеме и набрал дважды по три очка при проходе с мячом. Как стрелял фазанов в роузлендском лесу в морозное декабрьское утро — я ждал в укрытии, собаки поскуливали, голые ветки деревьев переплетались, точно кружева, на фоне блеклого зимнего неба… Еще — музыку. «Иисус — утоление жаждущих».
— Да, музыка — это нечто непреходящее, правда? Она поднимает нас ввысь. Отрывает от земли,
— Ну вот, я все сказал. Теперь твоя очередь вспоминать.
— У меня голова не работает, я слишком устала.
— Ну, хотя бы что-нибудь, — попросил он. Она вздохнула.
— Ну, ладно… Мой дом, Дауэр-Хаус. В каком-то смысле он еще принадлежит тете Лавинии, потому что слишком многое в нем осталось после нее, и все-таки он — мой. И все в доме, часы, тикающие в холле, вид на море, сосны. И я знаю, что Филлис — там. И что я могу вернуться, когда захочу. Вернуться к себе домой. И остаться там навсегда.
Джереми улыбнулся.
— Вот и держись за эту мысль, пусть она тебе помогает.
Джудит закрыла глаза. Он посмотрел сверху на ее лицо: на длинные ресницы, темнеющие на фоне бледных щек, на очертания рта, безупречную линию челюсти и подбородка. Он наклонился и поцеловал ее в лоб.
— Ты устала, а мне рано вставать. Думаю, нам обоим пора в постель.
Ее глаза вдруг широко распахнулись, пальцы крепче впились в его спину. Джереми, приказывая себе действовать решительно, начал высвобождаться.
— Я пойду, а ты спи.
Но Джудит моментально взволновалась.
— Нет, не оставляй меня. Пожалуйста. Тебе не надо уходить. Я хочу, чтобы ты остался.
— Джудит…
— Не уходи… — И она добавила, как будто его требовалось убедить разумными доводами: — Кровать двуспальная, места полно. Ты мне не помешаешь. Прошу тебя.
Джереми колебался, разрываясь между желанием и здравым смыслом. В конце концов он сказал:
— Ты уверена, что это хорошая идея?
— Почему же нет?
— Потому что, если я останусь на ночь здесь, то, скорей всего, между нами случится неизбежное.
Ее это заявление не шокировало, да и особого удивления не вызвало.
— Это неважно, — сказала она.
— Что значит «неважно»?!
— Я хочу сказать, если ты хочешь, то я не против.
— Ты понимаешь, что ты говоришь?
— Думаю, мне бы очень понравилось. — Внезапно она улыбнулась. На протяжении всего этого вечера он почти не видел ее улыбки и теперь почувствовал, как в душе у него see перевернулось и здравый смысл разом покинул его. — Ничего страшного, Джереми. Это будет не в первый раз.
— Эдвард… — проговорил он,
— Да, он.
— Если я займусь с тобой любовью, ты будешь думать о нем?
— Нет, — ответила она твердо. — Я не буду думать об Эдварде, Я буду думать о тебе. Здесь. В Лондоне. Когда ты мне так нужен. Я не хочу, чтобы ты уходил. Хочу, чтобы ты любил меня, хочу чувствовать себя под твоей защитой.
— Я не могу заниматься с тобой любовью в одежде.
— Так иди разденься.
— Не могу — ты держишь меня за свитер.
Она опять улыбнулась. Ее пальцы разжались, но он по-прежнему лежал неподвижно.
— Я тебя отпустила, — сказала она.
— Я ужасно боюсь оставить тебя — вдруг ты исчезнешь.
— Не бойся.
— Я вернусь через две минуты.
— Постарайся управиться за одну.
— Джудит. — Голос издалека, из темноты. — Джудит. Она пошевелилась. Вытянула руку, желая дотронуться до него, но кровать была пуста. Она заставила себя открыть глаза. Ничего не изменилось. Спальню освещала лампа, занавески задернуты — все точно так же, как было, когда она стала засыпать. Джереми сидел подле нее на краю постели. Он был в форме, лицо гладко выбрито. На нее повеяло чистотой и душистым мылом.
— Я принес тебе чай.
— Который час?
— Шесть утра. Я ухожу.
Шесть часов. Она потянулась, зевнула и рывком села в постели. Он подал ей чашку дымящегося чая. Еще не очнувшись окончательно, она заморгала, прогоняя сон.
— Когда ты встал?
— В половине шестого.
— Я ничего не слышала.
— Знаю.
— Ты чего-нибудь поел?
— Да. Яйцо и ломтик бекона.
— Ты должен забрать все свои деликатесы с собой. Неразумно оставлять их тут.
— Не беспокойся. Я уже упаковался. Хотел только попрощаться. И сказать «спасибо».
— Ах, Джереми, это я должна тебя благодарить.
— Это было чудесно. Бесподобно.
Ни с того ни с сего Джудит почувствовала легкую неловкость. Она потупилась и принялась маленькими глоточками прихлебывать обжигающий чай.
— Как ты теперь себя чувствуешь? — спросил он.
— Лучше. Только голова немножко тяжелая.
— А горло?
— Прошло.
— Побереги себя, ладно?
— Обязательно.
— Когда тебе нужно быть в Портсмуте?
— Сегодня вечером.
— Может быть, тебя уже дожидается там письмо от родных.
— Да. — Она неожиданно загорелась надеждой. — Да, очень может быть.
— Постарайся не слишком волноваться. И береги себя. Жаль, что мне надо уходить. Мы о многом не успели поговорить. А теперь уже времени нет.
— Главное, чтобы ты не опоздал на поезд.
— Я напишу. Как только выдастся свободная минута. Напишу и попытаюсь высказать все, что хотел сказать тебе вчера. На бумаге, возможно, у меня выйдет гораздо лучше.
— У тебя и так неплохо вышло. Но очень приятно было бы получить от тебя письмо.
— Мне пора. Прощай, Джудит, милая.
— Если ты возьмешь у меня из рук чашку, я попрощаюсь с тобой как следует.
Засмеявшись, он взял у нее чашку с блюдцем, и они крепко обнялись и поцеловались — как друзья, какими были всегда, а теперь еще и как любовники.
— Только не тони больше, Джереми.
—Постараюсь.
—И напиши, как обещал.
— Напишу. Рано или поздно.
— Пока ты не ушел, сделай для меня одну вещь.
— Какую?
— Раздерни занавески, чтобы я могла видеть рассвет.
— Рассветет еще нескоро, часа через два.
— Ничего, я подожду.
Он выпустил ее из объятий, встал и, нагнувшись, выключил лампу. Потом подошел к окну, и она услышала, как он раздвигает шелковые занавески и поднимает светомаскировочные шторы. За окном в это зимнее утро было еще темным-темно, но дождь перестал и ветер стих.
— Ага, отлично.
— Мне пора,
— Прощай, Джереми.
— Прощай.
В темноте ничего не было видно, но она слышала, как он прошел по комнате, открыл дверь и тихо прикрыл ее за собой. Ушел. Джудит упала на подушки и почти в ту же секунду заснула.
Проснулась она только в одиннадцатом часу, так что ей не довелось увидеть, как занимается заря. Вместо этого она застала день, пасмурный, но с проглядывающими кое-где сквозь тучи клочками бледно-голубого неба.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141