а сейчас давайте войдем в кабинет вслед за Шарни; он уже стоит перед письменным столом, за который только что уселся король.
Стол завален картами, книгами по географии, английскими газетами и бумагами; среди них нетрудно различить те, что исписаны рукой Людовика XVI: у него мелкий почерк, король не оставляет свободного места ни сверху, ни снизу, ни на полях.
Характер проявляется в мелочах: бережливый Людовик XVI не только не оставлял на листе бумаги свободного места, но под его рукой белый листок покрывался таким количеством букв, какое, казалось, он теоретически просто не мог вместить.
Шарни, около четырех лет проживший в непосредственной близости от обоих венценосных супругов, давным-давно привык к этим мелочам, и потому не замечал их, вот отчего он, не останавливаясь взглядом ни на чем в особенности, почтительно ожидал, когда король к нему обратится.
Однако, придя в кабинет, король, несмотря на то, что он заранее заявил о своем доверии, испытывал, казалось, некоторое смущение перед тем, как приступить к делу.
Прежде всего, чтобы придать себе решимости, он отпер один из ящиков стола, а в ящике – потайное отделение, достал несколько запечатанных писем и положил их на стол, придавив сверху рукой.
– Господин де Шарни! – заговорил он наконец. – Я заметил вот что…
Он замолчал и пристально взглянул на Шарни, терпеливо ожидавшего, когда король снова заговорит.
– В ночь С пятого на шестое октября, когда надо было выбирать между охраной королевы и короля, вы поручили ее величество своему брату, а сами остались при мне.
– Государь! – отвечал Шарни. – Я – глава семьи, а вы – глава государства, вот почему я счел себя вправе умереть рядом с вами.
– Это внушило мне мысль, – продолжал Людовик XVI, – что если когда-нибудь мне доведется искать человека для выполнения тайного, трудного и опасного поручения, я могу доверить его вам, как верному французу и как сердечному другу.
– Государь! – вскричал Шарни. – Как бы высоко ни возносил меня король, я не настолько самонадеян, чтобы полагать себя чем-то большим, кроме как верным и признательным подданным.
– Господин де Шарни! Вы занимаете высокое положение, несмотря на то, что вам всего тридцать шесть лет; вы стараетесь осмыслить каждое из происшедших с нами событий и о каждом сделать свое заключение… Господин де Шарни, что вы думаете о моем положении? Что бы вы могли предложить для его улучшения, если бы вы были премьер-министром ?
– Государь! – скорее нерешительно, нежели смущенно отвечал Шарни. – Я – солдат... морской офицер… Эти сложные политические вопросы недоступны моему пониманию.
– Граф! – молвил король, протягивая Шарни руку с достоинством, будто только сейчас до конца осознанным им самим. – Вы – человек. А другой человек, считающий вас своим другом, обращается к вам просто, искренне, доверяясь вашему светлому уму, честному и преданному сердцу, и просит вас поставить себя на его место.
– Государь! – отвечал Шарни. – В менее серьезных обстоятельствах королева уже оказала мне однажды честь, которую в настоящую минуту оказывает мне король, спрашивая моего мнения; это было в день взятия Бастилии; королева намеревалась выдвинуть против ста тысяч, вооруженных парижан, катившихся, будто ощетинившаяся железом и пышущая огнем гидра, по улицам Сент-Антуанского предместья, всего восемь или десять тысяч наемных солдат. Если бы королева не так хорошо меня знала, если бы она не видела всей моей почтительности и преданности, мой ответ мог бы поссорить меня с ней… Увы, государь, сегодня я боюсь, что, искренне отвечая на вопрос короля, я могу обидеть ваше величество.
– Что же вы ответили королеве, граф?
– Что вы, ваше величество, недостаточно сильны, чтобы войти в Париж победителем, и потому должны войти как отец народа.
– Ну так что же, граф! – отвечал Людовик XVI. – Разве я не последовал этому совету?
– Совершенно верно, государь, вы ему последовали – Теперь остается узнать, правильно ли я сделал, что последовал ему, потому что на сей раз... скажите сами, вошел я сюда как король или как пленник?
– Государь! Позволено ли мне будет говорить со всею откровенностью? – спросил Шарни.
– Говорите, граф; раз я спрашиваю вашего мнения, значит, собираюсь последовать вашему совету.
– Государь! Я был против трапезы в Версале; я умолял королеву не ходить в ваше отсутствие в театр; я был в отчаянии, когда вы, ваше величество, попрали трехцветную кокарду, заменив ее черной, то есть австрийской кокардой.
– Вы полагаете, господин де Шарни, что это послужило действительной причиной событий пятого и шестого октября?
– Нет, государь, однако это было поводом. Государь! Вы справедливо относитесь к своему народу, верно? Народ добр, он вас любит, народ поддерживает королевскую власть; однако народ страдает, народ голодает, народ мерзнет; он окружен дурными советчиками, толкающими его против вас; народ идет, опрокидывает все на своем пути, потому что и сам еще не знает своих сил; стоит его однажды выпустить из рук, как он, подобно наводнению или пожару, затопляет все вокруг или сжигает дотла – Предположим, граф, – и это вполне естественно, – что я не хочу ни утонуть, ни сгореть; что же мне следует предпринять?
– Государь! Не следует давать повода к тому, чтобы начались наводнение или пожар… Впрочем, прошу прощения, – спохватился Шарни, – я забываю, что даже по приказанию короля .
– Вы хотите сказать – по просьбе… Продолжайте, граф, продолжайте: король просит вас.
– Итак, государь, вы видели парижан, так долго живших без короля и королевы и возжаждавших на них посмотреть; вы видели, каким страшным, угрожающим, сметающим все на своем пути был народ в Версале, вернее, таким он вам показался, потому что в Версале был не народ! Вы видели народ в Тюильри, когда, столпившись под двойным дворцовым балконом, он приветствовал вас, королеву, членов королевской семьи, пробирался в ваши покои в виде различных депутаций: депутаций рыночных торговок, депутаций ополченцев, депутаций представителей городских властей; все они стремились попасть в ваши апартаменты и перекинуться с вами словом; вы видели, как они толкались под окнами вашей столовой, а матери приказывали детишкам посылать через стекла воздушные поцелуи августейшим сотрапезникам!
– Я все это видел, этим и объясняется моя нерешительность. Я хочу понять, какой же народ настоящий: тот, что поджигает и убивает, или тот, который приветствует и возвеличивает?
– Конечно, последний, государь! Доверьтесь ему, и он защитит вас от того, кто поджигает и убивает.
– Граф! Вы с разницей в два часа слово в слово повторяете то, что уже сказал мне нынче утром доктор Жильбер.
– Ах, государь! Почему же, узнав мнение столь серьезного, ученого, важного господина, каковым является господин доктор, вы соблаговолили справиться о моей точке зрения?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211
Стол завален картами, книгами по географии, английскими газетами и бумагами; среди них нетрудно различить те, что исписаны рукой Людовика XVI: у него мелкий почерк, король не оставляет свободного места ни сверху, ни снизу, ни на полях.
Характер проявляется в мелочах: бережливый Людовик XVI не только не оставлял на листе бумаги свободного места, но под его рукой белый листок покрывался таким количеством букв, какое, казалось, он теоретически просто не мог вместить.
Шарни, около четырех лет проживший в непосредственной близости от обоих венценосных супругов, давным-давно привык к этим мелочам, и потому не замечал их, вот отчего он, не останавливаясь взглядом ни на чем в особенности, почтительно ожидал, когда король к нему обратится.
Однако, придя в кабинет, король, несмотря на то, что он заранее заявил о своем доверии, испытывал, казалось, некоторое смущение перед тем, как приступить к делу.
Прежде всего, чтобы придать себе решимости, он отпер один из ящиков стола, а в ящике – потайное отделение, достал несколько запечатанных писем и положил их на стол, придавив сверху рукой.
– Господин де Шарни! – заговорил он наконец. – Я заметил вот что…
Он замолчал и пристально взглянул на Шарни, терпеливо ожидавшего, когда король снова заговорит.
– В ночь С пятого на шестое октября, когда надо было выбирать между охраной королевы и короля, вы поручили ее величество своему брату, а сами остались при мне.
– Государь! – отвечал Шарни. – Я – глава семьи, а вы – глава государства, вот почему я счел себя вправе умереть рядом с вами.
– Это внушило мне мысль, – продолжал Людовик XVI, – что если когда-нибудь мне доведется искать человека для выполнения тайного, трудного и опасного поручения, я могу доверить его вам, как верному французу и как сердечному другу.
– Государь! – вскричал Шарни. – Как бы высоко ни возносил меня король, я не настолько самонадеян, чтобы полагать себя чем-то большим, кроме как верным и признательным подданным.
– Господин де Шарни! Вы занимаете высокое положение, несмотря на то, что вам всего тридцать шесть лет; вы стараетесь осмыслить каждое из происшедших с нами событий и о каждом сделать свое заключение… Господин де Шарни, что вы думаете о моем положении? Что бы вы могли предложить для его улучшения, если бы вы были премьер-министром ?
– Государь! – скорее нерешительно, нежели смущенно отвечал Шарни. – Я – солдат... морской офицер… Эти сложные политические вопросы недоступны моему пониманию.
– Граф! – молвил король, протягивая Шарни руку с достоинством, будто только сейчас до конца осознанным им самим. – Вы – человек. А другой человек, считающий вас своим другом, обращается к вам просто, искренне, доверяясь вашему светлому уму, честному и преданному сердцу, и просит вас поставить себя на его место.
– Государь! – отвечал Шарни. – В менее серьезных обстоятельствах королева уже оказала мне однажды честь, которую в настоящую минуту оказывает мне король, спрашивая моего мнения; это было в день взятия Бастилии; королева намеревалась выдвинуть против ста тысяч, вооруженных парижан, катившихся, будто ощетинившаяся железом и пышущая огнем гидра, по улицам Сент-Антуанского предместья, всего восемь или десять тысяч наемных солдат. Если бы королева не так хорошо меня знала, если бы она не видела всей моей почтительности и преданности, мой ответ мог бы поссорить меня с ней… Увы, государь, сегодня я боюсь, что, искренне отвечая на вопрос короля, я могу обидеть ваше величество.
– Что же вы ответили королеве, граф?
– Что вы, ваше величество, недостаточно сильны, чтобы войти в Париж победителем, и потому должны войти как отец народа.
– Ну так что же, граф! – отвечал Людовик XVI. – Разве я не последовал этому совету?
– Совершенно верно, государь, вы ему последовали – Теперь остается узнать, правильно ли я сделал, что последовал ему, потому что на сей раз... скажите сами, вошел я сюда как король или как пленник?
– Государь! Позволено ли мне будет говорить со всею откровенностью? – спросил Шарни.
– Говорите, граф; раз я спрашиваю вашего мнения, значит, собираюсь последовать вашему совету.
– Государь! Я был против трапезы в Версале; я умолял королеву не ходить в ваше отсутствие в театр; я был в отчаянии, когда вы, ваше величество, попрали трехцветную кокарду, заменив ее черной, то есть австрийской кокардой.
– Вы полагаете, господин де Шарни, что это послужило действительной причиной событий пятого и шестого октября?
– Нет, государь, однако это было поводом. Государь! Вы справедливо относитесь к своему народу, верно? Народ добр, он вас любит, народ поддерживает королевскую власть; однако народ страдает, народ голодает, народ мерзнет; он окружен дурными советчиками, толкающими его против вас; народ идет, опрокидывает все на своем пути, потому что и сам еще не знает своих сил; стоит его однажды выпустить из рук, как он, подобно наводнению или пожару, затопляет все вокруг или сжигает дотла – Предположим, граф, – и это вполне естественно, – что я не хочу ни утонуть, ни сгореть; что же мне следует предпринять?
– Государь! Не следует давать повода к тому, чтобы начались наводнение или пожар… Впрочем, прошу прощения, – спохватился Шарни, – я забываю, что даже по приказанию короля .
– Вы хотите сказать – по просьбе… Продолжайте, граф, продолжайте: король просит вас.
– Итак, государь, вы видели парижан, так долго живших без короля и королевы и возжаждавших на них посмотреть; вы видели, каким страшным, угрожающим, сметающим все на своем пути был народ в Версале, вернее, таким он вам показался, потому что в Версале был не народ! Вы видели народ в Тюильри, когда, столпившись под двойным дворцовым балконом, он приветствовал вас, королеву, членов королевской семьи, пробирался в ваши покои в виде различных депутаций: депутаций рыночных торговок, депутаций ополченцев, депутаций представителей городских властей; все они стремились попасть в ваши апартаменты и перекинуться с вами словом; вы видели, как они толкались под окнами вашей столовой, а матери приказывали детишкам посылать через стекла воздушные поцелуи августейшим сотрапезникам!
– Я все это видел, этим и объясняется моя нерешительность. Я хочу понять, какой же народ настоящий: тот, что поджигает и убивает, или тот, который приветствует и возвеличивает?
– Конечно, последний, государь! Доверьтесь ему, и он защитит вас от того, кто поджигает и убивает.
– Граф! Вы с разницей в два часа слово в слово повторяете то, что уже сказал мне нынче утром доктор Жильбер.
– Ах, государь! Почему же, узнав мнение столь серьезного, ученого, важного господина, каковым является господин доктор, вы соблаговолили справиться о моей точке зрения?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211