ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

но меня это не смущает: обстоятельства сегодняшнего дня столь серьезны, что если даже сам Сатана предложит мне внести некоторую ясность, я охотно соглашусь. Итак, я готов следовать за вами куда угодно.
– Можете быть совершенно покойны, это рядом, место вам знакомо; впрочем, разрешите, я возьму вон тот свободный фиакр; мой костюм не позволил мне поехать в своем экипаже.
И он знаком приказал остановиться кучеру фиакра, проезжавшего по противоположной стороне набережной.
Когда фиакр поравнялся с ними, оба собеседника в него сели.
– Куда везти, милейший? – спросил кучер, обращаясь к Калиостро, словно догадавшись, что, несмотря на простое платье, из двух его пассажиров именно он был старшим.
– Сам знаешь, куда, – отвечал Бальзамо, подав кучеру нечто вроде масонского знака.
Тот с удивлением взглянул на Бальзамо.
– Простите, ваше сиятельство, – молвил он, отвечая знаком на знак, – я вас не узнал.
– Зато я тебя узнал, – с важностью заметил Калиостро, – потому что сколь бы многочисленны ни были мои подданные, я знаю их всех до единого.
Кучер захлопнул дверцу, забрался на облучок и, пустив лошадей вскачь, помчался сквозь лабиринт улиц от Шатле к бульвару Фий-дю-Кальвер; оттуда фиакр покатил в сторону Бастилии и остановился на улице Сен-Клод.
Едва экипаж остановился, как дверца распахнулась со стремительностью, которая свидетельствовала о почтительности и усердии кучера.
Калиостро знаком пригласил Жильбера выйти первым. Когда он выходил вслед за ним, он спросил у кучера:
– Тебе нечего мне сообщить?
– У меня есть для вас важные сведения, ваше сиятельство. Если бы мне не посчастливилось с вами встретиться, я прибыл бы к вам нынче вечером для доклада.
– Говори.
– То, что я имею сообщить вашему сиятельству, не должно стать достоянием постороннего.
– Тот, кто нас слышит, не совсем посторонний, – с улыбкой молвил Калиостро.
Жильбер из скромности отошел в сторону.
Однако он не мог запретить себе поглядывать вполглаза и слушать вполуха.
Он увидел, как улыбается Бальзамо, слушая доклад кучера.
Тот дважды упомянул имя маркиза де Фавра. Когда доклад был завершен, Калиостро достал из кармана двойной луидор и хотел дать его кучеру.
Тот отрицательно покачал головой.
– Вашему сиятельству известно, – возразил он, – что нам запрещено брать за доклады деньги.
– А я плачу тебе не за доклад, а за провоз, – отвечал Бальзамо.
– Раз так, я готов принять, – согласился кучер. Он взял луидор со словами:
– Спасибо, ваше сиятельство, это моя дневная выручка.
И легко взобравшись на облучок, он огрел лошадей кнутом, оставив Жильбера в восторге от того, что он только что видел и слышал.
– Ну что, вы зайдете, дорогой доктор? – спросил Калиостро; он уже некоторое время держал дверь распахнутой, а Жильбер будто и не собирался входить.
– Да, разумеется! – воскликнул Жильбер. – Прошу прощения!
И он переступил через порог, чувствуя огромную тяжесть и пошатываясь, как пьяный.
Глава 28. И СНОВА ОСОБНЯК НА УЛИЦЕ СЕН-КЛОД
Читатели знают, что Жильбер прекрасно умел владеть собой. Проходя через большой пустынный двор, он пришел в себя и поднялся по ступенькам крыльца столь же твердым шагом, сколь неуверенно он переступал через порог.
Здесь уместно заметить, что он уже знал дом, куда он входил, потому что бывал там в ту пору своей жизни, о которой сохранил в сердце волнующие воспоминания.
В передней он встретил того самого немца-лакея, которого видел здесь шестнадцать лет тому назад; он стоял на прежнем месте и был одет в похожую ливрею; но так же, как Жильбер, как граф, как сама передняя, он постарел на шестнадцать лет.
Фриц – читатели помнят, что именно так звали верного слугу, – с первого взгляда определил, куда хозяин хотел бы проводить Жильбера, и, торопливо распахнув две двери, он замер на пороге третьей, желая убедиться в том, не будет ли от Калиостро каких-нибудь дополнительных приказаний.
Третья дверь вела в гостиную.
Калиостро взмахнул рукой, давая Жильберу понять, что он может войти в гостиную, и кивком головы отпустил Фрица.
Он только прибавил по-немецки:
– Меня ни для кого нет дома до нового приказания. Он повернулся к Жильберу и продолжал:
– Я говорю так с лакеем не для того, чтобы вы не поняли, я знаю, что вы говорите по-немецки; а вот Фриц – тиролец, он понимает немецкую речь лучше, чем французскую. Ну, а теперь прошу вас садиться, я весь к вашим услугам, дорогой доктор.
Жильбер не удержался и с любопытством огляделся, поочередно останавливаясь взглядом на том или ином предмете или картине, служивших украшением гостиной, он словно вспоминал окружавшие его вещи.
Гостиная была в точности такой же, как раньше: восемь картин старых мастеров были развешаны по стенам; кресла, обтянутые вишневым камчатным шелком, поблескивали, как прежде, золотым шитьем в полумраке, царившем в комнате благодаря плотным занавескам; большой стол работы Буля стоял на прежнем месте, а круглые столики с севрским фарфором были все так же расставлены между окнами.
Жильбер вздохнул и уронил голову на руку. Любопытство к настоящему было на некоторое время вытеснено воспоминаниями прошлых лет.
Калиостро смотрел на Жильбера, как, должно быть, Мефистофель взирал на Фауста в ту минуту, когда немецкий философ имел неосторожность предаться в его присутствии своим мечтам.
Неожиданно раздался его пронзительный голос:
– Вы как будто узнаете эту гостиную, дорогой доктор?
– Да, – отвечал Жильбер, – я вспоминаю о своих обязательствах, данных вам в этой самой комнате.
– Да что вы, это все пустое!
– Признаться, странный вы человек, – продолжал Жильбер, не столько обращаясь к Калиостро, сколько говоря сам с собою, – и если бы всемогущий разум позволил мне поверить в чудеса, о которых нам поведали поэты и авторы средневековых хроник, я мог бы подумать, что вы такой же волшебник, как Мерлин, или изготовитель золота вроде Никола Фламеля.
– Да, для всего мира я являюсь магом, а для вас, Жильбер, – нет. Я никогда не пытался поразить вас своими фокусами. Как вы знаете, я всегда старался вам помочь докопаться до сути вещей, и если вам случалось увидеть, как на мой зов Истина из своих глубин показывается несколько приукрашенной и не такой голой, как обычно, то это лишь оттого, что, как истинный сицилиец, я люблю мишуру.
– Вы помните, граф, что именно здесь вы вручили сто тысяч экю несчастному оборванцу так же легко, как я подал бы нищему грош.
– Вы забываете нечто более невероятное, Жильбер, – с важным видом проговорил Калиостро, – этот оборванец вернул мне деньги за вычетом двух луидоров, которые он истратил на одежду.
– Юноша был честен, только и всего, а вот вы были тогда просто великолепны!
– Жильбер!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211