— Ты их откуда?.. — начал он, стараясь скрыть удивление и беспокойство.
Янек повел плечом и, не дожидаясь конца вопроса, резко повернулся к механику, который целился из ручного пулемета:
— Григорий!
— В чем дело? — смутился грузин и, только сейчас поняв ситуацию, добавил: — Я не стреляю.
— Ты чем забавляешься?
— Ах, ты их отпустил!.. Ты думаешь, что у Гитлера мало людей, и даришь ему четверых, — с усмешкой сказал Густлик, однако в голосе его звучало облегчение.
Издали они услышали крики. Это пленные, приближаясь к своим, начали кричать:
— Камераден! Не стреляйте!..
Кос в бинокль видел их темные силуэты на фоне светлеющего неба.
— Дали слово, что до конца войны не возьмутся за оружие, — тихо сказал он, не отрывая глаз от бинокля. После долгой паузы Кос опустил бинокль и, подойдя к Еленю, спросил измученным голосом: — Я неправильно поступил? Но ведь оставить их в подвале — это почти наверняка сжечь их живьем. Ты сам говорил, что немцы в любую минуту подтянут орудие.
Он был так смущен и озабочен, что Густлик решил его успокоить. Но что можно сказать в такой ситуации? Он слишком хорошо знал солдат гитлеровского вермахта: достаточно одного приказа, чтобы они изменили своему слову и вновь взялись за оружие.
Издали зазвучала длинная очередь. Янек поднес бинокль к глазам и увидел, как упали двое пленных. Остальные бросились в сторону, но далеко им убежать не удалось: упали, настигнутые пулями.
— Сволочи… — тихо выругался он.
— Всех? — спросил Елень.
Кос кивнул головой.
— Их эсэсовцы учат: пленный — это трус, а трус никому не нужен, поэтому расстрел, — объяснил Густлик и, нахмурив брови, посчитал на пальцах: — Их было четверо…
— Кугель не хотел идти.
— Он был прав. Что ты будешь с ним делать?
— В бункере есть небольшое укрытие для боеприпасов. Если мы уцелеем, то и он останется жив.
— Ну вот и хорошо.
— Приведи его, — сказал Кос, подавая ключ.
— И консервы подогрею. Какая война с пустым животом!
Забросив автомат за спину, Густлик спустился на первый этаж и начал выбирать консервы из запасов немецких саперов. Двое наверху плюс он сам, — значит, три банки, посчитал он на пальцах левой руки. Вспомнив о пленном, добавил четвертую. Оглянувшись, заметил в окне свое отражение, вежливо кивнул ему головой, и пятая банка полетела в ведро. После этого Густлик разыскал самую большую сковородку, приготовил две буханки хлеба. Затем отрезал солидный ломоть и спрятал в карман. Наконец, взяв немецкий штык, которым уже раз открывал консервы, спустился в подвал и открыл замок.
— Доброе утро, Кугель.
— Доброе утро, господин унтер-офицер.
— Вставай.
— Нет.
— Вылезай!
— Не хочу.
— А я тебе приказываю. Выходи!
Грозный голос тотчас оказал свое действие, а штык в руке Еленя совеем сбил с толку обер-ефрейтора. Поднимаясь по ступенькам с поднятыми вверх руками, он пытался оглянуться, чтобы увидеть, как близко от его спины находится острие штыка. Но Густлик уже сунул штык за пояс.
— Бери, — показал он на ведро с консервами и сковородку.
В сереющей тьме уходящей ночи и при голубоватом свете начинающегося дня они пересекли двор, миновали заграждения и крытым ходом пробрались в бункер. Елень споткнулся в темноте и чертыхнулся. Кугель засуетился, завесил все три амбразуры и включил свет — электрическую лампочку, покрытую сеткой в углублении бетонного потолка.
В то время как Елень штыком вскрывал консервы, обер-ефрейтор достал из шкафчика плитки древесного спирта, зажег их и нагрел над пламенем сковородку. Розовые блики играли на стеклах его очков.
Густлик посматривал со стороны на спокойное, слегка потемневшее и осунувшееся со вчерашнего дня лицо Кугеля. Затем молча отстранил его рукой и вывернул из банок густой гуляш, который начал скворчать на горячей сковороде.
— Соль и перец, — сказал Кугель, подавая ему две пачки, которые снял с полки.
Взгляд Еленя стал тяжелым и подозрительным. Тот, поняв, в чем дело, насыпал две щепотки на тыльную сторону чуть согнутой кисти и слизал их. Густлик сделал то же самое, чтобы еще раз проверить, и лишь после этого посолил и поперчил говядину.
— Стараешься, — пробормотал он.
— Потому что от вас многое зависит. Не нужно затапливать Ритцен. Гитлер капут, но Германия…
— Не болтай. Вчера нас учил, достаточно.
— Где мои камерады?
— Твои камерады? Мы их отпустили, но ваши сами… — Густлик рукой показал, как их прошили очереди.
Этого немец не ожидал. Он отшатнулся, будто его ударили, прижался к стене и стукнулся головой о бетон.
Густлик спокойно раскладывал гуляш в четыре котелка и, пользуясь случаем, снимал пробу. Обер-ефрейтор смотрел на него, и выпиравший кадык его дергался вверх и вниз, когда он проглатывал слюну. По количеству котелков немец понял, что завтрак только для поляков, и отвел глаза в сторону.
— Держи, ты, шваль, — подавая немцу котелок, рявкнул Густлик, так как нагретая ручка жгла ему ладонь.
Когда тот, удивленный, взял котелок, силезец положил сверху вынутый из кармана кусок хлеба.
— Спасибо, господин унтер-офицер, — обрадованно поблагодарил Кугель и с удивлением спросил: — Но где четвертый товарищ? Где господин Томаш?
— Слишком много хочешь знать. Залезай в кутузку! — Он жестом показал на открытую бетонную каморку.
Немец послушно вошел, но, поставив котелок на пол, быстро обернулся и придержал коленом дверь.
— Погодите, господин унтер-офицер, — поспешно попросил он и почти лихорадочно добавил: — Нет немцев, нет поляков, есть люди… Один дает пулю, другой — хлеб. Погоди… я все скажу…
Густлик после вчерашнего больше не доверял ему, но из любопытства выпустил немца и смотрел, что тот будет делать. Кугель, продолжая говорить, подошел к стене, нажал пальцем на что-то. Открылся металлический ящик, в котором на крючках висели ключи с номерками. Обер-ефрейтор покрутил одним из них в замке шкафа, вделанного в стену. Внутри было оружие: два автомата, снайперская винтовка с оптическим прицелом, коробка с патронными лентами к пулемету и три ручки от подрывных машинок.
Елень молча взял снайперскую винтовку и повесил ее через плечо. Кугель собрал все ручки. В другой стене, рядом с амбразурой, он показал замаскированную нишу, а в ней подрывные машинки. Вставил ручки в машинки, затем достал картонный лист с планом и показал Еленю.
— Мины, мины, мины… — указывал он пальцем в разные места. — Будет чем обороняться, пока господин Томаш вернется. А этот нельзя! — Он показал на отдельно стоящий детонатор, к которому был подсоединен пучок проводов в водонепроницаемой оболочке. — Не трогать. Вода уничтожит мой дом, другой дом, целый город. Зачем? Ваша победа, а Гитлер капут без того, чтобы уничтожать…
Густлик, слушая все увеличивающийся поток слов, нахмурил брови, подтянулся и вдруг, как учили в вермахтовских казармах, когда его насильно взяли в немецкую армию, рявкнул, оборвав немца на полуслове:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233