— Тебя только за смертью посылать, — проворчал Саакашвили. — У нас уже все готово, танк как новый. Монтируй скорее свой ящик.
Густлик и Василий сидели в стороне, шагах в двух, прислонившись спиной к стволу дерева. Янек только сейчас рассмотрел, как они изменились за полдня, пока он их не видел. Они стали совсем другими людьми, не похожими на тех, которых он знал еще два дня назад. И не в том дело, что глаза у них покраснели от пыли и огня, сами они похудели и осунулись. Ему трудно было объяснить, в чем заключалась эта перемена. Может быть, появились какие-то новые, мелкие, почти невидимые, но тем не менее красноречивые морщинки. Жизнь оставляет свой след на лицах. А война делает это особенно острым резцом. Каждый день сражения равняется, пожалуй, многим неделям и даже месяцам мирной жизни.
Янек через люк механика забрался в машину, сел на свое место и начал укреплять радиостанцию, а Григорий, заглядывая внутрь, болтал:
— Знаешь, здесь недалеко от нас снайпер стрелял. Даже автоматчики туда пошли. Искали, искали, да так и не обнаружили. Потом кто-то ему все-таки врезал, и он, как дохлая ворона, с дерева свалился. Принес бы свою рацию побыстрей, успел бы туда. Попробовал бы свою «трубку», что сибиряк подарил. А то так без пользы таскаешь туда-сюда.
— Какую «трубку»? — спросил Янек, улыбаясь про себя.
Он прекрасно знал, что именно так называют солдаты снайперские винтовки из-за оптического прицела. Его забавляло, что Григорий ни о чем не знает.
Саакашвили не успел ответить. Подошел Семенов и, просунув в танк приклад снайперской винтовки, спросил:
— Янек, так это ты?
Кос достал из кармана бело-голубую повязку и протянул ее Василию. Елень, который вместе с поручником подошел к танку и сейчас тоже заглядывал внутрь, свистнул как бы в подтверждение.
— Ну иди же сюда, — протянул руку Василий. — Иди же, нагнись. — Он схватил руками голову Янека и поцеловал его.
— Очень просто, — начал объяснять Янек. — Шарик его выследил. Побежал к дереву, где он сидел, и залаял.
— Так это двойной триумф. А почему ты не в настроении?
— Снайпер Марусю ранил. Помните, ту санитарку, Огоньком ее называют? Вихура повез ее в госпиталь.
— Что ты говоришь! — огорчился Густлик. — Тяжело ранена?
— Тяжело.
— Выздоровеет. Ведь ее сразу повезли, доктора вылечат.
У Янека вдруг навернулись слезы на глаза. Увидев это, три приятеля отошли и начали искать Шарика, чтобы выразить ему свою благодарность. Кос вытер тыльной стороной руки слезы. Закончив монтаж радиостанции, он установил связь с бригадой и, объяснив, что это только проверка, вылез из танка.
— В порядке? — спросил Елень.
— Работает. Сами знаете, рация всегда в порядке, когда ее проверяешь. А вот когда связь нужно установить — подводит.
Василий сидел на борту танка и, запрокинув голову, смотрел в небо сквозь ветки деревьев.
— Изменится погода? — спросил его Янек.
— Нет, жара сохранится. Да я не тучи ищу, а думаю о том, о чем мы с вами уже говорили: о названии.
— Раз не хотите, чтобы назывался Гнедой, так я на эти ваши Буцефалы тоже не согласен, — заявил Елень.
— И правильно, — подтвердил Василий. — У нас в моторе лошадей целый табун. Потом танк — это куда больше, чем конь, что-то гораздо более близкое. Это как человек, как товарищ… Назовем его Рыжий.
— Это почему? — возмутился Елень. — Гнедой не хотите, а Рыжий — хорошо?
— Я тебе объясню, — подмигнул ему Григорий. — Присмотрись: весь танк от огня порыжел, стал каштанового цвета. Марусей он не может называться, он ведь не девушка. Так что Рыжий в самый раз.
Густлик посмотрел на Янека и хлопнул себя по лбу.
— Ясно, теперь все понял. Раз в честь той славной девушки, пусть так и будет. Согласен.
16. Штурм
Вечером пришел связной из роты автоматчиков и в темноте провел их танк на новую позицию.
Теперь они располагались в окопе, укрытом под высокими деревьями. Перед танком тянулась густая поросль низких, по грудь, молодых сосенок. В роще были позиции стрелковых подразделений.
Ночь принесла с собой тишину; казалось, сражение угасает. Напоминали о нем лишь яркие ракеты, то и дело пускаемые немцами. Ракеты вычерчивали в темном небе светлые дуги и падали на землю, продолжая еще некоторое время тлеть в песке и на траве. Елень остался в башне, у перископа, а остальные прикорнули внизу, на боеприпасах. Но не твердые ребра ящиков мешали танкистам заснуть в эту ночь — на такие пустяки никто не обращал внимания. Сон не приходил, потому что все знали: завтра последний удар по Студзянкам.
— Как это получается, что именно завтра? Об этом знает командование и штаб, но меня интересует, почему командир решил наступать не сегодня, не послезавтра, а именно завтра.
В танке было выключено освещение, не горела даже крохотная лампочка, освещающая прицел, и Янек говорил в пространство, не видя лиц друзей, лежащих рядом. Минуту длилось молчание, потом заговорил Саакашвили:
— Я тебе так скажу. К примеру, напал на тебя кто-нибудь, ударил. Потемнело у тебя в глазах, едва на ногах удержался, а сам уклоняешься от ударов, отступаешь, выжидаешь, пока шуметь в голове перестанет. После, когда придешь в себя, начинаешь вокруг ходить, ждешь, когда он неосторожное движение сделает, откроется, — и тогда бьешь. Понял?
— А откуда известно, что они неосторожное движение сделают именно завтра?
Василий не участвовал в разговоре. В танке воцарилась тишина, снаружи тоже было тихо. Даже пехота, укрытая в роще, прекратила стрельбу.
Прошло, наверное, с четверть часа. Ровное дыхание друзей усыпило и Янека. Неожиданно вдалеке, слева от танка, вспыхнула ожесточенная перестрелка, слышались автоматные и пулеметные очереди, взрывы гранат, несколько раз отозвались минометы, прокатилось «ура», и вскоре все стихло.
Янек поднял голову, те двое тоже не спали. Густлик беспокойно ворочался в башне на месте командира. Косу не хотелось первым спрашивать, в чем дело.
— Танкисты! — совсем близко раздался голос. — Спите?
— Спим, — отозвался Елень, открывая люк. У танка стоял пехотинец. — Чего тебе?
— Слыхали стрельбу? Говорят, сейчас русские окружение замкнули. В темноте выбили немцев из леса, южнее.
Кроме телефонов и радиостанций в каждой армии существует еще один способ распространения сведений, действующий не менее быстро, чем радиоволны. Это солдатский телеграф. Сведения передаются из уст в уста по фронту, переносятся с наблюдательных пунктов на батареи посыльными и водителями автомашин, докатываются с фронта в тыл и из тыла на фронт.
Батальоны и полки, дивизии и корпуса — это не просто людские массы, скорее, это живые организмы. Сосредоточение сил, оборона, наступление — все это как движение пальцев одной руки, и о том, как с помощью нервов двигаются пальцы, узнает все тело.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233