Когда все дороги, все тропинки и поля, изрезанные этими тропинками, были запружены людьми, пушками и танками, радио принесло в бригаду воззвание — Манифест Польского Комитета Национального Освобождения. Первые его слова были для всех как дыхание близкой родины. А пока танкисты находятся здесь под надежной защитой фронта, на безлюдной, выжженной земле, где не увидишь ни деревушки, ни даже хаты, только иногда — пепелище да одиноко торчащую печную трубу. И на каждом шагу — воронки от снарядов, как оспины, оставленные эпидемией войны; всюду — искореженный, обгоревший металл: мертвые орудия, уткнувшиеся стволами в землю. Отсюда вслед за теми, кто первыми форсировали Западный Буг, должны были двинуться и эти танкисты, готовые нанести удар, когда у тех, что впереди, притупится оружие и ряды их поредеют в боях.
И вот теперь они выступают. По разъезженной дороге ползет та же самая танковая колонна, только ветки на танках заменены более свежими. Люди стоят в открытых люках, лица их темны от пыли, но все же среди них можно узнать Семенова, Еленя и Коса, до пояса высунувшихся из башни. Саакашвили сидит внизу, ведет машину, следя за дорогой через открытый передний люк. Как раз сейчас они проезжают мимо группы сожженных «тигров», которые, видно, пробовали контратаковать и попали под снаряды орудий.
— Вон сколько наклепали этих гадов! — восхищается, стараясь перекричать рев моторов, Янек.
Семенов кивает головой, а через минуту взглядом показывает в другую сторону. В стороне от дороги у разрушенной печной трубы стоит Т—34, на ходу остановленный вражеским снарядом. Башня с опущенным стволом, как склоненная на плечо голова мертвого человека, броня покрыта серой копотью и совсем темная звезда. «Такой, как наш, — думает Янек, внезапно почувствовав разлившийся в груди холод испуга. — Что же за люди воевали в нем и погибли?»
Следуя примеру Семенова, он поднимает руку, отдает честь. Слева, параллельно танкам, идет колонна пехоты. То тут, то там видны зеленые брезентовые крыши грузовиков, тянущих орудия. Печет июльское солнце. Белые кучевые облака висят в небе рядами, вытягиваясь в полосы поперек направления марша.
Внезапно, где-то впереди, оживает треск выстрелов. Перестук автоматического оружия быстро приближается, бежит словно огонь по фитилю. Отчетливо, звонко лают противотанковые ружья. Гудят сигналы танков.
— В машину! Люки закрыть!
Танкисты стремительно соскальзывают вниз, захлопывают замки. Янек, вскочив в башню, хватается за ручки перископа, отводит его, чтобы сквозь окуляры увидеть небо.
Сначала весь прямоугольник заливает голубизна, потом появляется белый кусок облака, его сменяет более темный фон, и наконец вот они: один и другой следом за ним, немного сбоку. Летят низко, прямо над дорогой, стремительно вырастают на глазах — овалы фюзеляжей, круги пропеллеров, крылья, изогнутые, как распластанная перевернутая буква «М», а внизу колеса шасси, похожие на ноги, обутые в лапти. Даже здесь, внутри машины, слышен рев самолетов, а потом с боков и сзади раздаются взрывы бомб. Самолеты удаляются, их рев утихает, и сердце наполняет радость, что опасность миновала.
Гудение мотора, лязганье гусениц — эти звуки кажутся теперь почти такими же ласковыми, как журчание воды в ручье. И именно в это мгновение танк вдруг приподнимается, содрогается, свет в перископе краснеет, раздается страшный грохот. Янека швыряет вниз на механика, и не понятно, как Шарик оказывается у них на коленях. Мотор глохнет, танк замирает.
— Целы?.. Целы, спрашиваю? — слышится из наушников беспокойный голос поручника.
Да, все целы, только оглушены, а собака не скрывает страха. Янек, глядя на нее, перестает удивляться и начинает ощущать испуг.
— Выйти из машины на левый борт, — звучит приказ, не давая времени на раздумывание.
И вот уже они стоят на земле, смотрят на свой замерший у дороги танк и сорванную гусеницу, которая растянулась сзади, как длинный уж, ощетинившись на спине зубами.
— Съехал, Гриша. Рука у тебя дрогнула, — спокойно констатирует Семенов.
И в самом деле, танк стоит в добрых трех метрах за линией красных флажков, обозначающих правую сторону дороги. Один флажок, опрокинутый, торчит из-под разорванной гусеницы.
— Я увидел, что летят, ну и вверх посмотрел…
— Нельзя. На наше счастье, это была не противотанковая мина, а какая-то послабее. Янек, в машину, к пулемету! Не глазей по сторонам, это уже не учения. Григорий, ты тоже садись на место, а мы с тобой, Густлик, за дело.
Двух человек, чтобы натянуть тяжеленную стальную гусеницу, мало. Мимо них проносятся десятки машин, проходят тысячи людей, из которых каждый мог бы прийти на помощь, но колонне нельзя останавливаться. Нельзя из-за одного танка задерживаться остальным. Если надо, пострадавший экипаж может вызвать помощь: ранеными займутся санитары, поврежденными танками — рота технического обеспечения, идущая в хвосте колонны. А если справятся сами — тем лучше, но нельзя задерживать других.
Стальной трос уже накручен на ведущее колесо, его конец зацеплен за гусеницу. Семенов выбегает и останавливается впереди танка, чтобы подать знак механику, что тот может потихоньку двигаться правым бортом. Елень, сбросив с себя комбинезон, форму, рубашку, по пояс обнаженный, ухватился за конец металлического ужа и теперь, когда звенья начинают вздрагивать, направляет его куда нужно. Кос, сидящий пока без дела со своим ручным пулеметом, перекладывает его в левую руку, чтобы помочь Густлику.
И в этот момент спереди, с запада, с той стороны, куда они двигаются сейчас вслед за солнцем, снова доносится нарастающий треск пальбы. Янек бежит за танк, устанавливает сошки пулемета на броне и, щурясь, всматривается в небо. Из-за кучевого облака, словно из засады, снова появляются две машины, резко ныряют вниз. Может, это те самые, может, другие. Упираясь ногами в песок, Янек прижимает приклад к щеке и ведет стволом. Когда самолеты увеличиваются до размеров ястреба, Янек выбирает первый, что поближе, ловит на мушку, берет упреждение немного выше центра серебристого круга пропеллера, целится туда, где через какие-то мгновения будет находиться защищенный прозрачным фонарем кабины летчик.
Янек чувствует, как со лба на щеки скатываются капли пота. Вой стервятника и свист ветра, разрываемого крыльями, становятся все невыносимее, вызывают спазмы в горле. У носа самолета начинают мигать огоньки выстрелов. В то же мгновение Янек нажимает на спуск, видит рыжую трассу, переносит ее чуть ниже.
Слева и справа перекрещиваются строчки огня советской пехоты. Стоном отзывается кусаемый вражескими пулями металл танка, взметываются фонтанчики песка. На какую-то долю секунды пикировщик показывает свое желтое брюхо и два черных креста.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233