Но я подожду. А ты знай, теперь всегда так будет. – Пальцы больно врезались в мягкую выемку под кадыком. – Как тушканчика подвешу! В любое время дня и ночи.
– Тебя же убили, Крот. Зачем ты вернулся? – Ашкенази с трудом сглотнул распиравший горло ком.
– За своим, Башка. Только за своим. Любой скажет, что я поступаю по закону. Сколько хапнул Гога?
– Все. Все, что от тебя осталось...
– Ты же умный человек, Башка. Неужели не догадался, что он меня подставил, а?
– А что было делать? Права качать? Он мне предложил работу, я и согласился. Ты же сам всегда говорил, что кто смел, тот и съел.
– А про чужой каравай, на который не рекомендуется разевать хавальник, не слышал? – Кротов, заметив, как наливается красным лицо Рованузо, ослабил нажим.
– Я же тебя из дерьма поднял, работать научил... А ты мое дело хапнуть помог!
– Я же только обсчитываю... Откуда мне знать, где он берет деньги?
– Не пой, Башка! Уж откуда у Гоги деньги, ты знаешь лучше всех. Да и что ты все о нем? С Гогой все ясно. О себе подумай. Жить хочешь?
– Да, – выдохнул Ашкенази.
– Значит, будешь жить, как я скажу. – Кротов убрал пальцы. – У твоего Гоги начались неприятности. Для начала я конфисковал кое-какой товар. В качестве первого взноса. Ты мне поможешь взять остальные деньги. Но не в них дело. Я уничтожу Гогу. Он как был дешевым фраером, так и остался. Им же и помрет.
Хочешь уцелеть, будь со мной. Выбираешь Гогу – раздавлю обоих. Что ты мне скажешь, Рованузо?
– Жить хочу. – Ашкенази с трудом поднял руку и вытер глаза.
– Значит, договорились. Присядь. Тебя уже откачали, хуже не будет. – Он помог Ашкенази сесть поправил беспомощно свесившиеся со стола короткие полные ноги. – Первое. Коль скоро ты воскрес... С этой минуты я буду называть тебя не Башка, не Рованузо, а Александр Исаакович. Не завидую тому, кто при мне рискнет назвать тебя иначе. Подходит?
Ашкенази смахнул повисшую на кончике носа каплю и кивнул.
– Второе. Осталось две минуты. Слушай внимательно. Я расскажу, как ты будешь жить дальше. Готов слушать?
– Да. – Ашкенази до красных полос растер лоб. – Да, Савелий Игнатович, я готов.
– Вот и отлично, Александр Исаакович. – Кротов улыбнулся и потрепал Ашкенази по обмякшему плечу. – Через пару дней в депозитарии МИКБ случится ЧП.
Плохие мальчики вынесут векселя на солидную сумму. Они придут к тебе. Выкупи векселя и прогони по цепочке. Связать цепь ты должен за два дня, больше времени не дам. Но так, чтобы потом ни одна собака не нашла концов.
– Сколько денег? – Ашкенази с трудом поднял голову.
– Вот теперь вижу, что ты ожил! – Кротов подхватил его под затылок, не давая голове запрокинуться. – Пятьдесят миллионов. В долларах, естественно.
– Столько сейчас нет. Все вложили в товар.
– Твое дело связать концы. Деньги возьмешь вот здесь. – Кротов поднес к глазам Ашкенази клочок бумаги. – Телефон старый, хозяин мог тридцать раз поменяться. Но звонка от меня там ждут всегда. Скажи, что ищешь Мамонтова.
Запомни – Мамонтова. Тебе скажут, где его найти. Ниже написан номер счета.
Назовешь его при встрече. Не дай бог, напутаешь, замочат на месте. – Кротов еще раз встряхнул Ашкенази. – Да не закатывай глаза, я же знаю, память у тебя феноменальная. Все будет тип-топ. Если счет поменялся, тебе дадут номер другого. Но он должен быть первым в цепочке по отмыву, запомни, это важно.
Последний счет подставите сами. Когда деньги пройдут по нему, все концы обрубят, но это уже не твоя забота. И не вздумай крутить с этими людьми. Они о таких, как Гога, всю жизнь ноги вытирали.
И сейчас вытрут, каким бы он крутым себя ни ставил.
– Я все понял, Савелий Игнатович.
– Само собой, за труды ручку я тебе позолочу. И последнее. За эти же два дня подготовишь всю отчетность. Я хочу принять Гогино хозяйство в надлежащем виде, ясно? Да, чуть не забыл. – Кротов вытащил из кармана еще одну бумажку. – Вот номер Компьютерной почты. Когда Гога вернется и полезет на стену от восторга – а это я гарантирую! – ты пошлешь на этот адрес номера счетов и пароли к ним в швейцарском банке. Ну-ка, партнер, скажи, а каком?
– "Лотус-банк", финансовая группа «Лотоцкий и К°», – прошептал Ашкенази.
– Молодец, Исаакович. Хозяину врать грешно и небезопасно. – Кротов убрал руку, и голова Ашкенази безвольно завалилась к плечу. – Только сопли не распускай. Все уже кончилось. Ты теперь мой. Со всем дерьмом и потрохами. А своих Кротов еще ни разу не сдал. Сейчас поедешь домой и ляжешь спать. И не беспокой Мару ненужными разговорами. Как тебе жить дальше, теперь решает не она, а я – Савелий Игнатович Кротов.
– Савелий. – Ашкенази снизу вверх затравленно посмотрел на Кротова. – Не мое дело, но с Гогой вот так просто нельзя... Авторитеты объявят процесс.
– Ас чего ты взял, что мне нечего им сказать? – изогнул бровь Кротов.
* * *
Охранники, поддерживая Рованузо под локти, помогли ему спуститься с крыльца, подвели к тихо урчащему мотором «вольво». В окне второго этажа профилактория вспыхнула и погасла настольная лампа.
Глава двадцать девятая
Я ЗНАЮ, ЧТО ТЫ ЗНАЕШЬ, ЧТО Я ЗНАЮ
Неприкасаемые
Бригада оперов Службы надежно обложила профилакторий. Машины перекрывали три возможных пути отхода: на Москву, через аэропорты и отвилку на Лобню. Ни Самвел со своими ребятами, ни упаси господь Кротов с Максимовым не смогли бы вырваться из невидимого кольца. Подседерцев, как всякий здоровый мужчина, любил риск. Но рисковать собой, наслаждаясь пьянящим чувством опасности, одно удовольствие. Рисковать, передоверив собственную судьбу и операцию другим, даже если их жизни держишь в кулаке, – удовольствие ниже среднего. А если честно, мука адова.
«Шереметьево-1» готовился к ночи. Пассажиры сворачивались калачиком на неуютных диванах, затолкав под них распухшие чемоданы и фантастической вместимости баулы. Неприкаянно маялись между рядами киосков те, кому не досталось места, а здоровье – или воспитание не позволяли разлечься по-цыгански прямо на полу. Мужики, столпившись под козырьком подъезда, дымили сигаретами и похлебывали пивко из импортных жестянок. Какие-то подозрительные личности в спортивных штанах нервной шакальей походкой сновали между пассажирами, сбивались в кучки у входа в зал и опять растворялись в сумерках.
Подседерцев наблюдал эту муравьиную суету из припаркованного в самом углу площади «мерседеса». В который раз поймал себя на мысли, что уже необратимо оторвался от этой толпы, пропахшей потом, дешевым табаком и непроходящей усталостью. Он вспомнил горбачевские «хождения в народ», от которых вся охрана погружалась в предынфарктное состояние, а этот самый народ, глядя в телевизор на счастливого, как ребенок, генсека, плевался и матерился от души.
«Ни они нам, ни мы им не нужны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181
– Тебя же убили, Крот. Зачем ты вернулся? – Ашкенази с трудом сглотнул распиравший горло ком.
– За своим, Башка. Только за своим. Любой скажет, что я поступаю по закону. Сколько хапнул Гога?
– Все. Все, что от тебя осталось...
– Ты же умный человек, Башка. Неужели не догадался, что он меня подставил, а?
– А что было делать? Права качать? Он мне предложил работу, я и согласился. Ты же сам всегда говорил, что кто смел, тот и съел.
– А про чужой каравай, на который не рекомендуется разевать хавальник, не слышал? – Кротов, заметив, как наливается красным лицо Рованузо, ослабил нажим.
– Я же тебя из дерьма поднял, работать научил... А ты мое дело хапнуть помог!
– Я же только обсчитываю... Откуда мне знать, где он берет деньги?
– Не пой, Башка! Уж откуда у Гоги деньги, ты знаешь лучше всех. Да и что ты все о нем? С Гогой все ясно. О себе подумай. Жить хочешь?
– Да, – выдохнул Ашкенази.
– Значит, будешь жить, как я скажу. – Кротов убрал пальцы. – У твоего Гоги начались неприятности. Для начала я конфисковал кое-какой товар. В качестве первого взноса. Ты мне поможешь взять остальные деньги. Но не в них дело. Я уничтожу Гогу. Он как был дешевым фраером, так и остался. Им же и помрет.
Хочешь уцелеть, будь со мной. Выбираешь Гогу – раздавлю обоих. Что ты мне скажешь, Рованузо?
– Жить хочу. – Ашкенази с трудом поднял руку и вытер глаза.
– Значит, договорились. Присядь. Тебя уже откачали, хуже не будет. – Он помог Ашкенази сесть поправил беспомощно свесившиеся со стола короткие полные ноги. – Первое. Коль скоро ты воскрес... С этой минуты я буду называть тебя не Башка, не Рованузо, а Александр Исаакович. Не завидую тому, кто при мне рискнет назвать тебя иначе. Подходит?
Ашкенази смахнул повисшую на кончике носа каплю и кивнул.
– Второе. Осталось две минуты. Слушай внимательно. Я расскажу, как ты будешь жить дальше. Готов слушать?
– Да. – Ашкенази до красных полос растер лоб. – Да, Савелий Игнатович, я готов.
– Вот и отлично, Александр Исаакович. – Кротов улыбнулся и потрепал Ашкенази по обмякшему плечу. – Через пару дней в депозитарии МИКБ случится ЧП.
Плохие мальчики вынесут векселя на солидную сумму. Они придут к тебе. Выкупи векселя и прогони по цепочке. Связать цепь ты должен за два дня, больше времени не дам. Но так, чтобы потом ни одна собака не нашла концов.
– Сколько денег? – Ашкенази с трудом поднял голову.
– Вот теперь вижу, что ты ожил! – Кротов подхватил его под затылок, не давая голове запрокинуться. – Пятьдесят миллионов. В долларах, естественно.
– Столько сейчас нет. Все вложили в товар.
– Твое дело связать концы. Деньги возьмешь вот здесь. – Кротов поднес к глазам Ашкенази клочок бумаги. – Телефон старый, хозяин мог тридцать раз поменяться. Но звонка от меня там ждут всегда. Скажи, что ищешь Мамонтова.
Запомни – Мамонтова. Тебе скажут, где его найти. Ниже написан номер счета.
Назовешь его при встрече. Не дай бог, напутаешь, замочат на месте. – Кротов еще раз встряхнул Ашкенази. – Да не закатывай глаза, я же знаю, память у тебя феноменальная. Все будет тип-топ. Если счет поменялся, тебе дадут номер другого. Но он должен быть первым в цепочке по отмыву, запомни, это важно.
Последний счет подставите сами. Когда деньги пройдут по нему, все концы обрубят, но это уже не твоя забота. И не вздумай крутить с этими людьми. Они о таких, как Гога, всю жизнь ноги вытирали.
И сейчас вытрут, каким бы он крутым себя ни ставил.
– Я все понял, Савелий Игнатович.
– Само собой, за труды ручку я тебе позолочу. И последнее. За эти же два дня подготовишь всю отчетность. Я хочу принять Гогино хозяйство в надлежащем виде, ясно? Да, чуть не забыл. – Кротов вытащил из кармана еще одну бумажку. – Вот номер Компьютерной почты. Когда Гога вернется и полезет на стену от восторга – а это я гарантирую! – ты пошлешь на этот адрес номера счетов и пароли к ним в швейцарском банке. Ну-ка, партнер, скажи, а каком?
– "Лотус-банк", финансовая группа «Лотоцкий и К°», – прошептал Ашкенази.
– Молодец, Исаакович. Хозяину врать грешно и небезопасно. – Кротов убрал руку, и голова Ашкенази безвольно завалилась к плечу. – Только сопли не распускай. Все уже кончилось. Ты теперь мой. Со всем дерьмом и потрохами. А своих Кротов еще ни разу не сдал. Сейчас поедешь домой и ляжешь спать. И не беспокой Мару ненужными разговорами. Как тебе жить дальше, теперь решает не она, а я – Савелий Игнатович Кротов.
– Савелий. – Ашкенази снизу вверх затравленно посмотрел на Кротова. – Не мое дело, но с Гогой вот так просто нельзя... Авторитеты объявят процесс.
– Ас чего ты взял, что мне нечего им сказать? – изогнул бровь Кротов.
* * *
Охранники, поддерживая Рованузо под локти, помогли ему спуститься с крыльца, подвели к тихо урчащему мотором «вольво». В окне второго этажа профилактория вспыхнула и погасла настольная лампа.
Глава двадцать девятая
Я ЗНАЮ, ЧТО ТЫ ЗНАЕШЬ, ЧТО Я ЗНАЮ
Неприкасаемые
Бригада оперов Службы надежно обложила профилакторий. Машины перекрывали три возможных пути отхода: на Москву, через аэропорты и отвилку на Лобню. Ни Самвел со своими ребятами, ни упаси господь Кротов с Максимовым не смогли бы вырваться из невидимого кольца. Подседерцев, как всякий здоровый мужчина, любил риск. Но рисковать собой, наслаждаясь пьянящим чувством опасности, одно удовольствие. Рисковать, передоверив собственную судьбу и операцию другим, даже если их жизни держишь в кулаке, – удовольствие ниже среднего. А если честно, мука адова.
«Шереметьево-1» готовился к ночи. Пассажиры сворачивались калачиком на неуютных диванах, затолкав под них распухшие чемоданы и фантастической вместимости баулы. Неприкаянно маялись между рядами киосков те, кому не досталось места, а здоровье – или воспитание не позволяли разлечься по-цыгански прямо на полу. Мужики, столпившись под козырьком подъезда, дымили сигаретами и похлебывали пивко из импортных жестянок. Какие-то подозрительные личности в спортивных штанах нервной шакальей походкой сновали между пассажирами, сбивались в кучки у входа в зал и опять растворялись в сумерках.
Подседерцев наблюдал эту муравьиную суету из припаркованного в самом углу площади «мерседеса». В который раз поймал себя на мысли, что уже необратимо оторвался от этой толпы, пропахшей потом, дешевым табаком и непроходящей усталостью. Он вспомнил горбачевские «хождения в народ», от которых вся охрана погружалась в предынфарктное состояние, а этот самый народ, глядя в телевизор на счастливого, как ребенок, генсека, плевался и матерился от души.
«Ни они нам, ни мы им не нужны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181