И, вдобавок, все это приходило в движение, когда Мещеряков начинал говорить. А говорил он, как все фанатики, долго и подробно, тщательно подбирая слова и нанизывая их на нескончаемую нить очередной гениальной, как ему казалось, мысли. Салин надеялся, что перевод с острова в Москву хоть немного убавит в Мещерякове аскетической худобы и монашеской угловатости движений. Напрасно. Получив лабораторию, Мещеряков из нее практически не выходил, наплевав на все столичные соблазны.
«Может, это и к лучшему, – подумал Салин, спрятав улыбку и наблюдая, как сквозняк треплет пегий клок волос на голове Мещерякова. – Время бюджетной нищеты, слава богу, кончилось. На талантливых людей я могу тратить столько, сколько потребуется. Деньги у концерна, куда я спрятал его лабораторию, несчитанные, от них не убудет. А структура концерна так запутана, что свои-то в ней не разбираются. Где уж чужому вычислить, чем занимается группка из десяти человек, сидящая на отшибе от основной штаб-квартиры, в полуподвале высотки на юго-западе Москвы? Так что с деньгами и секретностью проблем не должно быть. А вот если бы Мещеряков с великого голода и воздержания пошел в загул – это была бы проблема! Или начал строить особняк... Тьфу, чтоб не сглазить! Но ему, как всякому фанатику, кроме креста и костра, ничего не надо».
– Виктор сейчас войдет в дверь, – прошептал Мещеряков.
– Что вы сказали? – повернулся к нему Салин. В этот момент в рации тихо пропиликал зуммер. Водитель снял трубку.
– Передали, объект вошел в адрес, – сказал он, оглянувшись.
– Очень хорошо! – Салин невольно покосился на Мещерякова. Сколько ни общайся с подобными людьми, а к их парапсихологическим трюкам привыкнуть невозможно.
Случайности исключены
Настю разбудил звонок в дверь. Звонили настойчиво, зная, что дома кто-то есть.
Она потянулась, посмотрела на красные цифры на табло будильника. Долго не могла разобрать, сколько же времени, оказалось, начало девятого.
– Вот несет же кого-то нелегкая! – Она попыталась выудить из-под кровати тапочки, потом махнула рукой и пошла в прихожую.
Звонок опять зашелся, Настя крикнула:
– Ну не пожар же! Сейчас открою. – Сколько читала, даже сама раз накропала статью о мерах безопасности в наше криминальное время, но в глазок смотреть так и не научилась. Распахнула дверь и остолбенела:
– Ты?
На протертом до дыр коврике переминался с ноги на ногу Виктор.
– Вот решил заглянуть. – Он стянул с головы черную вязаную шапочку, прозванную в народе «поларбуза».
– Нет, бабы, бывший муж – это что-то на фиг! – покачала от удивления всклокоченной головой Настя. – Бывших надо резать, иначе жизни не будет.
– Так можно или нет? – Виктор нерешительно двинулся вперед.
– Входи уж. – Настя шире распахнула дверь. – Пользуйся моей слабостью. Нет сил спустить с лестницы, пользуйся... Ботинки снимай, дверь закрой – и топай на кухню!
Она пошла впереди, успела глянуть в зеркало, шепнуть любимое – «ну и рожа у тебя, Шарапов»; поворачивая на кухню, ногой захлопнула дверь в спальню, сохранившую ночной беспорядок, Дмитрий Рожухин ушел совсем недавно. Услышав сквозь сон звонок, сначала даже подумала – вернулся.
– Благоверный, кофе будешь? – Настя грохнула турку на плиту.
– Не откажусь. – Виктор протянул к плите красные от холода руки.
– Вот-вот! Хоть клей, да налей. Мог бы из приличия и отказаться. Поднял ни свет, ни заря...
– Настюха, а ты с детства по утрам ворчишь, или только со мной начала?
– Успокойся, с детства. – Она потянулась, сладко, как котенок, прищурившись. Халатик распахнулся. – Глаза сломаешь! – Она прижала разъехавшиеся в стороны полы. – Следи за кофе, а я в душ.
Вернулась посвежевшей, теперь в глазах, как обычно, играли бесенята.
Виктор успел разлить по чашкам кофе и приготовить бутерброды.
– Хозяйственный ты у меня мужик. Жалко, поздно это выясняется. – Настя с ногами забралась на Угловой диван.
– Все веселишься? – Виктор присел на шаткий табурет, спиной к гудящей комфорке.
– А ты все страдаешь, доктор Фауст? – Настя отхлебнула кофе, закинула руку, нашла на полке пачку сигарет. – Будешь?
– Буду. У меня свои.
– Вот ты мне объясни. – Настя с наслаждением затянулась первой за день сигаретой. – Есть колбаса «Докторская». А почему нет сигарет «Санитарских»? Или водки «Акушер»?
– Не знаю. Что ты такая дерганая? Извини, я свалился, как снег на голову... Ты не одна? – Он кивнул на дверь спальни.
– В принципе или в данный момент? – Настя вскинула голову, и нерасчесанная прядка упала на лоб.
– В данный момент.
– Одна. А остальное тебя не волнует?
– Абсолютно.
– Хм. – Она наморщила носик. – Даже обидно. А у тебя как с медперсоналом?
– Этот этап уже закрыт. Мы с Мещеряковым ушли с острова.
– Бросили бедных психов на произвол судьбы?
– Нет. Клинику закрыли. Нет денег. Больных разбросали по району.
– А вы?
– Мы сидим в одном концерне. Здесь, в Москве.
– А там психов много?
– Там денег много. – Он достал из кармана конверт и положил перед Настей. – Потом посмотришь.
– Что там? А-ха! – Она приоткрыла конверт и неожиданно поджала губы. – И много?
– Полторы тысячи долларов. – Виктор опустил глаза. – Только без твоих дурацких выходок, я прошу. Возьми. У меня они не последние, а тебе пригодятся.
– Спасибочки! – Настя бросила конверт на подоконник. – А хорошо вы подкормились, как я погляжу. Сразу обратила внимание, изменился. Нет, ты всегда одеваться умел. Но сейчас что-то другое. Уверенность в себе какая-то, будто миллион выиграл. У баб на таких везунчиков нюх, ты учти. И много сознаний уже расширили? План, я надеюсь, выполняете? Опять у нас в животе будет пусто, зато сознание – впереди планеты всей?
Виктор грустно усмехнулся. Взгляд, как всегда, когда он начинал говорить о своем, сделался пустым.
– Вся проблема, Настя, в том, что все делаешь исключительно для себя. На кого и за что ты работаешь – не важно. Все, что ты открываешь, ты открываешь в себе и для себя. Мудрено? – встрепенулся он.
– Нет. Нормальный эгоизм, – пожала плечами Настя.
– Ты не права. Это тенденция. Сначала наука была элитарной и пыталась познать все. Потом наступил век Просвещения, когда попытались научить мыслить всех. Помнишь: «Мыслю – значит существую»? И пытались познать тайну коллективных состояний. Отсюда – и великие стройки, и марши у Бранденбургских ворот. – Он не глядя вытащил сигарету из пачки, прикурил. – А теперь век индивидуализма. Доступны ц: практически любые знания, возможности для саморазвития – безграничны! И индивид должен познать сам себя, используя всю мощь науки и техники. Иначе какой в них смысл?
– А какой в этом смысл? – Настя зевнула, прикрыв рот ладошкой.
– Смысл в том, что круг замкнется, когда вновь объединятся просвещенные.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181
«Может, это и к лучшему, – подумал Салин, спрятав улыбку и наблюдая, как сквозняк треплет пегий клок волос на голове Мещерякова. – Время бюджетной нищеты, слава богу, кончилось. На талантливых людей я могу тратить столько, сколько потребуется. Деньги у концерна, куда я спрятал его лабораторию, несчитанные, от них не убудет. А структура концерна так запутана, что свои-то в ней не разбираются. Где уж чужому вычислить, чем занимается группка из десяти человек, сидящая на отшибе от основной штаб-квартиры, в полуподвале высотки на юго-западе Москвы? Так что с деньгами и секретностью проблем не должно быть. А вот если бы Мещеряков с великого голода и воздержания пошел в загул – это была бы проблема! Или начал строить особняк... Тьфу, чтоб не сглазить! Но ему, как всякому фанатику, кроме креста и костра, ничего не надо».
– Виктор сейчас войдет в дверь, – прошептал Мещеряков.
– Что вы сказали? – повернулся к нему Салин. В этот момент в рации тихо пропиликал зуммер. Водитель снял трубку.
– Передали, объект вошел в адрес, – сказал он, оглянувшись.
– Очень хорошо! – Салин невольно покосился на Мещерякова. Сколько ни общайся с подобными людьми, а к их парапсихологическим трюкам привыкнуть невозможно.
Случайности исключены
Настю разбудил звонок в дверь. Звонили настойчиво, зная, что дома кто-то есть.
Она потянулась, посмотрела на красные цифры на табло будильника. Долго не могла разобрать, сколько же времени, оказалось, начало девятого.
– Вот несет же кого-то нелегкая! – Она попыталась выудить из-под кровати тапочки, потом махнула рукой и пошла в прихожую.
Звонок опять зашелся, Настя крикнула:
– Ну не пожар же! Сейчас открою. – Сколько читала, даже сама раз накропала статью о мерах безопасности в наше криминальное время, но в глазок смотреть так и не научилась. Распахнула дверь и остолбенела:
– Ты?
На протертом до дыр коврике переминался с ноги на ногу Виктор.
– Вот решил заглянуть. – Он стянул с головы черную вязаную шапочку, прозванную в народе «поларбуза».
– Нет, бабы, бывший муж – это что-то на фиг! – покачала от удивления всклокоченной головой Настя. – Бывших надо резать, иначе жизни не будет.
– Так можно или нет? – Виктор нерешительно двинулся вперед.
– Входи уж. – Настя шире распахнула дверь. – Пользуйся моей слабостью. Нет сил спустить с лестницы, пользуйся... Ботинки снимай, дверь закрой – и топай на кухню!
Она пошла впереди, успела глянуть в зеркало, шепнуть любимое – «ну и рожа у тебя, Шарапов»; поворачивая на кухню, ногой захлопнула дверь в спальню, сохранившую ночной беспорядок, Дмитрий Рожухин ушел совсем недавно. Услышав сквозь сон звонок, сначала даже подумала – вернулся.
– Благоверный, кофе будешь? – Настя грохнула турку на плиту.
– Не откажусь. – Виктор протянул к плите красные от холода руки.
– Вот-вот! Хоть клей, да налей. Мог бы из приличия и отказаться. Поднял ни свет, ни заря...
– Настюха, а ты с детства по утрам ворчишь, или только со мной начала?
– Успокойся, с детства. – Она потянулась, сладко, как котенок, прищурившись. Халатик распахнулся. – Глаза сломаешь! – Она прижала разъехавшиеся в стороны полы. – Следи за кофе, а я в душ.
Вернулась посвежевшей, теперь в глазах, как обычно, играли бесенята.
Виктор успел разлить по чашкам кофе и приготовить бутерброды.
– Хозяйственный ты у меня мужик. Жалко, поздно это выясняется. – Настя с ногами забралась на Угловой диван.
– Все веселишься? – Виктор присел на шаткий табурет, спиной к гудящей комфорке.
– А ты все страдаешь, доктор Фауст? – Настя отхлебнула кофе, закинула руку, нашла на полке пачку сигарет. – Будешь?
– Буду. У меня свои.
– Вот ты мне объясни. – Настя с наслаждением затянулась первой за день сигаретой. – Есть колбаса «Докторская». А почему нет сигарет «Санитарских»? Или водки «Акушер»?
– Не знаю. Что ты такая дерганая? Извини, я свалился, как снег на голову... Ты не одна? – Он кивнул на дверь спальни.
– В принципе или в данный момент? – Настя вскинула голову, и нерасчесанная прядка упала на лоб.
– В данный момент.
– Одна. А остальное тебя не волнует?
– Абсолютно.
– Хм. – Она наморщила носик. – Даже обидно. А у тебя как с медперсоналом?
– Этот этап уже закрыт. Мы с Мещеряковым ушли с острова.
– Бросили бедных психов на произвол судьбы?
– Нет. Клинику закрыли. Нет денег. Больных разбросали по району.
– А вы?
– Мы сидим в одном концерне. Здесь, в Москве.
– А там психов много?
– Там денег много. – Он достал из кармана конверт и положил перед Настей. – Потом посмотришь.
– Что там? А-ха! – Она приоткрыла конверт и неожиданно поджала губы. – И много?
– Полторы тысячи долларов. – Виктор опустил глаза. – Только без твоих дурацких выходок, я прошу. Возьми. У меня они не последние, а тебе пригодятся.
– Спасибочки! – Настя бросила конверт на подоконник. – А хорошо вы подкормились, как я погляжу. Сразу обратила внимание, изменился. Нет, ты всегда одеваться умел. Но сейчас что-то другое. Уверенность в себе какая-то, будто миллион выиграл. У баб на таких везунчиков нюх, ты учти. И много сознаний уже расширили? План, я надеюсь, выполняете? Опять у нас в животе будет пусто, зато сознание – впереди планеты всей?
Виктор грустно усмехнулся. Взгляд, как всегда, когда он начинал говорить о своем, сделался пустым.
– Вся проблема, Настя, в том, что все делаешь исключительно для себя. На кого и за что ты работаешь – не важно. Все, что ты открываешь, ты открываешь в себе и для себя. Мудрено? – встрепенулся он.
– Нет. Нормальный эгоизм, – пожала плечами Настя.
– Ты не права. Это тенденция. Сначала наука была элитарной и пыталась познать все. Потом наступил век Просвещения, когда попытались научить мыслить всех. Помнишь: «Мыслю – значит существую»? И пытались познать тайну коллективных состояний. Отсюда – и великие стройки, и марши у Бранденбургских ворот. – Он не глядя вытащил сигарету из пачки, прикурил. – А теперь век индивидуализма. Доступны ц: практически любые знания, возможности для саморазвития – безграничны! И индивид должен познать сам себя, используя всю мощь науки и техники. Иначе какой в них смысл?
– А какой в этом смысл? – Настя зевнула, прикрыв рот ладошкой.
– Смысл в том, что круг замкнется, когда вновь объединятся просвещенные.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181