А труп с пулей и ствол, из. которого она вылетела, повиснут на мне, так? Еще можно сосватать тех, кого я замочил в Москве.
– Умный, ничего не скажешь. – Гаврилов нервно хохотнул, руку с пистолетом пристроил на согнутом колене. – Не знаю, чему тебя учили. А у нас было правило: доверяй, если держишь за оба яйца. Понял, герой?
– Может, еще и ботинок снять, которым я тут натоптал? Вот тогда будет полная симметрия в вещдоках и половых органах. Чтобы уж двумя руками держаться, а? – в свою очередь усмехнулся Максимов.
– Остряк-самоучка! – поморщился Гаврилов. – Домой топаешь пешком. Чтобы через полчаса был на месте. Я проконтролирую.
– Ага! – кивнул Максимов. – Но чтобы потом не было претензий. – Он медленно достал из рукава стилет. Поднял на уровень лица, держа двумя пальцами. Пистолет в руке Гаврилова дрогнул и вскинулся вверх. Черный глаз ствола уставился точно в переносье Максимову.
– Я же сказал, без шуток! – прошипел Гаврилов.
– А я не шучу, – пожал плечами Максимов. – Клинок еще грязный, видишь? В анатомии я не силен, но пулю из тела достать могу. Лес невелик, но твои орлы ее не найдут. Пули нет, значит, в вещдоках недобор у вас вышел. Так что придется мне снимать оба ботинка. За них и будете держаться. Больше не за что.
Гаврилов нехорошо прищурился, потом лицо обмякло. Он с оттяжкой сплюнул и процедил сквозь зубы:
– Сука ты, Максим, еще та!
– Не-а. Меня учили: с волками жить – по-волчьи выть. – Он убрал стилет в ножны. Встряхнул кистями рук, сбрасывая напряжение. – Мне пешком идти или подбросите?
– Садись в машину, душегуб. – Гаврилов втянул ноги в салон. – Будем считать, проверку на вшивость ты выдержал. Голова работает, держать себя умеешь... – Он нервно покусал нижнюю губу, с трудом соображая, что сказать дальше. – Назначаю старшим на объекте. Вместо Стаса, – наконец родил он, покосившись на все еще стоящего неподвижно Максимова.
Гаврилов с оттяжкой захлопнул дверь, и сразу же натужно взревел двигатель.
Слов, шепотом посланных в его адрес Максимовым, он расслышать не мог.
Глава двадцать седьмая
ОКОНЧАТЕЛЬНЫЙ ДИАГНОЗ
Неприкасаемые
Журавлев кивнул вошедшему Максимову, ука зал на стул рядом с диваном.
Вставать не стал, только подтянул ноги, теплый плед сбился бугром, из-под края вылезли голые ступни.
– Гаврилов уехал?
– Ускакал, – махнул рукой Максимов, удобно устраиваясь на стуле.
Журавлев вытянул руку, нажал на кнопку пульта экран телевизора ожил.
– Гаврилов запись привез. Что скажешь? Максимов несколько минут разглядывал жену и дочь Журавлева, гуляющих среди каких-то греческих развалин.
"Дочка телом в папу пошла, проблема будет замуж выдать. А жена красивая.
Есть такой тип красоты, от доброты идущий", – подумал Максимов, глядя на смеющихся женщин. Теперь они стояли на лестнице, круто уходящей вверх по зеленому склону.
– Нормально. Съемка «скрытой камерой», работал профессионал. Видите, – он указал на экран: женщины шли по рынку, подолгу задерживаясь у лотков, заваленных диковинными рыбами. – На камеру они абсолютно не работают, даже не подозревают, что их снимают. Хороший признак.
– Угу, – кивнул Журавлев, раскрывая портсигар. Кассету он, как понял Максимов, успел просмотреть не раз, и вовсе не из-за красот Средиземноморья.
Сейчас он меньше всего походил на счастливого отца семейства, получившего весточку от наслаждающейся отдыхом семьи.
Журавлев нажал кнопку, увеличив звук почти до максимума, комнату заполнила разноголосица южного базара и отчетливый плеск близкого моря.
– Завтра ты страхуешь Кротова. После этого надобность в твоих услугах отпадает. До конца операции максимум две недели. – Журавлев со значением посмотрел в глаза Максимову. – Что будешь делать дальше?
– Отлежусь, отосплюсь, погуляю на гавриловские деньги. Потом найду работу.
Войны на мой век хватит, – как мог беззаботно сказал Максимов, показывая глазами на потолок.
Журавлев кивнул; как ни создавай шумовой фон, а ничего не стоит отфильтровать запись, оставив только нужное. Жили они под плотным контролем и ходили по лезвию, об этом забывать не стоило.
– Не знаю, как тебя отблагодарить за вчерашнее, – сказал Журавлев, оторвав взгляд от экрана.
– Гаврилов уже отблагодарил, – усмехнулся Максимов. – Выписал чек на пять тысяч. Правда, их еще получить надо.
Журавлев покосился на банковскую справку, все еще лежащую между пузырьками с лекарством. Намек Максимова он понял прекрасно – пока они жили под негласным домашним арестом, чеки можно было выписывать хоть каждый день и на любые суммы. Он посмотрел на жену, что-то выбирающую в рыбных рядах. Судя по всему, у нее-то деньги были настоящие.
Больше всего ему сейчас хотелось оказаться там в этом белом городе, купающемся в солнечных лучах пройтись по горбатым улочкам, круто сбегающим к лазоревой воде, заглянуть в полные счастья и покоя глаза жены и хоть раз в жизни почувствовать себя безмятежно счастливым.
– Хорошо, где нас нет, – вздохнул Журавлев.
– Что мне надо, я увидел, можно выключать. – Максимов встал и подошел к окну.
Журавлев с завистью отметил, что не прошло и суток после налета, а движения Максимова вновь стали легкими и крадущимися, как у большой кошки.
Максимов ждал. Телевизор продолжал показывать картинки средиземноморского рая, звук был включен почти на полную мощность, но Журавлев молчал.
«Зря он молчит, – подумал Максимов. – Зря. Стоит только намекнуть, что вчерашняя просьба остается в силе, и я готов поклясться, что я или наши вытянем его семью. Естественно, в обмен на материалы на Кротова. Вычислить город труда не составляет: бортовые номера шхун, две лавочки и дом на повороте к морю я запомнил четко. Что же он, дурак, молчит?»
Он закрыл глаза и попытался настроиться на Журавлева. Перед внутренним взором тут же предстала картинка грузно развалившегося на диване человека! Его тело представилось Максимову черным, как тяже лая грозовая туча. Внутри, в верхней трети живота горел багровый светлячок, от него во все стороны тянулись тонкие алые лучики. Два самых длинных и ярких вонзились в правое легкое и в печень, наполняя их мерным багровым свечением.
«Все! – ужаснулся Максимов. – Рак ожил. Метастазы в легком и печени. Старику конец». – Он задал себе вопрос, и в сознании сам собой эхом откликнулся ответ:
«Меньше месяца».
Максимов повернулся. Журавлев остановившимся взглядом уставился на экран телевизора.
– Кирилл Алексеевич, – тихо окликнул его Максимов.
– А? – Журавлев с трудом оторвал взгляд от экрана. Вытянул руку с пультом, остановил пленку. Пожевал толстыми губами, слизнул обметавшую их белесую пленку. – Мне еще надо кое-что уточнить. Недельку-другую придется поработать. – Он со значением посмотрел на Максимова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181
– Умный, ничего не скажешь. – Гаврилов нервно хохотнул, руку с пистолетом пристроил на согнутом колене. – Не знаю, чему тебя учили. А у нас было правило: доверяй, если держишь за оба яйца. Понял, герой?
– Может, еще и ботинок снять, которым я тут натоптал? Вот тогда будет полная симметрия в вещдоках и половых органах. Чтобы уж двумя руками держаться, а? – в свою очередь усмехнулся Максимов.
– Остряк-самоучка! – поморщился Гаврилов. – Домой топаешь пешком. Чтобы через полчаса был на месте. Я проконтролирую.
– Ага! – кивнул Максимов. – Но чтобы потом не было претензий. – Он медленно достал из рукава стилет. Поднял на уровень лица, держа двумя пальцами. Пистолет в руке Гаврилова дрогнул и вскинулся вверх. Черный глаз ствола уставился точно в переносье Максимову.
– Я же сказал, без шуток! – прошипел Гаврилов.
– А я не шучу, – пожал плечами Максимов. – Клинок еще грязный, видишь? В анатомии я не силен, но пулю из тела достать могу. Лес невелик, но твои орлы ее не найдут. Пули нет, значит, в вещдоках недобор у вас вышел. Так что придется мне снимать оба ботинка. За них и будете держаться. Больше не за что.
Гаврилов нехорошо прищурился, потом лицо обмякло. Он с оттяжкой сплюнул и процедил сквозь зубы:
– Сука ты, Максим, еще та!
– Не-а. Меня учили: с волками жить – по-волчьи выть. – Он убрал стилет в ножны. Встряхнул кистями рук, сбрасывая напряжение. – Мне пешком идти или подбросите?
– Садись в машину, душегуб. – Гаврилов втянул ноги в салон. – Будем считать, проверку на вшивость ты выдержал. Голова работает, держать себя умеешь... – Он нервно покусал нижнюю губу, с трудом соображая, что сказать дальше. – Назначаю старшим на объекте. Вместо Стаса, – наконец родил он, покосившись на все еще стоящего неподвижно Максимова.
Гаврилов с оттяжкой захлопнул дверь, и сразу же натужно взревел двигатель.
Слов, шепотом посланных в его адрес Максимовым, он расслышать не мог.
Глава двадцать седьмая
ОКОНЧАТЕЛЬНЫЙ ДИАГНОЗ
Неприкасаемые
Журавлев кивнул вошедшему Максимову, ука зал на стул рядом с диваном.
Вставать не стал, только подтянул ноги, теплый плед сбился бугром, из-под края вылезли голые ступни.
– Гаврилов уехал?
– Ускакал, – махнул рукой Максимов, удобно устраиваясь на стуле.
Журавлев вытянул руку, нажал на кнопку пульта экран телевизора ожил.
– Гаврилов запись привез. Что скажешь? Максимов несколько минут разглядывал жену и дочь Журавлева, гуляющих среди каких-то греческих развалин.
"Дочка телом в папу пошла, проблема будет замуж выдать. А жена красивая.
Есть такой тип красоты, от доброты идущий", – подумал Максимов, глядя на смеющихся женщин. Теперь они стояли на лестнице, круто уходящей вверх по зеленому склону.
– Нормально. Съемка «скрытой камерой», работал профессионал. Видите, – он указал на экран: женщины шли по рынку, подолгу задерживаясь у лотков, заваленных диковинными рыбами. – На камеру они абсолютно не работают, даже не подозревают, что их снимают. Хороший признак.
– Угу, – кивнул Журавлев, раскрывая портсигар. Кассету он, как понял Максимов, успел просмотреть не раз, и вовсе не из-за красот Средиземноморья.
Сейчас он меньше всего походил на счастливого отца семейства, получившего весточку от наслаждающейся отдыхом семьи.
Журавлев нажал кнопку, увеличив звук почти до максимума, комнату заполнила разноголосица южного базара и отчетливый плеск близкого моря.
– Завтра ты страхуешь Кротова. После этого надобность в твоих услугах отпадает. До конца операции максимум две недели. – Журавлев со значением посмотрел в глаза Максимову. – Что будешь делать дальше?
– Отлежусь, отосплюсь, погуляю на гавриловские деньги. Потом найду работу.
Войны на мой век хватит, – как мог беззаботно сказал Максимов, показывая глазами на потолок.
Журавлев кивнул; как ни создавай шумовой фон, а ничего не стоит отфильтровать запись, оставив только нужное. Жили они под плотным контролем и ходили по лезвию, об этом забывать не стоило.
– Не знаю, как тебя отблагодарить за вчерашнее, – сказал Журавлев, оторвав взгляд от экрана.
– Гаврилов уже отблагодарил, – усмехнулся Максимов. – Выписал чек на пять тысяч. Правда, их еще получить надо.
Журавлев покосился на банковскую справку, все еще лежащую между пузырьками с лекарством. Намек Максимова он понял прекрасно – пока они жили под негласным домашним арестом, чеки можно было выписывать хоть каждый день и на любые суммы. Он посмотрел на жену, что-то выбирающую в рыбных рядах. Судя по всему, у нее-то деньги были настоящие.
Больше всего ему сейчас хотелось оказаться там в этом белом городе, купающемся в солнечных лучах пройтись по горбатым улочкам, круто сбегающим к лазоревой воде, заглянуть в полные счастья и покоя глаза жены и хоть раз в жизни почувствовать себя безмятежно счастливым.
– Хорошо, где нас нет, – вздохнул Журавлев.
– Что мне надо, я увидел, можно выключать. – Максимов встал и подошел к окну.
Журавлев с завистью отметил, что не прошло и суток после налета, а движения Максимова вновь стали легкими и крадущимися, как у большой кошки.
Максимов ждал. Телевизор продолжал показывать картинки средиземноморского рая, звук был включен почти на полную мощность, но Журавлев молчал.
«Зря он молчит, – подумал Максимов. – Зря. Стоит только намекнуть, что вчерашняя просьба остается в силе, и я готов поклясться, что я или наши вытянем его семью. Естественно, в обмен на материалы на Кротова. Вычислить город труда не составляет: бортовые номера шхун, две лавочки и дом на повороте к морю я запомнил четко. Что же он, дурак, молчит?»
Он закрыл глаза и попытался настроиться на Журавлева. Перед внутренним взором тут же предстала картинка грузно развалившегося на диване человека! Его тело представилось Максимову черным, как тяже лая грозовая туча. Внутри, в верхней трети живота горел багровый светлячок, от него во все стороны тянулись тонкие алые лучики. Два самых длинных и ярких вонзились в правое легкое и в печень, наполняя их мерным багровым свечением.
«Все! – ужаснулся Максимов. – Рак ожил. Метастазы в легком и печени. Старику конец». – Он задал себе вопрос, и в сознании сам собой эхом откликнулся ответ:
«Меньше месяца».
Максимов повернулся. Журавлев остановившимся взглядом уставился на экран телевизора.
– Кирилл Алексеевич, – тихо окликнул его Максимов.
– А? – Журавлев с трудом оторвал взгляд от экрана. Вытянул руку с пультом, остановил пленку. Пожевал толстыми губами, слизнул обметавшую их белесую пленку. – Мне еще надо кое-что уточнить. Недельку-другую придется поработать. – Он со значением посмотрел на Максимова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181