Не бойся и не пытайся запугать. Страх – это смерть».
Он медленно двигался вперед, ощущая, как сжимается и вибрирует пустота, отделяющая его от сжавшегося перед прыжком зверя. Он слышал нервную дробь сердца, сдавленное дыхание через стиснутые и ощеренные до черных десен зубы, кожей ощущал жар от перегретой от напряжения шкуры. Нога замерла, не коснувшись земли, когда по телу зверя прошла тугая волна, еще мгновение, и живой комок плоти, обезумевший от жажды убивать, как ядро снес бы дверь.
– Сидеть! Сиди тихо, и я не причиню тебя зла. – Он не знал, произнес это вслух или только подумал, но тугая волна ушла из тела зверя. Он почувствовал, как у того «текут», расслабляются мышцы. – Сиди, сиди тихо и слушай. Если хочешь умереть, я убью тебя. Если хочешь жить, можешь жить рядом со мной. Мы не будем друг другу мешать и драться за еду. Ты получишь ее. Я стану делиться с тобой.
Он подошел вплотную к темным потрескавшимся доскам. Провел ладонью по шершавым бороздкам. Зверь отпрянул назад, шерсть на загривке встала дыбом, в глазах забились красные светлячки.
– Спокойно! Можешь стоять рядом со мной.
Зверь надсадно закашлялся, потом протяжно выдохнул, и из-под двери показались кончики передних лап.
– Вот так, – удовлетворенно подумал человек. – Запомни мой запах. Хорошо запомни! Потому что я сейчас открою дверь, и ты увидишь меня.
Максимов побелевшими от напряжения пальцами свернул замок вместе с дужками и осторожно потянул дверь. Мерзко, как ножом по стеклу, заскрипели петли.
Момент был решающий, очумевший от темноты пес мог броситься на первого, кто попал в поле зрения.
Дверь дрогнула, слабо хрустнула застарелая ржавчина, и в щель просунулась огромная морда кавказца.
Максимов плавно опустился на одно колено, нож был там, где ему положено – в ножнах на правой лодыжке. В крайнем случае, он знал, рука сама собой выдернет нож из ножен, тело кувырком уйдет в бок, и на месте атаки пса встретит стальное жало. Но думать об этом он себе запретил.
Они встретились глазами. У обоих они были золотисто-зеленые, не отпускающие. Пес не выдержал первым, кашлянул, словно подавился шерстью, и опустил морду.
– Вот так-то лучше, – тихо сказал Максимов. – И запомни: или я главный, или ты – мертвый. А теперь иди, гуляй!
Пес медленно вытащил мощное тело из узкого проема. Постоял, щурясь на свет. Потом с шумом бросился в густые заросли крапивы.
– Концерт окончен, – сказал Максимов так, чтобы услышал Стас. Встал и с облегчением потянулся. – Случай трудный, но жить будет.
– Ну ты, на фиг, отмороженный! – Стас так и стоял, как прилепленный, прижавшись спиной к дому.
– А ты камикадзе недоделанный, – беззлобно огрызнулся Максимов, Начался отходняк: по телу прошла первая волна нервной дрожи, выбив липкую испарину на лбу. – Фу-у!
– Это я-то камикадзе? – Стас напряженно хохотнул. – Ты даешь. Макс! Он бы тебя уделал, как бог черепаху.
Максимов дождался, пока тот пройдет разделявший их десяток шагов, за это время успел задавить отходняк. Уже спокойно, без нерва в голосе сказал:
– Меня только порвал бы немного. А тебе яйца отгрыз бы до самого аппендикса. Сказал же, убери, дурила, ствол! Пес натаскан бросаться на реальную угрозу. Я бы свалился в траву и не трепыхался, а он бы прямиком к тебе рванул.
Много бы ты со своей пулялкой успел сделать?
– Хоть попробовал бы, – шмыгнул носом Стас.
– Одна попробовала. Потом тройню нянчила. – Он слегка ткнул парня в плечо.
Мышцы у того были зажаты до омертвления. – Ладно, расслабься. Стас. Все путем.
Пес от старых хозяев остался? – мимоходом спросил он.
– Ага. Достался вместе с домом, – с готовностью кивнул Стас. – Блин, жил год нормально, а неделю назад крыша и поехала! Приехал Гаврила с друзьями. Дети гор, блин... А пес, прикидываешь, на главного хачика полез! Тот Гавриле потом такой арбуз в зад вкатил! Я уж думал, зарежут шефа на шашлык.
– Мяса в нем мало, – подыграл Максимов, хитро подмигнув. – Ладно, с псом разобрались. Гавриле доложишь, что все будет в норме. Пойдем, покажешь хозяйство.
«Пока хватит. Итого, имеем: первое – до нас Гаврилов тут с кем-то шушукался. Второе: дом – явка старая. Предназначен для длительных переговоров или доводки агентов. Третье – будем грабить банк. Четвертое... – Он стрельнул глазами в окно на втором этаже, где чуть дрогнула занавеска. – Инга везде успевает. Хороший у нас начпрод и нач особого отдела! Не соскучишься».
Глава седьмая
ТРУДНО БЫТЬ ОТЦОМ ВЗРОСЛОЙ ДОЧЕРИ
Случайности исключены
Москва, сентябрь 1994 года
У Столетова кольнуло под сердцем, когда он увидел стройную фигурку Насти, вынырнувшую из толпы пассажиров. Как всегда в этот час, на Белорусской людской водоворот переполнял вестибюль. Едва он рассасывался, кто вверх – к вокзалу, кто – на переход, как врывался новый поток измочаленных давкой и духотой пассажиров.
"С первых дней в прокуратуре талдычили, что наша работа требует полной самоотдачи, полного растворения в себе. Только тогда она идет, а ты – живешь.
Поверил, дурак! Не понял по молодости, что этого же требуют близкие – самоотдачи и полного растворения в них. Только тогда возможно счастье, потому что слиться с другим – это и есть любовь, без которой не жить. – Столетов тяжело вздохнул. – Вот теперь ты умный, да? Старый хрен ты у разбитого корыта!
Бывший «важняк» прокуратуры Союза, бывший муж красавицы-жены. Все, что у тебя было и есть – эта вот сумасбродная пигалица. И уж коли это до тебя дошло, сумей раствориться в дочери, или ты погиб, старый. Попробуй жить ее проблемами, хоть раз в жизни попробуй", – сказал сам себе Столетов.
Настя озиралась по сторонам, отделенная от него стайкой иностранных туристов пенсионного возраста. Гид тыкал зонтиком в потолочные росписи, фарфоровые бабульки с сиреневыми волосами и жердеподобные мужики в клечатых штанах восхищенно цокали языками и щелкали фотоаппаратами.
«Как дети, ей-богу! – подумал Столетов. – Неужели не догадываются, что наше метро уподобилось египетским пирамидам? Ветшающий памятник былого могущества. Вообще-то показательно. У нас в таком возрасте мыкаются на пенсию или сигареты у метро продают. А у них только жить начинают. Разъезжают по всему миру, как по филиалу Национальной галереи. И еще наши спорят, кто выиграл в третьей стадии мировой войны».
– Пап, ну ты даешь! – Настя подлетела и, привстав на цыпочки, чмокнула в щеку едва успевшего подняться Столетова.
– Настюха, что люди подумают!
– А! Очень даже хорошо подумают. Про меня – что не дура и нашла себе спонсора. А про тебя – что, в отличие от избитой истины, и борозды не портишь, и пашешь глубоко. Иначе такую бы не удержал.
– Ох, языкатая ты, в маму, – вздохнул Столетов.
– Зато умная – в папу. – Она потерлась носом о его ухо, и у Столетова от этой сохранившейся у них с детства игры сладко заныло сердце.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181
Он медленно двигался вперед, ощущая, как сжимается и вибрирует пустота, отделяющая его от сжавшегося перед прыжком зверя. Он слышал нервную дробь сердца, сдавленное дыхание через стиснутые и ощеренные до черных десен зубы, кожей ощущал жар от перегретой от напряжения шкуры. Нога замерла, не коснувшись земли, когда по телу зверя прошла тугая волна, еще мгновение, и живой комок плоти, обезумевший от жажды убивать, как ядро снес бы дверь.
– Сидеть! Сиди тихо, и я не причиню тебя зла. – Он не знал, произнес это вслух или только подумал, но тугая волна ушла из тела зверя. Он почувствовал, как у того «текут», расслабляются мышцы. – Сиди, сиди тихо и слушай. Если хочешь умереть, я убью тебя. Если хочешь жить, можешь жить рядом со мной. Мы не будем друг другу мешать и драться за еду. Ты получишь ее. Я стану делиться с тобой.
Он подошел вплотную к темным потрескавшимся доскам. Провел ладонью по шершавым бороздкам. Зверь отпрянул назад, шерсть на загривке встала дыбом, в глазах забились красные светлячки.
– Спокойно! Можешь стоять рядом со мной.
Зверь надсадно закашлялся, потом протяжно выдохнул, и из-под двери показались кончики передних лап.
– Вот так, – удовлетворенно подумал человек. – Запомни мой запах. Хорошо запомни! Потому что я сейчас открою дверь, и ты увидишь меня.
Максимов побелевшими от напряжения пальцами свернул замок вместе с дужками и осторожно потянул дверь. Мерзко, как ножом по стеклу, заскрипели петли.
Момент был решающий, очумевший от темноты пес мог броситься на первого, кто попал в поле зрения.
Дверь дрогнула, слабо хрустнула застарелая ржавчина, и в щель просунулась огромная морда кавказца.
Максимов плавно опустился на одно колено, нож был там, где ему положено – в ножнах на правой лодыжке. В крайнем случае, он знал, рука сама собой выдернет нож из ножен, тело кувырком уйдет в бок, и на месте атаки пса встретит стальное жало. Но думать об этом он себе запретил.
Они встретились глазами. У обоих они были золотисто-зеленые, не отпускающие. Пес не выдержал первым, кашлянул, словно подавился шерстью, и опустил морду.
– Вот так-то лучше, – тихо сказал Максимов. – И запомни: или я главный, или ты – мертвый. А теперь иди, гуляй!
Пес медленно вытащил мощное тело из узкого проема. Постоял, щурясь на свет. Потом с шумом бросился в густые заросли крапивы.
– Концерт окончен, – сказал Максимов так, чтобы услышал Стас. Встал и с облегчением потянулся. – Случай трудный, но жить будет.
– Ну ты, на фиг, отмороженный! – Стас так и стоял, как прилепленный, прижавшись спиной к дому.
– А ты камикадзе недоделанный, – беззлобно огрызнулся Максимов, Начался отходняк: по телу прошла первая волна нервной дрожи, выбив липкую испарину на лбу. – Фу-у!
– Это я-то камикадзе? – Стас напряженно хохотнул. – Ты даешь. Макс! Он бы тебя уделал, как бог черепаху.
Максимов дождался, пока тот пройдет разделявший их десяток шагов, за это время успел задавить отходняк. Уже спокойно, без нерва в голосе сказал:
– Меня только порвал бы немного. А тебе яйца отгрыз бы до самого аппендикса. Сказал же, убери, дурила, ствол! Пес натаскан бросаться на реальную угрозу. Я бы свалился в траву и не трепыхался, а он бы прямиком к тебе рванул.
Много бы ты со своей пулялкой успел сделать?
– Хоть попробовал бы, – шмыгнул носом Стас.
– Одна попробовала. Потом тройню нянчила. – Он слегка ткнул парня в плечо.
Мышцы у того были зажаты до омертвления. – Ладно, расслабься. Стас. Все путем.
Пес от старых хозяев остался? – мимоходом спросил он.
– Ага. Достался вместе с домом, – с готовностью кивнул Стас. – Блин, жил год нормально, а неделю назад крыша и поехала! Приехал Гаврила с друзьями. Дети гор, блин... А пес, прикидываешь, на главного хачика полез! Тот Гавриле потом такой арбуз в зад вкатил! Я уж думал, зарежут шефа на шашлык.
– Мяса в нем мало, – подыграл Максимов, хитро подмигнув. – Ладно, с псом разобрались. Гавриле доложишь, что все будет в норме. Пойдем, покажешь хозяйство.
«Пока хватит. Итого, имеем: первое – до нас Гаврилов тут с кем-то шушукался. Второе: дом – явка старая. Предназначен для длительных переговоров или доводки агентов. Третье – будем грабить банк. Четвертое... – Он стрельнул глазами в окно на втором этаже, где чуть дрогнула занавеска. – Инга везде успевает. Хороший у нас начпрод и нач особого отдела! Не соскучишься».
Глава седьмая
ТРУДНО БЫТЬ ОТЦОМ ВЗРОСЛОЙ ДОЧЕРИ
Случайности исключены
Москва, сентябрь 1994 года
У Столетова кольнуло под сердцем, когда он увидел стройную фигурку Насти, вынырнувшую из толпы пассажиров. Как всегда в этот час, на Белорусской людской водоворот переполнял вестибюль. Едва он рассасывался, кто вверх – к вокзалу, кто – на переход, как врывался новый поток измочаленных давкой и духотой пассажиров.
"С первых дней в прокуратуре талдычили, что наша работа требует полной самоотдачи, полного растворения в себе. Только тогда она идет, а ты – живешь.
Поверил, дурак! Не понял по молодости, что этого же требуют близкие – самоотдачи и полного растворения в них. Только тогда возможно счастье, потому что слиться с другим – это и есть любовь, без которой не жить. – Столетов тяжело вздохнул. – Вот теперь ты умный, да? Старый хрен ты у разбитого корыта!
Бывший «важняк» прокуратуры Союза, бывший муж красавицы-жены. Все, что у тебя было и есть – эта вот сумасбродная пигалица. И уж коли это до тебя дошло, сумей раствориться в дочери, или ты погиб, старый. Попробуй жить ее проблемами, хоть раз в жизни попробуй", – сказал сам себе Столетов.
Настя озиралась по сторонам, отделенная от него стайкой иностранных туристов пенсионного возраста. Гид тыкал зонтиком в потолочные росписи, фарфоровые бабульки с сиреневыми волосами и жердеподобные мужики в клечатых штанах восхищенно цокали языками и щелкали фотоаппаратами.
«Как дети, ей-богу! – подумал Столетов. – Неужели не догадываются, что наше метро уподобилось египетским пирамидам? Ветшающий памятник былого могущества. Вообще-то показательно. У нас в таком возрасте мыкаются на пенсию или сигареты у метро продают. А у них только жить начинают. Разъезжают по всему миру, как по филиалу Национальной галереи. И еще наши спорят, кто выиграл в третьей стадии мировой войны».
– Пап, ну ты даешь! – Настя подлетела и, привстав на цыпочки, чмокнула в щеку едва успевшего подняться Столетова.
– Настюха, что люди подумают!
– А! Очень даже хорошо подумают. Про меня – что не дура и нашла себе спонсора. А про тебя – что, в отличие от избитой истины, и борозды не портишь, и пашешь глубоко. Иначе такую бы не удержал.
– Ох, языкатая ты, в маму, – вздохнул Столетов.
– Зато умная – в папу. – Она потерлась носом о его ухо, и у Столетова от этой сохранившейся у них с детства игры сладко заныло сердце.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181