– Для вас нет невозможного, это я уже понял. – Кротов судорожно вздохнул.Любым путем обеспечьте успех сделки. Вы даже не понимаете, какие перспективы это откроет. И еще. – Он пристально посмотрел Максимову в глаза. – Знающие истинную цену вещам расплачиваются временем и информацией. Превратить их в деньги особого труда не составляет. Так вот, передайте Ашкенази: я требую, чтобы вы были на заключении сделки. То, что вы там увидите, и будет платой за... – Он сглотнул комок. – За канал отхода, как вы выражаетесь.
– А «гномы» пустят меня в свой тайный мирок? – прошептал Максимов одними губами.
Кротов вздрогнул, как будто Максимов прокричал эти слова на всю округу.
Мало кто знает о закрытом братстве финансистов, прозванных «гномами» в память о маленьких хранителях сокровищ и кладов. Мало кто рискнет говорить о них вслух.
Лицо Кротова на мгновение сделалось непроницаемым, как у человека, готового головой вниз броситься со скалы навстречу камням и прибою. Он снял с пальца перстень, вложил в ладонь Максимова.
– Если вы тот, о ком я сейчас подумал, эта вещь вам поможет. – Кротов поднял на Максимова измученные глаза. – Если нет – погубит. Гарантирую. Это избавит меня от иллюзий. – Он сошел с крыльца. – И пусть все останется на своих местах.
* * *
Максимов вел машину одной рукой, пальцы второй поглаживали перстень.
Даже на ощупь он был настоящим. Платина с золотой печаткой, старинная, мастерская работа. Но дело было даже не в этом. От перстня исходила аура власти, невидимой и безоговорочной. Не один человек зарядил его своей неукротимой энергией, нечеловеческой силой отдавать приказы и способностью как должное воспринимать их выполнение.
Последнюю фразу Кротова Максимов разгадал легко. А пароль, выгравированный на внутренней стороне перстня, никак не давался, Максимов знал многое о магических свойствах и власти, даруемой носящим подобные перстни. Но без пароля перстень был подобен пистолету без патронов – бесполезная игрушка, способная накликать неприятности. Не зная пароля, надевать подобные перстни не рекомендовалось. Профанов, претендующих на власть, тайные общества ликвидируют быстро и беспощадно.
Он сбавил скорость, плавно ушел в правый ряд и остановил «Волгу» у обочины. Еще раз посмотрел на буквы, выгравированные на перстне, закрыл глаза и постарался забыть обо всем...
* * *
Оперативники Гаврилова, наблюдавшие за неожиданно остановившейся «Волгой», облегченно вздохнули, когда она, простояв пять минут у обочины, рванулась с места и понеслась по Кутузовскому проспекту к Центру.
Глава тридцать четвертая
НЕВИДИМЫЕ ПРАВИТЕЛИ
Цель оправдывает средства
Всякий раз, оказываясь в этом кабинете, Ашкенази ловил себя на мысли, что время здесь прекращает свой безумный бег. За окнами могло происходить все, что только может произойти в этой потерявшей себя стране, но за плотными шторами, гасящими гул оживленной улицы, всегда царили покой и полумрак, едва размытый неяркой настольной лампой. Как гласила легенда, когда-то давно известная оперная Дива, не устояв перед хозяином кабинета, набросила на абажур свою шаль.
Что произошло потом, какие клятвы и признания были произнесены в волнующем полумраке, окутавшем стены, не знал никто. Звезда оперы канула в небытие вечной магаданской ночи, а хозяин никому своих тайн не раскрывал. Осталась лишь шаль, навсегда укрывшая бронзового амура, держащего в руках горящий шар лампы.
Соломон Исаевич редко покидал свое убежище в глубине огромного театра, где, сколько помнил Ашкенази, работал администратором. Он пережил многих: безвозвратно теряли голос истеричные примадонны, спивались герои-любовники, со скандалом снимали режиссеров, уходили в бомжи художники, не выдержавшие интриг, а Соломон Исаевич оставался администратором. Его даже не коснулась карающая длань Минкульта, когда среди молодой поросли артистов пошла мода не возвращаться с зарубежных гастролей. Он жил тихо и незаметно, знал обо всем происходящем в театре и вокруг него, но предпочитал не вмешиваться. Истеричная закулисная жизнь, казалось, умирала на пороге его кабинета. Здесь был оазис тишины, неспешных разговоров, тонких намеков и многозначительного молчания.
«Я любопытный, поэтому должен жить долго. Хочется, знаете ли, узнать, чем же это все кончится», – говорил он самым непоседливым, пряча в умных глазах улыбку. И он, действительно, казался человеком вне времени. Лишь благородная седина и тонкая сеточка морщин вокруг глаз говорили, что Соломон Исаевич далеко не молод. Но аристократичность манер и гордая осанка до сих пор волновали дам, щедро одариваемых контрамарками на премьерные спектакли. Как шептали злые языки, Соломон Исаевич для сохранения здоровья до сих пор пользуется услугами молодых дарований из хореографического училища при театре. Слухи лишь укрепляли авторитет нестареющего бессменного администратора. Он знал свое место под солнцем, обустроил и обнес его незримой стеной полумрака и тишины и, само собой, имел право пользоваться некоторыми привилегиями хранителя очага искусства и храма красоты.
Но почему же тогда при приближении этого благообразного пожилого мужчины мелко дрожали драгоценности на пышных бюстах мамаш, выведших подросшую молодежь на новогоднюю елку в Колонный зал? Почему папаши стискивали влажные ручонки чад и вытягивались, как ефрейторы на строевом смотре? Потому что Соломон Исаевич был Администратором.
Ежегодно, фланируя в суете Колонного зала, он как заботливый садовник осматривал едва распустившиеся цветы. Его наметанному глазу достаточно было секунды, чтобы, сопоставив ребенка и напряженных, как на семейном фото, родителей, вынести решение: вести или нет. Забракованных, несших явные признаки вырождения или происходивших из семей, скомпрометировавших себя недостойным поведением, оставлял на откуп случая. У достойных, – а в ребенке, как в щенке, сразу видны порода и будущая стать, – случайностей быть не должно. Тот, кто способен далеко пойти и подняться высоко, должен достичь ему предназначенного.
Но что останется от него, истрепанного в драках за с в о е с безродными и нечистыми, вообразившими, что им что-то полагается в этой жизни сверх отпущенного и предначертанного? Нет, его обязательно нужно поддерживать, вести по этой жестокой жизни.
От всей общины в кабинет Соломона Исаевича стекались данные о подрастающей смене. Он раскладывал сложнейший пасьянс: подбирались учителя, в чьи классы должен был попасть выбранный отпрыск, велись переговоры с деканами факультетов, в нужный год готовыми обеспечить поступление в заранее определенный ВУЗ; молодого специалиста с новеньким дипломом должен был принять свой руководитель, научить всему, что не напишешь в учебниках, и, уходя на пенсию, передать бразды заматеревшему волчонку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181