Мне все меньше и меньше нравился этот дурацкий поединок. Казалось, Энтипи из последних сил молчит, но стоит ей только открыть рот, как оттуда сами собой посыплются слова о том, кто она и откуда, и тогда нам следует ожидать целой серии пренеприятнейших событий.
Я в то время мыл на кухне сковороду на длинной ручке — тяжелую металлическую штуковину, и то и дело улучал минутку, чтобы выглянуть в зал. Но когда посетители стали шуметь и неистовствовать, остановился у порога и стал не отрываясь следить за тем, как разворачивались события. В том, что добром все это не кончится, я уже ни капли не сомневался. Следовало быть начеку. Я видел, как Шкуродер огромной своей лапищей цапнул принцессу за грудь, а она без всяких усилий высвободилась, подавшись в сторону, как он охватил ладонью ее ягодицы. Энтипи отшвырнула его руку, и тут даже Мари подала голос из-за стойки:
— Шкуродер! Как тебе не совестно!
— Так-то вы, значит, стараетесь угодить своим посетителям? — мрачно возразил он.
Стоя в дверях, ведущих из зала в кухню, со сковородой в руках, я подумал, что когда-то вот такие же точно типы нанимали мою мать для утех в трактире Строкера. Примерно так они с ней и обходились. Это стало для меня, несмышленыша, настолько привычным, обыденным зрелищем, что я по своей тогдашней наивности считал подобное обращение с женщиной не просто нормальным, но и единственно возможным. Но теперь, когда я стал несколько лучше разбираться в жизни, при виде того, как Шкуродер вел себя с принцессой, в душе моей закипела ярость. Может статься, она копилась во мне с детских лет и лишь теперь дала о себе знать. Или сказались долгие месяцы в этом богом забытом месте, изнурительный труд, невозможность ни вырваться на волю, ни дать знать о себе тем, по чьей милости я сюда угодил.
«Вот такой же негодяй, как этот, отнял у меня мою Маделайн, — думалось мне, — единственного человека, который искренне, самозабвенно меня любил. Который принадлежал мне безраздельно».
С Энтипи все обстояло иначе. Моей она не была, она меня не любила, а что до меня, то я к ней не то что нежности, но даже вожделения не испытывал, опасаясь демонов, которые могли таиться в ее голове и которые изредка на меня взглядывали сквозь ее расширившиеся от злости зрачки. Но в несколько ином смысле принцесса, безусловно, мне принадлежала — она была моим пропуском к почестям и богатству, на которые ее папаша король не поскупится, если я ее ему доставлю в неповрежденном виде.
Опасался ли я, что Шкуродер убьет Энтипи, как когда-то скиталец — мою мать? Сам не знаю. Во всяком случае, исключать, что события, если некто третий не вмешается в их ход, могут принять именно такой оборот, было нельзя. Ну а кроме того… Он держался с такой бесцеремонностью и наглостью, он так был уверен в своей полной безнаказанности и полной беззащитности принцессы… А я в прежние времена слишком долго оставался безмолвным свидетелем именно такой вот безнаказанности, и наглости, и бесцеремонности… Теперь же мое терпение, похоже, вконец истощилось.
Шкуродер ухватил Энтипи за подол, приподнял его и сунул под него свою ручищу. Возможно, он сам при этом не ожидал, что наконец добьется от нее того, чего прежде так желал, — принцесса прервала свое упорное молчание негодующим воплем, почувствовав, как грубые пальцы сжимают самую интимную часть ее тела.
Я не дал себе ни минуты на размышления. Ибо стоило мне хоть ненадолго задуматься, и я, возможно, повел бы себя иначе, попытался бы сдержаться. Я выбежал (ну ладно, заковылял, прихрамывая) из дверного проема, сжимая в кулаке длинную ручку сковороды. Шкуродер меня не видал, его в этот момент занимало совсем другое зрелище, которому и я, приблизившись к столу, где он восседал, стал свидетелем: Энтипи, развернувшись к нему лицом и поджав побелевшие от ярости губы, растопырила пальцы и собиралась наброситься на негодяя и в кровь расцарапать ему физиономию. Очутись я в этот момент на несколько шагов дальше от театра боевых действий, полагаю, я бы предоставил ей это сделать, всласть налюбовавшись захватывающим зрелищем, и только после вступил бы в сражение, в случае если б принцессе потребовалась моя помощь. Но я в эти мгновения уже все для себя решил, я слишком близко подобрался к Шкуродеру, чтобы отказаться от возможности задать ему как следует.
Сделав последний рывок, я очутился у самого стола. Кровь так громко стучала у меня в висках, что я никаких других звуков не различал. Прежде чем Энтипи успела наброситься на мерзавца, я схватился за его повязку и переместил ее так, что она соскользнула с пустой глазницы и прикрыла здоровый глаз. Шкуродер вмиг стал незрячим.
Он хрипло зарычал и принялся инстинктивно вертеть головой по сторонам. На том месте, где прежде была повязка, зияла теперь пустая страшная дыра. Он протянул свою лапищу к физиономии, чтобы снять повязку со здорового глаза, но я опередил это его движение: размахнулся сковородой и изо всех сил впечатал ее в жирную физиономию. Раздался хруст сломавшейся кости, который прозвучал для меня сладкой музыкой. Сковорода зазвенела так, словно ударилась не о костяной череп, прикрытый кожей, а о металлический предмет. Я отвел руку со своим страшным оружием назад ровно настолько, чтобы размахнуться для очередного удара. И тотчас же его нанес, предварительно с огромным удовольствием заметив две струйки крови, хлынувшие из носа негодяя. Это я ему его сломал! За вторым ударом последовал третий, потом еще один и еще. В мои намерения вовсе не входило позволять ему опомниться. Еще в контратаку перейдет, чего доброго. Представляю, какое зрелище я тогда собой являл: рыжие волосы густой волной спускались на плечи, темно-рыжая неровная борода воинственно торчала вперед, глаза горели бешенством… Я мстил Шкуродеру за все унижения, пережитые моей матерью, за то, что был слишком мал, чтобы ее от них защитить. Этот грубый, гнусный толстяк, которого я лупил сковородой, стал для меня собирательным образом, воплотившим в себе всю ту нескончаемую вереницу клиентов, которые дурно обходились с Маделайн.
Шкуродер покачнулся на своем табурете, попытался было усесться прямо, опираясь лапищами о стол, но тут я размахнулся еще раз и нанес ему сокрушительной силы удар по затылку. Ему, кстати, так и не удалось снять с единственного своего глаза черную повязку, так что я могу лишь предположить, что после этого моего удара его полноценное, зрячее око вылезло из орбиты. Во всяком случае, с табурета он свалился на пол, точно мешок, и остался недвижим.
В зале воцарилась настороженная тишина. Даже не взглянув в сторону Энтипи, я ухватил негодяя за шиворот и поволок к выходу из трактира. Представьте себе, насколько я не владел собой, позволив ярости затмить рассудок:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189
Я в то время мыл на кухне сковороду на длинной ручке — тяжелую металлическую штуковину, и то и дело улучал минутку, чтобы выглянуть в зал. Но когда посетители стали шуметь и неистовствовать, остановился у порога и стал не отрываясь следить за тем, как разворачивались события. В том, что добром все это не кончится, я уже ни капли не сомневался. Следовало быть начеку. Я видел, как Шкуродер огромной своей лапищей цапнул принцессу за грудь, а она без всяких усилий высвободилась, подавшись в сторону, как он охватил ладонью ее ягодицы. Энтипи отшвырнула его руку, и тут даже Мари подала голос из-за стойки:
— Шкуродер! Как тебе не совестно!
— Так-то вы, значит, стараетесь угодить своим посетителям? — мрачно возразил он.
Стоя в дверях, ведущих из зала в кухню, со сковородой в руках, я подумал, что когда-то вот такие же точно типы нанимали мою мать для утех в трактире Строкера. Примерно так они с ней и обходились. Это стало для меня, несмышленыша, настолько привычным, обыденным зрелищем, что я по своей тогдашней наивности считал подобное обращение с женщиной не просто нормальным, но и единственно возможным. Но теперь, когда я стал несколько лучше разбираться в жизни, при виде того, как Шкуродер вел себя с принцессой, в душе моей закипела ярость. Может статься, она копилась во мне с детских лет и лишь теперь дала о себе знать. Или сказались долгие месяцы в этом богом забытом месте, изнурительный труд, невозможность ни вырваться на волю, ни дать знать о себе тем, по чьей милости я сюда угодил.
«Вот такой же негодяй, как этот, отнял у меня мою Маделайн, — думалось мне, — единственного человека, который искренне, самозабвенно меня любил. Который принадлежал мне безраздельно».
С Энтипи все обстояло иначе. Моей она не была, она меня не любила, а что до меня, то я к ней не то что нежности, но даже вожделения не испытывал, опасаясь демонов, которые могли таиться в ее голове и которые изредка на меня взглядывали сквозь ее расширившиеся от злости зрачки. Но в несколько ином смысле принцесса, безусловно, мне принадлежала — она была моим пропуском к почестям и богатству, на которые ее папаша король не поскупится, если я ее ему доставлю в неповрежденном виде.
Опасался ли я, что Шкуродер убьет Энтипи, как когда-то скиталец — мою мать? Сам не знаю. Во всяком случае, исключать, что события, если некто третий не вмешается в их ход, могут принять именно такой оборот, было нельзя. Ну а кроме того… Он держался с такой бесцеремонностью и наглостью, он так был уверен в своей полной безнаказанности и полной беззащитности принцессы… А я в прежние времена слишком долго оставался безмолвным свидетелем именно такой вот безнаказанности, и наглости, и бесцеремонности… Теперь же мое терпение, похоже, вконец истощилось.
Шкуродер ухватил Энтипи за подол, приподнял его и сунул под него свою ручищу. Возможно, он сам при этом не ожидал, что наконец добьется от нее того, чего прежде так желал, — принцесса прервала свое упорное молчание негодующим воплем, почувствовав, как грубые пальцы сжимают самую интимную часть ее тела.
Я не дал себе ни минуты на размышления. Ибо стоило мне хоть ненадолго задуматься, и я, возможно, повел бы себя иначе, попытался бы сдержаться. Я выбежал (ну ладно, заковылял, прихрамывая) из дверного проема, сжимая в кулаке длинную ручку сковороды. Шкуродер меня не видал, его в этот момент занимало совсем другое зрелище, которому и я, приблизившись к столу, где он восседал, стал свидетелем: Энтипи, развернувшись к нему лицом и поджав побелевшие от ярости губы, растопырила пальцы и собиралась наброситься на негодяя и в кровь расцарапать ему физиономию. Очутись я в этот момент на несколько шагов дальше от театра боевых действий, полагаю, я бы предоставил ей это сделать, всласть налюбовавшись захватывающим зрелищем, и только после вступил бы в сражение, в случае если б принцессе потребовалась моя помощь. Но я в эти мгновения уже все для себя решил, я слишком близко подобрался к Шкуродеру, чтобы отказаться от возможности задать ему как следует.
Сделав последний рывок, я очутился у самого стола. Кровь так громко стучала у меня в висках, что я никаких других звуков не различал. Прежде чем Энтипи успела наброситься на мерзавца, я схватился за его повязку и переместил ее так, что она соскользнула с пустой глазницы и прикрыла здоровый глаз. Шкуродер вмиг стал незрячим.
Он хрипло зарычал и принялся инстинктивно вертеть головой по сторонам. На том месте, где прежде была повязка, зияла теперь пустая страшная дыра. Он протянул свою лапищу к физиономии, чтобы снять повязку со здорового глаза, но я опередил это его движение: размахнулся сковородой и изо всех сил впечатал ее в жирную физиономию. Раздался хруст сломавшейся кости, который прозвучал для меня сладкой музыкой. Сковорода зазвенела так, словно ударилась не о костяной череп, прикрытый кожей, а о металлический предмет. Я отвел руку со своим страшным оружием назад ровно настолько, чтобы размахнуться для очередного удара. И тотчас же его нанес, предварительно с огромным удовольствием заметив две струйки крови, хлынувшие из носа негодяя. Это я ему его сломал! За вторым ударом последовал третий, потом еще один и еще. В мои намерения вовсе не входило позволять ему опомниться. Еще в контратаку перейдет, чего доброго. Представляю, какое зрелище я тогда собой являл: рыжие волосы густой волной спускались на плечи, темно-рыжая неровная борода воинственно торчала вперед, глаза горели бешенством… Я мстил Шкуродеру за все унижения, пережитые моей матерью, за то, что был слишком мал, чтобы ее от них защитить. Этот грубый, гнусный толстяк, которого я лупил сковородой, стал для меня собирательным образом, воплотившим в себе всю ту нескончаемую вереницу клиентов, которые дурно обходились с Маделайн.
Шкуродер покачнулся на своем табурете, попытался было усесться прямо, опираясь лапищами о стол, но тут я размахнулся еще раз и нанес ему сокрушительной силы удар по затылку. Ему, кстати, так и не удалось снять с единственного своего глаза черную повязку, так что я могу лишь предположить, что после этого моего удара его полноценное, зрячее око вылезло из орбиты. Во всяком случае, с табурета он свалился на пол, точно мешок, и остался недвижим.
В зале воцарилась настороженная тишина. Даже не взглянув в сторону Энтипи, я ухватил негодяя за шиворот и поволок к выходу из трактира. Представьте себе, насколько я не владел собой, позволив ярости затмить рассудок:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189