— Да-да. Наш обожаемый диктатор собирается взять за себя одну девицу и устраивает помолвку, на которую званы все знатные дамы и господа государства. Он желает им ее представить. Графиня Пенсне. По-моему, так ее звать.
— Как… мило… — выдавил я из себя. — Хотя я… несколько удивлен. Никогда бы не подумал, что у самого диктатора Шенка может случиться нужда в прислуге.
— Видишь ли, он имеет обыкновение убивать тех, кто ему не угодит, а потому для больших, парадных обедов частенько бывает вынужден нанимать слуг со стороны.
— Мы не можем пренебречь такой суммой! — заявила Энтипи.
Мы уединились в кладовке и перед сном обсуждали предложение Мари. Я уставился на принцессу во все глаза.
— Вы с ума спятили, да? — с досадой воскликнул я, но потом себя осадил, вспомнив, что ответ на этот вопрос мне и так давно известен. — Вы хотите добровольно явиться в логово нашего врага?
— Врага моего отца, если уж на то пошло. А вовсе не моего и не вашего. Он понятия не имеет, кто мы с вами такие. Мы будем там в полной безопасности. А деньги обещают просто огромные! Ведь восемнадцать совов это почти полдюка!
— Полдюка! — передразнил я ее. — Да хоть полиндюка, риск настолько…
— Риск минимальный, — бесцеремонно прервала меня Энтипи. — И мы хоть будем знать, ради чего рискуем. Я туда отправлюсь в любом случае. А вы — как пожелаете. Но подумайте также и о том риске, которому мы себя подвергаем, попусту тратя время здесь, в этом трактире. Мы рискуем просто взбеситься от этого однообразия, от тяжелой работы… Чем скорей нам удастся вырваться отсюда, тем больше будет у нас шансов здравыми и невредимыми вернуться домой. А восемнадцать соверенов нас здорово приблизят к этой цели!
Я недовольно взглянул на нее и буркнул:
— Вы мне больше нравились, когда молчали, честное слово!
— Не сомневаюсь. Так я одна туда отправляюсь или вы все же составите мне компанию?
Из груди у меня вырвался долгий, протяжный стон.
— Это чистой воды безумие… Но так и быть. Только обещайте мне все время держать голову опущенной долу, ни с кем не встречаться взглядами и вообще сторониться беды!
Она кивнула и улеглась на одеяла, разостланные на голом полу. Я, как всегда, постарался поместиться как можно дальше от нее, насколько это позволяли размеры каморки.
И тут она произнесла такое, от чего кровь застыла у меня в жилах.
— Можете придвинуться поближе, если желаете.
«О праведное небо! — подумал я, цепенея от ужаса. — Не хватало еще, чтобы она начала ко мне привязываться!» Вслух же, однако, произнес:
— Мне… Благодарю! Мне и здесь хорошо.
— Ну, как вам будет угодно. — В голосе ее слышался холодок.
Вот и отлично! Я ничего не хотел менять в сложившихся между нами отношениях. Это могло вызвать всякого рода нежелательные осложнения.
По привычке, прежде чем закрыть глаза, я произнес:
— Спокойной ночи. Благодарю вас, что не спалили трактир дотла.
Все предыдущие ночи она никак не реагировала на эти слова. Делала вид, что не слышит их, и все. Но нынче вдруг снизошла до ответа:
— Не стоит благодарности. — И прежде чем я успел открыть рот, прибавила: — А вам спасибо за то, что надавали этому… человеку. Я бы, конечно, и сама с ним рассчиталась, вы же знаете. Я как раз собиралась это сделать…
— Да, знаю, видел. Может, вам это еще и лучше, чем мне, удалось бы.
— Вы мне льстите, — хихикнула принцесса. — Но то, что сделали вы… Это был такой смелый, такой отважный поступок!
— Вы находите? — пробормотал я.
Мне и самому казалось, что я поступил смело, потому как действия мои были продиктованы чистейшей воды глупостью, безрассудством. Но, похоже, между такими понятиями, как смелость и безрассудство, вообще следовало бы поставить знак равенства.
18

СТОЯ НАД ТЕЛОМ поверженного мной грозного диктатора Шенка, в одной руке я держал окровавленный меч, а в другой — голову злодея.
— Вот что ожидает врагов его величества короля Рунсибела Истерийского, сколько бы их ни было! — вскричал я.
Все, кто находился в огромном зале, бросились прочь в великом страхе и ужасе. Все, кроме Энтипи. Она подошла ко мне и, с некоторой опаской поглядывая на голову Шенка, которую я держал за волосы в вытянутой руке, принялась на все лады восхвалять мою доблесть, мое несравненное геройство. Тут сквозь огромное растворенное окно в зал влетел феникс. От взмахов его могучих крыльев несколько канделябров опрокинулось на пол, а гобелены, которыми были увешаны все стены, стали вздуваться и опадать, словно паруса. Феникс уселся на пол рядом со мной и Энтипи и наклонил голову. Мы удобно расположились на его широкой спине, и он тотчас же взлетел. Мы направились домой, в Истерию.
Чудный был сон, что и говорить. Он мне снился уже несколько ночей кряду, и я, просыпаясь, все еще видел перед собой огромную птицу и вздувающиеся, словно паруса, гобелены. Уж не судьба ли так о себе заявляет, раздумывал я, приступая к своим привычным дневным обязанностям. Хотя вряд ли. Более вероятно, что этот навязчиво повторявшийся сон был предвестником близящегося безумия. Ну сами посудите, мог ли я во время банкета ни с того ни с сего посягнуть на особу Шенка? Во-первых, мне, скорей всего, не удалось бы причинить ему ощутимого вреда. Во-вторых, даже если допустить, что я бы его прикончил, мне нипочем не удалось бы выбраться оттуда живым. А в-третьих… Хотя никакого «в-третьих» не существовало. Первых двух соображений было вполне довольно, чтобы признать мое ночное видение чистой воды бредом.
Я в конце концов вовсе перестал ломать голову над тем, что оно могло означать. У меня были дела и поважней. В частности, я счел своим долгом несколько сотен раз предостеречь Энтипи от любых своевольных выходок на банкете, я только и знал, что повторял ей: осторожность прежде всего! Убеждал ее, что, очутившись во дворце Шенка, мы должны будем не только постоянно помнить о том риске, которому себя подвергаем, но и стараться по возможности этот риск минимизировать.
— Представьте, что вы услышите обидные замечания в адрес вашего родителя, — внушал я ей. — Или родительницы. И даже в свой собственный! Клеветнические измышления, оскорбительные намеки. Ведь во время многолюдных пиров принято не только восхвалять самих себя и союзников, друзей, но и проклинать врагов, желая им всяческих несчастий, подвергать их самой смелой критике, пользуясь их отсутствием…
— Знаю, — буркнула она…
Я продолжал как ни в чем не бывало, сделав вид, что не расслышал ее недовольного ответа.
— Вы ни в коем случае не должны в подобных случаях привлекать к себе внимание — хмурым взглядом, неосторожным словом, жестом. Вам надлежит себя вести непринужденно и невозмутимо. Иначе все может скверно для нас обернуться. Поймите, любой самый незначительный промах может повлечь за собой фатальные последствия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189