И все же… Вряд ли кто-либо из людей, кто угодно, заслуживает оказаться в полной власти чудовищных гарпов, осознавая при этом, что избавления ждать неоткуда и не от кого. Потому что герой-избавитель мертв. От этой мысли мне сделалось не по себе.
Я замедлил шаги. Потом и вовсе остановился. Облокотился на свой посох и принялся вытирать пот, который струился по лбу и щекам, немилосердно жег глаза и каплями стекал мне на грудь. Я совсем выдохся. Не мешало хоть немного передохнуть и поразмыслить обо всем, что случилось со мной и Энтипи. Облизнув пересохшие губы, я глубоко втянул в себя воздух.
Итак, стоило ли мне за это браться? Должен ли я был броситься на помощь принцессе, рискуя собой? Следовало ли мне совершить геройство, поставив под удар собственную жизнь?
Так и не додумав эту мысль до конца, я продолжил свой путь. Каждый шаг увеличивал расстояние между мной и Энтипи. Презирая и ненавидя себя, я шел все дальше в глубь леса. Но что могли значить эти робкие укоры моей новорожденной (или, верней, мертворожденной) совести в сравнении с властным голосом инстинкта самосохранения, которому я просто не мог, не имел права не подчиниться. Разве спасти свою шкуру — не самая наиважнейшая из задач, какие только может ставить перед собой разумный человек? По правде говоря, я почти утратил представление о том, как далеко успел уйти от зловещей поляны и насколько быстро мне удавалось передвигаться, но всякий раз, стоило мне только замедлить шаги, я почти физически ощущал прикосновение мерзких крыльев к своему затылку, слышал отголоски певучих голосов… Этого оказывалось довольно, чтобы меня подстегнуть, и я торопился дальше.
Воздух, который я с жадностью втягивал в себя ноздрями и ртом, делался все холоднее. У меня даже грудь начала побаливать, так он стал свеж. И мне это очень не нравилось. В последнее время погода менялась на удивление часто, и я недоумевал, с чего бы это она вдруг стала такой капризной. В других частях света холода были нормальным явлением, что же до нашей Истерии, то она всегда отличалась умеренным и ровным климатом. Меня вдруг посетила параноидальная мысль: а что, если этот внезапный холод должен послужить наказанием за мою трусость, за слабодушие, которому я не стал противиться? Чем свежее становилось вокруг, тем больней мне было дышать. Легкие словно обледенели изнутри. С моим везением недолго и вирус подхватить. Смешно было бы — и в то же время вполне справедливо — умереть от инфекции, внедрившейся в мое тело во время бегства от гарпов. Поделом же мне было бы! Принять смерть не от меча, чего я всегда так страшился, не от старости, на что втайне надеялся, а от банальной простуды, осложненной какой-нибудь более серьезной хворью.
И вдруг, как раз когда я предавался этим унылым размышлениям, на меня повеяло теплом. Контраст между этим жарким дуновением и холодом, царившим вокруг, был столь резким, что я буквально со всех ног бросился туда, откуда так заманчиво тянуло спасительным жаром. Потом я ненадолго замер, позволив этой живительной волне окутать меня целиком. Теплый воздух, как я без труда определил, струился с юга. Не зная, что его источало, я все же без колебаний последовал навстречу этой волне, справедливо рассудив, что лучше устремиться к чему-то неведомому и, возможно, небезопасному, чем, того и гляди, замерзнуть насмерть, продолжая путь в прежнем направлении.
Через каждые несколько шагов я по-прежнему боязливо оглядывался, опасаясь преследования гарпов. Но время шло, и в конце концов (не знаю, когда именно — счет часам и минутам я давно потерял) этот страх перестал меня мучить. Я утвердился в мысли, что гарпы не пустились за мной вдогонку. Я ведь не представлял для них никакой угрозы. Стал, можно сказать, посмешищем в их глазах, объектом глубочайшего презрения. На такого жалкого труса не стоило тратить времени и усилий.
Полагаю, другой на моем месте почувствовал бы себя слегка уязвленным. Я же попытался взглянуть на ситуацию глазами гарпов. На их месте я отнесся бы к себе в точности так же, как и они. И не стал бы попусту расходовать силы, чтобы со мной разделаться.
Мне с каждым шагом становилось теперь все теплее. А это могло означать только одно — я приближался к источнику жара. Не имея представления, что он может собой являть, я напряг все свои чувства и старался ступать бесшумно. Вдруг это костры в неприятельском лагере? Где наверняка выставлены часовые, которые, заметив меня, сочтут вполне пригодным в качестве дополнительного топлива для своих огней? Мне вовсе не улыбалось, признаюсь, уподобиться вязанке хвороста.
Я остановился и напряг слух, изо всех сил пытаясь уловить отдаленный гул голосов, или молодецкий храп, или… любые признаки присутствия неподалеку большого числа людей, представляющих для меня угрозу. Прошло немало времени, прежде чем я наконец кое-что услыхал. Какой-то звук, поначалу показавшийся мне совершенно незнакомым и потому настораживающим.
Короткий пронзительный не то вскрик, не то всхлип. Он оборвался на высокой ноте, но продолжал звучать у меня в ушах. Я предположил, хотя и без особой уверенности, что это кричала женщина. Неужели я, сам того не ведая, описал по лесу гигантский круг и снова приблизился к проклятой поляне, к гарпам и несчастной Энтипи? От этой мысли мне едва не сделалось дурно. Но что, если это и впрямь был предсмертный вопль принцессы? На миг я ощутил в душе нечто похожее на чувство вины, которое, впрочем, тотчас же подавил в самом зародыше. Пусть уж лучше она, чем я. Вот так-то!
Но странный звук все еще отдавался эхом в моем сознании, и после некоторого размышления я убедил себя, что ошибся. Его не могло исторгнуть человеческое горло. Он исходил из груди какого-то животного… вернее, птицы. И, судя по его глубине и силе, пташка была выдающихся размеров. Прямо-таки гигантских.
Чудовищных.
Я быстро перебрал в памяти все, что мне было известно о каких-либо пернатых невероятной величины, и сердце вдруг заколотилось у меня в груди с невероятной скоростью. Передо мной словно живая появилась Маделайн, рассказывающая о своей встрече с фениксом и о том, что этому предшествовало. Я вмиг припомнил, как она меня заверяла, что эта птица стала для нее провозвестником моего рождения и той великой судьбы, что ждет меня в будущем. Ведь недаром же на теле у меня имеется родимое пятно в виде языка пламени! Неужели все повторяется, только на сей раз со мной самим? Что, если… Феникс умирает и возрождается из пепла где-то здесь, рядом?
Представьте себе, я почти в это поверил! Сорвался с места, и ноги сами понесли меня вперед. О своей хромоте я словно бы позабыл, так, как если б ее никогда не существовало. Мчался сквозь лес с быстротой оленя. Ну ладно, хромого оленя, поскольку пару раз все же запнулся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189