Для короля и королевы, подумал я. Но где же сама венценосная чета? Троны были пусты. Я огляделся по сторонам. У одной из стен стояли в непринужденных позах и негромко переговаривались между собой несколько рыцарей. Все они были облачены в изящные придворные одежды, у одного на камзоле поблескивали золотые эполеты. У каждого с пояса свисало по короткому мечу. И все. Больше никакого оружия. Впрочем, в этом и необходимости особой не было, учитывая, сколько стражников в полном боевом вооружении стояло у выходов из зала Справедливости.
Но тут взгляд мой упал на огромный гобелен, висевший как раз позади тронов. При виде него у меня аж дыхание перехватило, по коже пробежал холодок. Представьте себе, на гобелене был изображен не кто иной, как феникс! Да-да, именно он, только что возродившийся из собственного пепла! Вглядевшись пристальней, я обнаружил на спине у волшебной птицы какого-то юношу. Мне это удалось не без труда, потому что всадник выглядел совсем крошечным и был едва заметен на фоне гигантской птицы. Да и говоря по правде, именовать его в этой ситуации всадником значило бы сильно ему польстить. Это все равно что блоху назвать жокеем.
— Ах, если б она могла это увидеть! — вырвалось у меня.
При первых же звуках моего голоса атмосфера в зале резко переменилась. До сих пор рыцари весьма оживленно, хотя и вполголоса, что-то обсуждали, но стоило мне заговорить, и в огромном помещении воцарилась гробовая тишина. Я тоже замолчал и сконфуженно взглянул в их сторону.
Один из рыцарей, тот, у кого на плечах сверкали эполеты, быстрым и уверенным шагом приблизился к постаменту, поставил ногу на нижнюю ступень и обратился ко мне с терпеливо-пренебрежительной улыбкой взрослого, говорящего с ребенком:
— Вы не должны были первым начинать разговор, юный сэр. Молодости многое простительно… Но не все.
Рыцарь, несомненно, рассчитывал, что я сей же час повинюсь в своем проступке. Будь у меня хоть капля здравого рассуждения в голове, я бы так и сделал. Но вместо этого выпалил:
— Но короля ведь пока что нет. Вот я и решил, раз он задерживается…
— Короля? — усмехнулся рыцарь. Разговор явно начал его забавлять. В зале послышались смешки. Я оглянулся и заметил, что к рыцарям, которые все так же стояли поодаль, присоединилось несколько придворных дам и девиц. Они тоже приняли участие в общем веселье. Их тоненькое хихиканье отчего-то показалось мне еще более обидным, чем насмешки мужчин. — Король нынче не принимает, юный сэр, — снисходительно пояснил мой собеседник.
— Но я… — Лицо мое, несомненно, в полной мере выразило растерянность, какую я при этом известии испытал. — Я… так понял, что он именно теперь станет выслушивать жалобы и разрешать споры, принимать петиции и… Мне так сказали там, у ворот…
Рыцарь неторопливо прошелся взад-вперед вдоль подиума. Движения его были исполнены природной грации, в стройном, сухощавом теле чувствовалась сила. Волосы его — черные, довольно длинные, чуть тронутые сединой, — сзади, под затылком, стягивал в подобие конского хвоста черный замшевый шнурок. Он остановился напротив меня и вперил в меня холодный, насмешливый взгляд своих умных, проницательных зеленых глаз.
— Король воплощает собой суд последней инстанции. Большинство жалоб, споров и петиций простолюдинов, которые сюда являются, слишком мелки и ничтожны и не стоят высочайшего внимания. Я верховный магистрат его величества, сэр Юстус. Со своими делами, каковы бы они ни были, вам надлежит обращаться ко мне. Я их улажу.
— Но мне сказали, что король сам, лично…
Он меня прервал — вежливо, но твердо. Правда, твердости в его голосе было все ж поболее, чем вежливости:
— Повторяю вам со всей определенностью: поскольку я нахожусь здесь, а того, кто вам сказал заведомую ложь, тут нет, то и обращаться вам надлежит ко мне, а не к нему. И верить не ему, а мне. Если угодно, представьте себе, что адресуетесь к самому королю. Ведь я выступаю от его имени. Таким образом, вы имеете дело почти что с его величеством. Итак… Что привело вас сюда, юный сэр?
Я понял, что дальше упорствовать не имело смысла. Короля мне все равно не увидать, это уж точно. Вдобавок силы вновь меня начали покидать: в ушах раздавался легкий звон, ноги подкашивались. Если б не закуски, которыми я так щедро угостился за королевский счет, не миновать бы мне сейчас голодного обморока.
— Моя мать, — медленно произнес я, — мертва. Ее звали Маделайн, она служила в трактире Строкера.
Я надеялся, что слова мои вызовут у всех собравшихся немедленную реакцию. Не знаю в точности, на что именно я рассчитывал… Во всяком случае, не на молчание, которое воцарилось в зале. И не на равнодушные, отчужденные взгляды…
Единственным, кто выказал подобие вежливого интереса к этому сообщению, был мой собеседник сэр Юстус.
— Какую должность она там занимала? — спросил он.
— Она… — Можно было бы, конечно, и прилгнуть, но сэр Юстус глядел на меня так пристально, и в его бледно-зеленых глазах светилось столько ума и проницательности, что я счел за благо играть начистоту. И ответил, собравшись с духом: — Я… Мне, право, неловко об этом говорить… Да и так ли уж важно, каково было ее ремесло…
— Выходит, она не иначе как шлюхой была, — вставил один из рыцарей, стоявших поодаль, и вся компания встретила его слова дружным хохотом. Мне безумно захотелось проломить их дурацкие головы чем-нибудь тяжелым. Желательно все одновременно.
— Вот именно, — подтвердил я, не пытаясь скрыть злость, которая меня душила. — Шлюхой! — Мне захотелось прибавить еще громче и злее: «И стала ею после того, как много лет назад отряд святош-ублюдков, в котором наверняка состоял и кто-то из вас, подверг ее насилию. Благодаря чему я появился на свет, чтоб вам провалиться!» Вместо этого я с деланным спокойствием и непринужденностью осведомился: — А что такого? Или у кого-то из вас по этой части проблемы?
И снова в зале Справедливости повисло молчание. На сей раз мне почудилось в нем нечто грозное, даже зловещее. Тишину нарушил дородный и высокий рыцарь с жесткими, как щетка, усами. Именно его замечание насчет профессии моей матери минуту-другую назад развеселило все общество.
— Поосторожнее, паренек! — пробасил он.
Но я уже закусил удила. Хотя, учитывая, насколько худо мне было физически и морально — от слабости, голода, от того, что я накануне вымок до нитки и продрог под ледяным дождем, от снедавшей меня жажды мести, от презрения к этим высокомерным негодяям, — я еще очень сдержанно себя повел, невозмутимо проговорив:
— Это всего лишь предположение, милорд.
Сэр Юстус поспешил положить предел этому обмену замечаниями.
— Все живые существа следуют по жизни тем путем, что им предначертан, — изрек он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189
Но тут взгляд мой упал на огромный гобелен, висевший как раз позади тронов. При виде него у меня аж дыхание перехватило, по коже пробежал холодок. Представьте себе, на гобелене был изображен не кто иной, как феникс! Да-да, именно он, только что возродившийся из собственного пепла! Вглядевшись пристальней, я обнаружил на спине у волшебной птицы какого-то юношу. Мне это удалось не без труда, потому что всадник выглядел совсем крошечным и был едва заметен на фоне гигантской птицы. Да и говоря по правде, именовать его в этой ситуации всадником значило бы сильно ему польстить. Это все равно что блоху назвать жокеем.
— Ах, если б она могла это увидеть! — вырвалось у меня.
При первых же звуках моего голоса атмосфера в зале резко переменилась. До сих пор рыцари весьма оживленно, хотя и вполголоса, что-то обсуждали, но стоило мне заговорить, и в огромном помещении воцарилась гробовая тишина. Я тоже замолчал и сконфуженно взглянул в их сторону.
Один из рыцарей, тот, у кого на плечах сверкали эполеты, быстрым и уверенным шагом приблизился к постаменту, поставил ногу на нижнюю ступень и обратился ко мне с терпеливо-пренебрежительной улыбкой взрослого, говорящего с ребенком:
— Вы не должны были первым начинать разговор, юный сэр. Молодости многое простительно… Но не все.
Рыцарь, несомненно, рассчитывал, что я сей же час повинюсь в своем проступке. Будь у меня хоть капля здравого рассуждения в голове, я бы так и сделал. Но вместо этого выпалил:
— Но короля ведь пока что нет. Вот я и решил, раз он задерживается…
— Короля? — усмехнулся рыцарь. Разговор явно начал его забавлять. В зале послышались смешки. Я оглянулся и заметил, что к рыцарям, которые все так же стояли поодаль, присоединилось несколько придворных дам и девиц. Они тоже приняли участие в общем веселье. Их тоненькое хихиканье отчего-то показалось мне еще более обидным, чем насмешки мужчин. — Король нынче не принимает, юный сэр, — снисходительно пояснил мой собеседник.
— Но я… — Лицо мое, несомненно, в полной мере выразило растерянность, какую я при этом известии испытал. — Я… так понял, что он именно теперь станет выслушивать жалобы и разрешать споры, принимать петиции и… Мне так сказали там, у ворот…
Рыцарь неторопливо прошелся взад-вперед вдоль подиума. Движения его были исполнены природной грации, в стройном, сухощавом теле чувствовалась сила. Волосы его — черные, довольно длинные, чуть тронутые сединой, — сзади, под затылком, стягивал в подобие конского хвоста черный замшевый шнурок. Он остановился напротив меня и вперил в меня холодный, насмешливый взгляд своих умных, проницательных зеленых глаз.
— Король воплощает собой суд последней инстанции. Большинство жалоб, споров и петиций простолюдинов, которые сюда являются, слишком мелки и ничтожны и не стоят высочайшего внимания. Я верховный магистрат его величества, сэр Юстус. Со своими делами, каковы бы они ни были, вам надлежит обращаться ко мне. Я их улажу.
— Но мне сказали, что король сам, лично…
Он меня прервал — вежливо, но твердо. Правда, твердости в его голосе было все ж поболее, чем вежливости:
— Повторяю вам со всей определенностью: поскольку я нахожусь здесь, а того, кто вам сказал заведомую ложь, тут нет, то и обращаться вам надлежит ко мне, а не к нему. И верить не ему, а мне. Если угодно, представьте себе, что адресуетесь к самому королю. Ведь я выступаю от его имени. Таким образом, вы имеете дело почти что с его величеством. Итак… Что привело вас сюда, юный сэр?
Я понял, что дальше упорствовать не имело смысла. Короля мне все равно не увидать, это уж точно. Вдобавок силы вновь меня начали покидать: в ушах раздавался легкий звон, ноги подкашивались. Если б не закуски, которыми я так щедро угостился за королевский счет, не миновать бы мне сейчас голодного обморока.
— Моя мать, — медленно произнес я, — мертва. Ее звали Маделайн, она служила в трактире Строкера.
Я надеялся, что слова мои вызовут у всех собравшихся немедленную реакцию. Не знаю в точности, на что именно я рассчитывал… Во всяком случае, не на молчание, которое воцарилось в зале. И не на равнодушные, отчужденные взгляды…
Единственным, кто выказал подобие вежливого интереса к этому сообщению, был мой собеседник сэр Юстус.
— Какую должность она там занимала? — спросил он.
— Она… — Можно было бы, конечно, и прилгнуть, но сэр Юстус глядел на меня так пристально, и в его бледно-зеленых глазах светилось столько ума и проницательности, что я счел за благо играть начистоту. И ответил, собравшись с духом: — Я… Мне, право, неловко об этом говорить… Да и так ли уж важно, каково было ее ремесло…
— Выходит, она не иначе как шлюхой была, — вставил один из рыцарей, стоявших поодаль, и вся компания встретила его слова дружным хохотом. Мне безумно захотелось проломить их дурацкие головы чем-нибудь тяжелым. Желательно все одновременно.
— Вот именно, — подтвердил я, не пытаясь скрыть злость, которая меня душила. — Шлюхой! — Мне захотелось прибавить еще громче и злее: «И стала ею после того, как много лет назад отряд святош-ублюдков, в котором наверняка состоял и кто-то из вас, подверг ее насилию. Благодаря чему я появился на свет, чтоб вам провалиться!» Вместо этого я с деланным спокойствием и непринужденностью осведомился: — А что такого? Или у кого-то из вас по этой части проблемы?
И снова в зале Справедливости повисло молчание. На сей раз мне почудилось в нем нечто грозное, даже зловещее. Тишину нарушил дородный и высокий рыцарь с жесткими, как щетка, усами. Именно его замечание насчет профессии моей матери минуту-другую назад развеселило все общество.
— Поосторожнее, паренек! — пробасил он.
Но я уже закусил удила. Хотя, учитывая, насколько худо мне было физически и морально — от слабости, голода, от того, что я накануне вымок до нитки и продрог под ледяным дождем, от снедавшей меня жажды мести, от презрения к этим высокомерным негодяям, — я еще очень сдержанно себя повел, невозмутимо проговорив:
— Это всего лишь предположение, милорд.
Сэр Юстус поспешил положить предел этому обмену замечаниями.
— Все живые существа следуют по жизни тем путем, что им предначертан, — изрек он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189